Касиан предупредил слугу, что закроет постоялый двор, потому что зима на носу. На земле уже лежал снежный ковер толщиной в три добрых пяди, а когда наступят настоящие холода, повсюду вырастут двухметровые сугробы, снег завалит все тропы, и мир замрет. Когда приходит зима, даже самые упрямые хозяева осталей сдаются. Поэтому их немногочисленным обитателям не оставалось ничего другого, как временно покинуть свои жилища. Большинство спускалось в долину, в городок Велью, и просилось на постой в остали своих приятелей, надеясь, что с наступлением весны жизнь в горах возобновится. Касиан, как обычно, рассчитывал закрыть постоялый двор и отправиться на французскую сторону гор, где у него имелось не вполне законное предприятие по сбыту вина и уксуса. Возвратиться он собирался только тогда, когда дороги снова откроются и пурпуры возобновят свои переходы с контрабандным товаром.
Хик-Хик не имел ни малейшего представления о традициях и обычаях людей, живших в горах, и его очень удивило это всеобщее переселение. Ему пришло в голову, что Майлис, Старик и Альбан тоже соберут свои пожитки и отправятся в Велью, где проведут самые холодные месяцы. Значит, ему долго не удастся увидеть Майлис. А потому он решил нанести ей последний визит.
Хик-Хик явился в ее осталь как раз вовремя. В столовой громоздились тюки и узлы, готовые к погрузке. Когда он зашел в дом, Майлис собирала белье и одежду. Слова им были не нужны. Он наступал на нее, а она пятилась в нерешительности, пока ее спина не коснулась стены.
Когда их губы разделяла только последняя пядь воздуха, входная дверь отворилась и вошли Старик и Альбан, вернувшиеся из Вельи, где наняли телегу для переезда в долину. Застигнутый врасплох Хик-Хик отпрянул, но Майлис, которая до сих пребывала в смятении, сумела взять ситуацию под контроль. Она заговорила, обращаясь ко всем, но на самом деле ее слова были адресованы только одному человеку:
– Господин Хик-Хик не слишком любезен с дамами. Этой осенью он не раз пользовался гостеприимством нашего осталя, но ему ни разу не пришло в голову пригласить меня в свой. А ведь завтра мы отправляемся в долину и не вернемся до весны.
Так Майлис помогала ему назначить ей свидание. Но Хик-Хик еще не пришел в себя после внезапного появления мальчика и старика, поэтому ей пришлось самой довести дело до конца:
– Но я уверена, что он угостит меня завтраком, если я зайду к нему завтра утром.
Майлис назначила ему свидание! Когда Хик-Хик вернулся на постоялый двор, Касиан был очень занят: приводил в порядок свое хозяйство и собирал вещи в дорогу. План был таков: назавтра Касиан отправится во Францию, а Хик-Хик останется зимовать в своей пещере и будет присматривать за постоялым двором, наведываясь туда время от времени. Нужно только следить, чтобы снег не завалил дверь. Еды Касиан оставил своему слуге предостаточно.
– Ну что, д’акорди – ты согласен? А главное, продолжай долбить стену в пещере.
После этих слов он добавил:
– Если в земле тебе попадутся крошечные, как горошинки перца, семена, складывай их в коробок. Понял? Это важно: прячь их и никому ни слова.
Закончив свою речь, Касиан с грустью устремил взгляд на огонь. Хик-Хик словно прочел горькие мысли своего хозяина: тот был потомком Филоме, но до сих пор не смог найти источник Власти. Где он сокрыт? Вечером Касиан протянул слуге бутылку винкауда.
– Держи. Завтра мы уже не увидимся, а я добрый хозяин. А теперь – вали в свою кауну.
– Спасибо, товарищ, – сказал Хик-Хик.
Касиану было невдомек, что Хик-Хик с утра уже успел стащить три бутылки и втихаря их осушить, знала об этом только Лысая Гусыня. Вечером он вышел из осталя навеселе. Шел снег, словно с неба в полной тишине спускалась невесомая занавеска из тюля. Невесомые снежинки не устремлялись к земле, как капли дождя, а кружились в воздухе. Хик-Хику было холодно. Он поднял воротник черного пальто, надвинул на лоб котелок и посмотрел на небо: луна напоминала заплесневелый сыр. Ему пришло в голову, что в Пиренеях все безобразно: все вокруг, будь то каменистые осыпи или побеленные проклятым снегом леса, дышало враждой. Исключением была только Майлис.
Ее образ возник в голове Хик-Хика по дороге к пещере. Разум бедняги был затуманен алкоголем, но он прекрасно помнил, что завтра с восходом солнца Майлис собиралась прийти к нему в гости. Хорошо еще, что ему пришло в голову пригласить ее в осталь Касиана, а не в пещеру с закопченными стенами, где на грязном матрасе валялись козьи шкуры, испачканные многочисленными следами его рукоблудия. Следует быть осторожным: завтра нужно прийти на постоялый двор раньше Майлис, дождаться ее и сразу же увести на прогулку в лес или куда-нибудь еще, потому что контрабандисты строго соблюдали правило, которое обязывало избегать особ прекрасного пола. Согласно поверью, фемны – так они называли женщин – вызывали сход лавин и непредвиденные аресты. Таковы уж были пурпуры: чем абсурднее примета, тем сильнее они в нее верили. Да, чтобы избежать раздоров и недоразумений, надо встать рано. Чем раньше, тем лучше.
Хик-Хик стал подниматься по тропинке, которая вела к пещере. С обеих сторон тянулись заснеженные лесистые косогоры. Он остановился на повороте и справа увидел крутой склон, поросший тонкими молодыми дубками. Чуть выше между деревцами стояли кучкой четыре гриба из тех огромных, что уже встречались ему здесь раньше. Он посмотрел на них. И вдруг его пронзило новое чувство.
Любовь.
В ту ночь на заснеженном повороте она расцвела в душе Хик-Хика. При виде этих грибов на склоне он почувствовал, что его грудь наполняет радость, восторженная сила, которая, подобно невылупившемуся орленку, жаждала пробиться на свет. Это чувство предвещало, что она, Майлис, изменит его жизнь. И Хик-Хик понял: это ликование, такое чистое, такое непривычное, не что иное, как любовь, а любовь – это своего рода революция души.
Внезапно он вспомнил, что пригласил Майлис позавтракать, а никакого угощения не припас. Влюбленный и пьяный Хик-Хик посмотрел на гордо возвышавшиеся перед ним грибы и вдруг подумал: «Отрежу-ка я кусок гриба и испеку его. Вот и получится, как будто мы едим на завтрак пирог». Только ему могла прийти в голову такая дикая мысль. Но так уж вышло, и с этого все и началось.
Хик-Хик стал подниматься по склону, проваливаясь в снег по колено и хватаясь за ветки молодых деревьев, счастливый от того, что хмель от винкауда сливается в его душе с чувством любви. Пока карабкался вверх, его котелок и черное пальто выделялись на фоне белого, посеребренного луной снега. Четыре гриба важно возвышались перед ним. Хик-Хик стряхнул ладонью снег с огромной круглой шляпки. По своему размеру она могла сравниться со столом в игорном заведении, но была слегка выпуклой, и ее покрывала тонкая, холодная и влажная кожица. Он хотел вырезать треугольный кусок, словно шляпка гриба была тортом. Нож в руке Хик-Хика, опьяненного вином и любовью, вонзился в грибную плоть.
В то же мгновенье послышался хриплый и низкий звук, словно вдали замычала корова. Хик-Хик посмотрел по сторонам, но в ночной темноте никаких коров не заметил. Он снова сосредоточился на своем занятии.
Весь гриб заходил ходуном, сотрясаясь так сильно, что в воздух взлетала снежная пыль. Нож, вонзенный в шляпку, раскачивался из стороны в сторону, а какая-то незримая сила будто бы выкорчевывала гриб из земли. Хик-Хик сперва решил, что началось землетрясение. Но нет: это шатался сам гриб. От боковых сторон ножки с шорохом трескающегося льда отделились длинные волокна. И тут же приняли форму конечностей – рук, множества рук, которые заканчивались сотнями длиннющих пальцев-корешков, извивавшихся, словно черви. У основания ножки прорастали пучки корней, которые двигались подобно ногам.
Хик-Хик покатился вниз по склону. Его тело ударялось о стволы деревьев и катилось дальше, взметая облака снежной пыли и увлекая за собой сломанные ветки; он кричал и стенал от страха и боли. Наконец, прочертив на снегу глубокую борозду, он выкатился на тропинку. А наверху, там, где борозда начиналась, стоял гриб, превратившийся в странное существо, которое шевелило своими разветвленными конечностями и нескладно вращало ими, будто еще не научилось управлять их движениями. Туловище гриба представляло собой идеальной формы цилиндр, а руки и ноги были сплетены из сотен разной величины нитей-корешков. Гигантский диск шляпки вращался на шее вокруг своей оси. Хик-Хик с ужасом понял, что гриб следит за ним. Ибо это чудовищное создание, кем бы оно ни было, имело глаза. По крайней мере один.
Этот глаз без века уставился прямо на него. Формой и размером сей орган напоминал грецкий орех, но не коричневый, а желтый. Нож торчал как раз в том месте, где полагалось быть второму глазу. Тягучая золотистая жидкость сочилась из раны. Несколько секунд Хик-Хик стоял неподвижно на четвереньках, завороженный этим желтым и блестящим оком. Ему даже удалось разглядеть в центре глазного яблока черный расширяющийся зрачок. В бледном свете луны под падающими хлопьями снега существо стояло прямо и спокойно, раскинув руки и расставив ноги, и пристально рассматривало Хик-Хика. Чудовище казалось громадным: теперь, когда ноги-корни появились из-под земли, в нем было чуть ли не два метра роста. Гигантская голова, по форме напоминавшая зерно чечевицы, неуверенно покачивалась. Неизвестно, как долго они глядели друг на друга: Хик-Хик на четвереньках внизу, гриб – наверху, залитый лунным светом. Чары рассеялись лишь в ту минуту, когда чудовище открыло рот: под глазом гриба приоткрылась пасть, и по лесу прокатился нечеловеческий вопль.
Не ожидая продолжения, Хик-Хик вскочил на ноги и пустился наутек, вопя от страха. В кауну, в кауну! Бедняга мечтал об одном: добежать до пещеры, спрятаться внутри и запереть за собой дверь. Но он был так пьян, что спотыкался и падал, снова поднимался, делал три-четыре шага и вновь валился на землю. Впервые в жизни одолевал его такой ужас. Шел снег. Его хлопья запорашивали Хик-Хику глаза, будто желая ослепить. Он споткнулся и растянулся на земле во весь рост. Потом, встав на колени, оглянулся.