Мирославский. Вот, кажется, и хозяин. Я предуведомляю вас: вы увидите презабавного чудака.
Те же и г-н Богатонов.
Г-н Богатонов. Здорово, мой милый! Виноват, я заставил тебя дожидаться; у меня был такой интересный разговор с баронессою.
Мирославский(подводя графа). Вот, мой друг, рекомендую тебе моего приятеля, про которого я говорил нынче поутру.
Граф низко кланяется.
Г-н Богатонов. Да, да, я помню.
Граф. Я давно желал, сударь, иметь эту честь.
Г-н Богатонов. Хорошо, хорошо, голубчик (Показывая на стул, который стоит у дверей.) Садись душенька.
Мирославский(тихо Богатонову). Что ты, мой милый! Да знаешь ли...
Г-н Богатонов. Знаю, знаю: какой-нибудь дворянчик?
Мирославский. Смотри, чур, после не пенять.
Г-н Богатонов. И, мой милый, что за фигура. Садись-ка, приятель. (Мирославский садится на канапе, Богатонов на вольтеровские кресла. К графу, который стоит.) Полно, брат, чиниться, садись; я человек не спесивый, садись знай.
Граф садится.
Мирославский. Да ты, мой милый, и подлинно начинаешь походить на большого барина.
Г-н Богатонов(к графу). Что ты, голубчик, — приехал сюда на время или хочешь здесь к месту?
Граф. Нет, сударь, я человек отставной и привык жить в деревне.
Г-н Богатонов. В деревне? право! Так у тебя есть и деревнишка? В какой губернии?
Граф. В Орловской.
Г-н Богатонов. А сколько в ней душонок, мой милый?
Граф. С небольшим сто.
Г-н Богатонов. Сто душ! Так ты не совсем бедный человек. Прошу покорно, подвинься-ка к нам поближе, любезный.
Граф подвигается.
А много ли она дает доходу?
Граф. Очень мало; гораздо менее, чем пензенская моя деревня.
Г-н Богатонов. Как! так у вас в Пензе есть деревня?
Граф. Двести душ.
Г-н Богатонов. Итого триста. (Мирославскому.) Да он человек порядочный! Гей, малый!
Человек входит.
Кресла сюда, к нам ближе. Милости просим, батюшка; я очень рад с вами познакомиться. (Сажает его возле себя.) Итак, у вас только и есть эти две деревни?
Граф. Извините: у меня есть еще полторы тысячи душ в Рязанской губернии.
Г-н Богатонов(вскакивает). Полторы тысячи!
Граф. Да две тысячи в Саратовской.
Г-н Богатонов. И две тысячи! Ах, боже мой, боже мой! какой я дурак! Милостивый государь! сделайте милость, будьте милостивы! Не прикажете ли на эти кресла; здесь вам будет спокойнее.
Граф. К чему это?
Г-н Богатонов. Покорнейше прошу.
Граф. Если вы непременно хотите. (Садится на вольтеровские кресла.)
Г-н Богатонов. Позвольте узнать, милостивый государь, с кем я имею честь говорить?
Граф. Я, сударь, граф Владимилов.
Г-н Богатонов. И граф! Час от часу не легче. Ах я скотина! Ваше сиятельство, извините! Я не знаю... я, право... я совершенно обезумел! (К Мирославскому.) Пусти-ка, братец, ваше сиятельство! не угодно ли вам сюда на канапе?
Граф. Вы напрасно беспокоитесь.
Г-н Богатонов. О, ваше сиятельство, я знаю различать людей.
Мирославский. Однако ж на этот раз ты ошибся.
Г-н Богатонов. Я не знаю сам, что со мною сделалось. Батюшка граф, ваше сиятельство! мне так совестно, так стыдно, ну хоть бы сквозь землю провалиться!
Граф. Помилуйте, сударь, что за важность, вы ошиблись; это со всяким может случиться.
Г-н Богатонов. Как можно ошибиться! как не узнать с первого взгляда знатного человека. Ах я животное! — А тебе не стыдно не шепнуть мне на ухо.
Мирославский. Ведь я говорил, чтоб после не пенять.
Г-н Богатонов. И, братец! да кому придет в голову, что его сиятельство граф Владимилов будет так низко кланяться.
Мирославский. В самом деле, граф, боитесь ли вы бога; вам надобно было, как знатному человеку, чуть-чуть кивнуть головою.
Г-н Богатонов. Человек!
Приходит.
Зови скорей всех сюда! Ваше сиятельство! позвольте мне представить вам мою старуху и племянницу.
Граф. Я сочту себе за большую честь.
Г-н Богатонов. Помилуйте, честь вся для них! Да прошу покорно садиться!
Граф. Да для чего же вы не изволите сами сесть, г-н Богатонов?
Г-н Богатонов. И, ваше сиятельство, я постою; ведь у меня от этого ноги не отвалятся. Сделайте милость.
Граф. Я не сяду прежде вас.
Г-н Богатонов. Если вы приказываете. (В сторону.) Как он вежлив! Ну, кто бы подумал, что у него четыре тысячи душ!
Те же, г-жа Богатонова, баронесса, князь и Лиза.
Г-н Богатонов(подводя жену). Батюшка граф! честь имею рекомендовать вам жену мою. (К жене.) Его сиятельство граф Владимилов.
Г-жа Богатонова. Милости просим; мы очень рады.
Г-н Богатонов(подводя Лизу). Племянница наша.
Граф(целует у нее руку). Как давно, сударыня, я не имел счастия вас видеть.
Г-н Богатонов. Как, ваше сиятельство! да вы разве знакомы с Лизонькой?
Граф. Я имел удовольствие пользоваться приязнью ее покойной матушки.
Г-жа Богатонова. Ты позабыл, батюшка; Лизонька нам об этом сказывала.
Г-н Богатонов. Точно, точно! Экая память; а кажется, не проходило дня, чтоб племянница о графе не говорила.
Граф(к Лизе). Должен ли я верить этому, сударыня?
Лиза. Могла ли я забыть человека, которого покойная моя матушка называла другом.
Г-н Богатонов. Ваше сиятельство! позвольте мне познакомить с вами приятеля моего князя Блесткина.
Князь. Если не ошибаюсь, я имел некогда удовольствие встречаться с вами у общих знакомых.
Граф. Точно так, сударь.
Г-н Богатонов. А вот баронесса Вольмар, приятельница моей жены.
Баронесса(тихо Богатонову). Вы могли бы избавить меня от этой рекомендации.
Граф. Извините, сударыня, я никак не мог узнать вас — вы так переменились.
Баронесса. Боже мой! Граф, вы говорите, как будто я целые сто лет не имела чести вас видеть.
Г-жа Богатонова. Человек! стулья!
Приносят.
Г-н Богатонов(к Лизе, подле которой сел граф). Пусти-ка, племянница, меня к графу.
Граф. Не беспокойтесь, мне очень хорошо.
Г-н Богатонов. Нет, нет! я сам хочу занимать такого дорогого гостя.
Мирославский(тихо Богатонову). Живешь ты всегда с знатными, а не знаешь, что они церемоний терпеть не могут.
Г-н Богатонов. Ну, ну, хорошо. (Садится подле Лизы.)
Баронесса(тихо князю). Вы знаете этого Владимилова?
Князь(тихо). Знаю. Педант, — настоящая нравоучительная книга!
Г-жа Богатонова. Что, батюшка граф, вы надолго изволили к нам в Петербург пожаловать?
Граф. Не знаю сам, сударыня. Здоровье мое после прошлогоднешней болезни не совсем еще поправилось; я намерен посоветоваться с докторами.
Г-жа Богатонова. О, вас здесь тотчас вылечат, да еще и без лекарства.
Г-н Богатонов. Да, да, без лекарства. (Мирославскому.) Что, брат, чай, у вас в глуши про эти чудеса еще и не знают?
Мирославский. Ты, верно, хочешь говорить о магнетизме;[9] нет, и у нас о нем много сказок сочиняют.
Г-н Богатонов. Как, сказок! Ты не веришь, что посредством магнетизма можно прочесть письмо, не вынимая его из кармана?
Мирославский. Прошу покорно!
Г-н Богатонов. Что душа может говорить в человеке и рассказывать, какими лекарствами лечить больного?
Мирославский. Какой вздор!
Г-жа Богатонова. Нет, батюшка, не вздор, а точная правда! Вот, например, дочь приятельницы моей Глупоновой была всегда такая слабая, такая бледная, и никакие лекарства ей не помогали; стали ее магнетизировать, душа в ней заговорила и сказала, что надобно ее замуж выдать, Ну, как вы думаете? Лишь только она вышла за князя Лестова, то как рукой сняло: откудова взялось здоровье.
Мирославский. Да, это настоящие чудеса!
Князь. В природе нет никаких чудес, и все это можно доказать естественным образом.
Г-н Богатонов. Конечно можно; и если ты не веришь, то я тебе докажу.
Мирославский. Посмотрим; докажи, докажи!
Г-н Богатонов. Да только поймешь ли ты?
Мирославский. Почему знать, говори.
Г-н Богатонов. Ну, так и быть; слушай же! Вот видишь ли: магнетическая жидкость, то есть жидкость магнетическая, есть некоторого рода жидкость; влияние, которое она, некоторым образом, так сказать... одним словом... Растолкуй ему, князь!
Князь. Вы хотели сказать, что посредством действия ее на нервную систему, дирекция нервов, в отношении своем к нервам, по всеобщей системе влияния, имеет некоторое влияние, которое, симпатизируя с общим влиянием, производит сие действие. (Богатонову.) Вы понимаете меня?
Г-н Богатонов. Как не понять: это ясно!
Князь. Я только пояснил то, что вы сказали.
Мирославский. Подлинно пояснили! Жаль только, что я ничего не понял.
Г-н Богатонов. Бедненький! Вот то-то и дело, чему научишься в деревне? Надобно жить между просвещенными людьми, чтоб понимать такие глубокие материи.
Князь. Должно признаться, род человеческий идет гигантскими стопами к совершенству: беспрестанно делают новые открытия; люди становятся умнее, просвещеннее везде, выключая любезного отечества нашего.