Князь. Она от него без памяти.
Г-н Богатонов. Право! А скажи-ка правду, не было ли у вас речи обо мне?
Князь. Об вас? Если б вы знали, что она сегодня поутру об вас говорила!
Г-н Богатонов. Что? что такое?
Князь. О, счастливейший из смертных!
Г-н Богатонов. Сделай милость, не мучь меня, говори скорей!
Князь. Вы знаете, что кузине очень хочется, чтоб я женился на вашей племяннице.
Г-н Богатонов. Знаю, знаю!
Князь. Вы знаете также, что когда женщина заберет себе что-нибудь в голову, то готова на все решиться…
Г-н Богатонов. Лишь бы только на своем поставить. Как не знать: я женат, мой милый.
Князь. Нынче поутру говорили мы о вчерашнем празднике; между прочим, баронесса сказала мне, что вы человек прелюбезный.
Г-н Богатонов. Прелюбезный!..
Князь. Что вы становитесь для нее каждый день опаснее; что она начинает вас бояться.
Г-н Богатонов. Ах, батюшки, бояться! Да отчего же?
Князь. Оттого, что вы слишком ей нравитесь и можете лишить ее спокойствия, к которому она привыкла.
Г-н Богатонов. Ага! понимаю! Это дело другое! Ну что же она еще говорила?
Князь. Что если вы исполните ее желание, выдав за меня племянницу вашу, то она потеряет совершенно голову и, не будучи в состоянии противиться двум чувствам — любви и благодарности, решится...
Г-н Богатонов. Ну...
Князь. Платить за любовь любовью.
Г-н Богатонов. И она все это говорила?
Князь. Слово от слова.
Г-н Богатонов. И ее превосходительство баронесса Вольмар все это говорила! Вот тебе рука моя, князь: не будь я Иван Сидорыч Богатонов, ежели Лиза не будет твоей! Когда же я ее увижу?
Князь. Она будет к вам сегодня обедать.
Г-н Богатонов, Как бы я желал от нее самой все это слышать.
Князь. Найдите случай говорить с нею наедине.
Г-н Богатонов. Это не фигура. Да вот что беда, мой милый, меня всегда робость берет; сколько раз бывало, хочу сказать ей: матушка баронесса, помилуй! влюблен я в тебя по уши! Да не тут-то было — язык не поворотится.
Князь. Постарайтесь сегодня быть смелее.
Те же и человек.
Человек. Барыня просит князя в свою горницу.
Г-н Богатонов. Что там еще? Не дадут слова сказать. (К князю, который хочет идти.) Полно, князь, не ходи; уж верно, за каким-нибудь вздором: хорошо ли голова убрана, так ли бантик приколот.
Князь. Но, сударь, может быть, ей нужно...
Г-н Богатонов. Какие нужды. Останься-ка, да поговорим лучше о нашем деле.
Князь(в сторону). Как бы от него отделаться. (Вслух.) Вам надобно кончить ваш туалет; баронесса сейчас будет.
Г-н Богатонов. Да разве я не одет?
Князь. Разве вы хотите принять баронессу в сером фраке? На что это будет похоже?
Г-н Богатонов. Правда, правда. Экий я дурак, и из ума вон!
Князь. Одевайтесь же скорее. (Уходит.)
Г-н Богатонов(один). Чуть-чуть впросак не попался; хорош бы я был без князя!.. Да, я было и позабыл, Кондратьич, Кондратьич!
Г-н Богатонов и Клим Кондратьич.
Клим. Чего изволите, сударь?
Г-н Богатонов. Все ли приготовлено к столу?
Клим. Все, сударь.
Г-н Богатонов. Куплен ли десерт?
Клим. Пожалуйте денег.
Г-н Богатонов. Как! да разве у тебя нет расходных?
Клим. Все до рубля вышли.
Г-н Богатонов. Как же быть; ведь у меня нет ни копейки. Послушай, Кондратьич, не можешь ли где достать?
Клим. Я, право, не знаю.
Г-н Богатонов. Ты человек экономный, как не быть у тебя своих денег; на будущей почте должно мне получить из деревни, и я тот же час с тобой разделаюсь.
Клим. И, государь милостивый! Какие, мой отец, у меня деньги.
Г-н Богатонов. Эй, Кондратьич, нельзя ли как-нибудь?
Клим. Поверьте, сударь, рад бы за вас душу заложить; но что будешь делать? Правда, у меня имеются некоторые благоприятели: да сохрани боже! я и подумать не осмеливаюсь.
Г-н Богатонов. А что такое?
Клим. Люди они честные и готовы всегда доброму человеку служить деньгами, да процентики-то берут не больно христианские.
Г-н Богатонов. А помногу ли?
Клим. По пятнадцати рублей со ста.
Г-н Богатонов. Что ты, Кондратьич, да это клад: по пятнадцати рублей со ста…
Клим. В месяц.
Г-н Богатонов. В месяц? Ну, подлинно, благоприятели твои люди честные. По пятнадцати в месяц! Ах они искариоты! А, делать нечего, придется занять у этого жидовского семени.
Клим. Нет, батюшка, воля ваша, меня совесть замучает. Рассудите милостиво: денег проживаете вы бездну, да как еще будете занимать под такие проценты, то — и боже упаси! — долго ли этак и совсем разориться.
Г-н Богатонов. Как быть, друг мой! Хоть ты себе голосом вой, а придется тысячи две призанять.
Клим. Но подумайте, сударь, триста рублей за один месяц.
Г-н Богатонов. Как ни думай, а занимать должно.
Клим. Ах, боже мой, боже мой! до чего, отец наш, ты дожил: платить такие проценты! У меня сердце так и разрывается. (Утирает глаза.)
Г-н Богатонов. Полно, Кондратьич! Я знаю, что ты меня любишь; да о чем тут плакать: триста рублей безделица. Ступай же теперь поскорее за деньгами.
Клим. Нечего делать! Да я и позабыл сказать: ведь злодеи-то ничего не дадут без заклада.
Г-н Богатонов(вынув ключ). На, возьми: вынь сам из моего комода брильянтовую табакерку: она стоит более четырех тысяч.
Клим. Слушаю, сударь.
Г-н Богатонов. Ступай же, да пожалуйста скорее. (Уходя.) Куда как этот старик меня любит.
Клим(один). Я недалеко пойду; благоприятели-то лежат у меня в коробке! Ай да Клим Кондратьич! Не робей, любезный; ты скоро заживешь домиком. Да так и должно: господин мотает, а дворецкий карманы набивает. Пускай себе пройдет еще годков пять, шесть, так чисто, не я уж у барина, а он у меня будет управителем. (Уходит.)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Мирославский и граф Владимилов (одетые просто, входят).
Граф. Я до сих пор не могу поверить: как! Князь Блесткин мой соперник!
Мирославский. Чему вы удивляетесь, граф?
Граф. Князь Блесткин! Этот полуфранцузский петиметр?{13} Этот глупый модник?
Мирославский. Да, этот глупый модник вскружил головы Богатоновым; они хотят непременно выдать за него свою племянницу.
Граф. И против ее желания! Нет, я не могу постигнуть, чем мог их обольстить этот ничтожный вертопрах?
Мирославский. Своею любезностию, умом, познаниями!
Граф. Вы шутите?
Мирославский. По крайней мере, так говорит г-н Богатонов.
Граф. Своим умом, познаниями! Надобно отдать справедливость г-ну Богатонову: он первый сделал это важное открытие.
Мирославский. Нет, я от многих слышал то же самое.
Граф. Вы смеетесь надо мною.
Мирославский. Не из Америки ли вы приехали, граф? Будто вы не знаете, как легко в свете прослыть умницей. Разве человек с тупым понятием не может иметь острой памяти? Кто мешает ему выучить наизусть несколько стихов из Буало[6], два-три монолога из Расина,[7] полдюжины моральных заключений из Лабрюйера;[8] после этого он смело может мешаться в ученые разговоры, блистать своим умом, говорить с презрением об отечественной словесности, которую не знает, восхищаться иностранными авторами, которых не понимает, и кричать громче тех, которые вдесятеро его умнее и ученее.
Граф. Это весьма легкий способ; но, думаю, он не всегда удается.
Мирославский. И вы можете иметь такое непозволительное сомнение? Нет, граф, вы слишком зажились в деревне. Что этот способ легок, не спорю; но вы должны также согласиться, что он и самый вернейший. Будьте только смелы, или, лучше сказать, бесстыдны; поступайте всегда вопреки здравому смыслу; хвалите все иностранное, ругайте все русское; вместо доказательств прибегайте к насмешкам; но, пуще всего, кричите как можно громче — и, уверяю вас, вы составите себе вскоре самую блестящую репутацию. Второклассные дураки будут удивляться вам, как чуду; умные... Ну, какое до них дело! Их так мало, — и что значит их тихий голос перед громким пустословием наших полуученых мудрецов.
Граф. Как! вы на них нападаете? Но скажите мне, находите ли вы какую-нибудь возможность переуверить Богатоновых?
Мирославский. Это, кажется, не трудно было бы сделать; но, к несчастью, у князя есть сильная покровительница. Он познакомил с Богатоновым свою родственницу, какую-то баронессу Вольмар; старик вздумал в нее влюбиться, и она делает из него что хочет.
Граф. Баронессу Вольмар! Не вдову ли?
Мирославский. Точно так.
Граф. Надобно признаться, ваш приятель окружен прекрасными людьми! Я знал эту женщину еще замужем. Целые два года мучила она бедного барона своими капризами, прихотями, ветреностью; наконец, несчастный муж потерял все терпение...
Мирославский. И развелся с нею?
Граф. Нет, умер: и лучше этого, верно, ничего не мог бы придумать.