разбиваютъ народные кумиры.
Исходнымъ пунктомъ воззрѣнiй г. Костомарова мы считаемъ слѣдующее мѣсто. Разсказавъ о раздѣленiи орды въ началѣ княженiя Димитрiя, онъ говоритъ:
"Въ это время было естественно и Руси, входившей въ число ханскихъ владѣнiй, по примѣру отложившихся частей, покуситься на отторженiя, и, конечно, знамя возстанiя должно было подняться на Москвѣ. Московскiй князь былъ уже признаваемъ отъ хана намѣстникомъ Русскаго мiра; Московскiй великiй князь естественно могъ и долженъ былъ захотѣть такъ же сдѣлаться независимымъ, въ качествѣ особаго хана, какъ дѣлали другiе". (Мѣсяц. стр. 6).
Вотъ по истинѣ новый взглядъ на русскую исторiю. Москва и вообще платившая дань часть Руси, по г. Костомарову, составляла часть Орды, – это новость. Орда стала распадаться и Московскiй великiй князь сдѣлалъ попытку сдѣлаться отдѣльнымъ ханомъ, какъ напр. Тогай! Но это прелестно! Исторiя Руси – исторiя части Орды. Изъ этого можно вывести преинтересныя заключенiя. Можно напр. сказать, что около Москвы не собиралась русская сила, что Русь вообще не крѣпла, а стала впослѣдствiи свободной единственно вслѣдствiе распаденiя Орды. Удивительно какъ это ея послѣдующая исторiя не похожа на исторiю другихъ ханствъ. Жаль, что такое великое открытiе сдѣлано г. Костомаровымъ мимоходомъ. Развитiе этой исходной мысли было бы крайне поучительно и интересно.
Г. Костомаровъ между прочимъ забылъ въ своей статьѣ упомянуть о томъ, что распавшаяся Орда соединилась подъ Мамаемъ и что Дмитрiй началъ борьбу со всею Ордою.
У него просто сказано: "Въ то время Мамай пересталъ ставить куколъ, называемыхъ ханами или царями. Онъ самъ назвался наконецъ царемъ (стр. 10)". Забывчивость удивительная, особенно въ историкѣ, разбивающемъ народные кумиры.
Впрочемъ, небрежность изложенiя не рѣдкость у г. Костомарова. Такъ на той же страницѣ у него сказано: "Тогда (въ битвѣ на Вожѣ) поймали Москвичи какого-то измѣнника; былъ онъ Иванъ Васильевичъ, тысячскаго сана сынъ, и шолъ изъ Орды съ татарами на своихъ собратiй. У него нашли цѣлый мѣшокъ зелья, должно быть, какъ думали, лихаго, и послѣ распроса послали его въ заточенiе на Лачь – озеро въ Каргополь, въ Новгородскую землю".
Что за небрежность изложенiя! Г. Костомаровъ позабылъ что онъ самъ говорилъ на стр. 7 объ Иванѣ Васильевичѣ и называетъ его "какимъ-то измѣнникомъ". Притомъ, вовсе не его поймали тогда; какъ-же это г. Костомаровъ, писавши эти строки, не вспомнилъ что Иванъ Васильевичъ былъ казненъ въ слѣдующемъ году въ Москвѣ? Вѣроятно, онъ понадѣялся на свою память и при писанiи статьи не справлялся съ источниками. Иначе, какъ возможно было перековеркать такое ясное извѣстiе "изымаша же тогда на войнѣ той нѣкотораго попа отъ орды пришедша Иванова Васильевича, и обрѣтоша у него злыхъ и лютыхъ зѣлей мѣшокъ; и истязавше его много, и послаша въ заточенiе на Лачь озеро, идѣже бѣ Данило заточенникъ. (П. С. Р. Л. VIII. 33)?
Примѣры подобной небрежности встрѣчаются на каждомъ шагу; мы не станемъ нарочно отыскивать, но поневолѣ наткнемся на нихъ.
III
Разсмотримъ теперь отношенiя г. Костомарова къ Дмитрiю. Постарался ли онъ хотя нѣсколько обрисовать характеръ этого великаго князя? ясны ли читателю поступки его? Увы! даже и попытки объяснить характеръ Дмитрiя нѣтъ у г. Костомарова. Двѣ черты замѣтилъ онъ въ Дмитрiѣ: именно, что онъ «не отличался пылкой отвагою» и любилъ барыши. Насчетъ «пылкой отваги» послѣ, а теперь насчетъ бырышничества, тѣмъ болѣе, что и при этомъ г. Костомаровъ не могъ не исказить факта, вѣроятно вслѣдствiе своей любви къ Москвѣ, историческаго безпристрастiя и другихъ подобныхъ причинъ, о которыхъ онъ такъ краснорѣчиво пишетъ. Вотъ что сказано у г. Костомарова: "Въ ордѣ былъ тогда (1371) сынъ Михаила Александровича (тверскаго); онъ тамъ задолжалъ; московскiй князь выкупилъ его, привезъ въ Москву и отпустилъ только тогда, когда отецъ его, соперникъ Димитрiя, заплатилъ ему за свободу сына десять тысячь рублей, конечно съ значительнымъ барышомъ противъ того, за сколько его выкупилъ изъ орды Московскiй великiй князь. (стр. 7). Откуда это конечно и въ тоже время извѣстiе, что тверской великiй князь заплатилъ десять тысячь рублей? Вѣдь по лѣтописямъ эту именно сумму заплатилъ Дмитрiй за князя Ивана въ Ордѣ. Напрасно г. Костомаровъ надѣется на свою память: этакъ онъ дойдетъ до того, что придется каждый сообщаемый имъ фактъ заподозрѣвать въ искаженiи. Вотъ напр. какъ сказано объ этомъ фактѣ въ Воскресенской лѣтописи: «выведе же съ собою (Дмитрiй) изъ орды княже Михаилова сына Тверскаго князя Ивана, окупивъ его у Тотаръ въ долгу, дасть на немъ десять тысящь рублевъ серебра, еже есть тма, и приведе его на Москву, посади на митрополичье дворѣ Алексѣевѣ, и седѣ нѣколико донелиже выкупиша его.» О томъ же въ Тверской подъ 6880 годомъ: «А князь Дмитрей послалъ въ Орду, высулиша князя Ивана Михайловича, сына Александровича, и приведоша на Москву, заговѣвъ Филипову заговѣнiю; начаша его дръжати въ истомѣ». (П. С. Р. Л. XV, 433) И ниже, подъ 6881" Той же зимы сътворися мiръ князю великому Михаилу съ княземъ великимъ Дмитрiемъ, и отпусти сына съ Москвы князя Ивана съ любовiю." (Idem, 434).
Вотъ вамъ и конечно! гдѣ-же барышъ? Объ немъ упомянула бы хоть Тверская лѣтопись. Какъ же поминутно встрѣчая подобныя искаженiя не заподозрить г. Костомарова въ недобросовѣстности?
И такъ, одна черта характера Дмитрiя изобрѣтена г. Костомаровымъ, – что же касается до отсутствiя пылкой отваги – то это черта отрицательная и ничего не рисующая. Г. Костомаровъ впослѣдствiи сталъ смѣлѣе и прямо называетъ въ «Голосѣ» Димитрiя трусомъ, сравниваетъ его съ Фольстафомъ и т. п.
Г. Костомаровъ не понялъ характера Дмитрiя, или даже просто не хотѣлъ понять. Въ первомъ своемъ отвѣтѣ г. Погодину, г. Костомаровъ говоритъ: "Вамъ-бы хотѣлось, чтобъ онъ (т. е. Дмитрiй) былъ богатырь, герой, исполненъ всевозможнѣйшихъ добродѣтелей: что же? И мнѣ того же хотѣлось бы (Г. 32)" Какъ это нѣжно, особенно со стороны историка, разбивающаго народные кумиры. Видно съ такими миндальными требованiями и приступалъ г. Костомаровъ къ Дмитрiю и разсердился на него за то, что онъ небылъ исполненъ всевозможнѣйшихъ добродѣтелей. Въ своемъ желанiи унизить Димитрiя г. Костомаровъ часто доходитъ до смѣшнаго. По разсказу г. Костомарова, Димитрiй въ 1371 г. когда Мамай далъ Михаилу Тверскому ярлыкъ на Владимiрское великое княжество «тотчасъ побѣжалъ въ Орду, просилъ, кланялся и склонилъ татарскую власть въ свою пользу поклонами и подарками?» Это сказано на стр. 9; а на 8 разсказано весьма просто какъ было дѣло. Гдѣ-же тотчасъ Дмитрiй побѣжалъ въ Орду? онъ даже не поѣхалъ во Владимiръ къ ханскому послу. Даже по числамъ можно разсчитать все: пришолъ изъ Орды Михаилъ Александровичъ съ ярлыкомъ 10 апрѣля (тв. 430), а Дмитрiй поѣхалъ въ орду 15 iюня (воскр. 18), т. е. черезъ два мѣсяца и то потому что тверской великiй князь послалъ въ орду сына своего Ивана. Ему нечего было особенно кланяться; онъ поѣхалъ съ деньгами. «Князь великiй Дмитрей въ орду поиде, и подаваа серебра много отъ великаго княженiя (тв. 430)». Не очень-то нужно было кланяться въ ордѣ князю, который вѣроятно при этомъ уговорился съ Мамаемъ платить меньшiй «выходъ?»
Г. Костомаровъ, разсказывая о негодованiи русскихъ князей на Тверскаго великаго князя во время похода 1375 года за то, что онъ нѣсколько разъ "приводилъ ратью" зятя своего Ольгерда Гедиминовича на Москву и сложился теперь съ Мамаемъ, – прибавляетъ: "но Дмитрiй прежде сносился съ тѣмъ же Мамаемъ и это не представлялось опаснымъ. Ясно, что московская политика умѣла представить князьямъ и вообще Русской землѣ предосудительнымъ въ другихъ то, что оправдывала за собой (стр. 8)" Что-же предосудительнаго было въ сношенiяхъ Дмитрiя съ Мамаемъ, приводилъ-ли онъ враговъ на русскую землю, подсылалъ-ли къ Мамаю людей подобныхъ Ивану Васильевичу и Никомату? Чего же было бояться рускимъ князьямъ сношенiй Дмитрiя съ ордою? Не потому-ли, что онъ сталъ платить меньшiй "выходъ"?
Встрѣчая безпрестанно подобныя выходки нисколько не удивляешься, когда г. Костомаровъ почти что сердится на Димитрiя за то, что онъ поскупился и далъ мало денегъ Мамаю.
Не мудрено, что при такомъ вниканiи въ смыслъ фактовъ г. Костомаровъ дошолъ до мнѣнiя, что Димитрiй трусъ.
IV
«Димитрiй, какъ показываютъ всѣ дѣла его, не отличался пылкой отвагой», – говоритъ г. Костомаровъ.
Что такое нужно разумѣть подъ этой пылкой отвагой, неизвѣстно. И что это за особенно важное качество, эта пылкая отвага, что отсутствiе ее можно составить характеристическую черту человѣка? Не отличался ею Димитрiй, и слава Богу; она ненужна была ему; отважный князь въ это время много бы зла принесъ русской землѣ; онъ началъ-бы дѣло освобожденiя преждевременно, и хорошо, еслибы при немъ случился, какъ при Владимiрѣ Андреевичѣ во время куликовской битвы опытный бояринъ Дмитрiй Михайловичъ {Какъ это г. Костомаровъ не обвинитъ Д. М. въ трусости, или какъ онъ выражается, въ отсутствiи пылкой отваги?}, который сдержалъ-бы его пылъ.
Не пылкою отвагою, а твердымъ умомъ, выдержанностiю воли, знанiемъ обстоятельствъ и умѣнiемъ пользоваться ими отличались московскiе князья. Въ Дмитрiѣ видѣнъ ясно внукъ Калиты; типъ Калиты облагородился въ немъ. На его памяти нѣтъ такого пятна, какъ дѣло тверскаго великаго князя Александра Михайловича. У Дмитрiя больше смѣлости, прямоты въ дѣйствiяхъ, чѣмъ у его дѣда. Онъ сознавалъ свою силу. "Умными очами" (Новг. I) смотрѣлъ онъ на дѣло. Соперниковъ опасныхъ между другими великими князьями ему не было; Михаилъ Тверской самъ своею неумѣлостью портилъ возможный успѣхъ своего дѣла и постоянно "оставался въ дуракахъ", по выраженiю г. Костомарова. Олегъ Рязанскiй былъ въ слишкомъ исключительномъ положенiи и не пытался стать во главѣ Руси; но это былъ соперникъ сильный, умный и Димитрiй дѣйствовалъ относительно его чрезвачайно осторожно и умно; неучастiе Олега въ Куликовской битвѣ повело къ заключенiю между ними мира. Въ 1386 г. видя неудачу Рязанской войны и въ тоже время задумавъ походъ къ Новгороду, – онъ заключилъ съ Олегомъ, хотѣвшимъ, по лѣтописному выраженiю, добра не Москвѣ, "а своему княженiю", вѣчный миръ. Воспитанный митрополитомъ Алексѣемъ, Димитрiй былъ богомоленъ, "отъ юныя връсты Бога взлюби и духовныхъ прилежаше дѣлехъ"; благочестивъ болѣе на дѣлѣ, чѣмъ на словахъ, что наивно выражено въ витiеватомъ словѣ о его житiи и преставленiи: "аще и книгамъ не ученъ сый добрѣ, но духовныя книги въ сердцѣ своемъ имаше"; хотя въ значенiи въ митрополиты Митяя онъ и не совсѣмъ любезно обошолся съ духовенствомъ, за то и въ разсказѣ объ этомъ (воскр. л.) проглядываетъ явное неудовольствiе духовенства; какъ Калита, онъ заставлялъ церковь помогать ему въ дѣлахъ мiрскихъ. Въ частной жизни, онъ "тѣло свое чисто съхрани до женидьбы", и послѣ женидьбы; любилъ, какъ его соперникъ Олегъ, пиры (но не