А вот нам, взрослым людям, как быть?
Антон забрал у Дениски карабин — Пойдём-ка, поговорим, — и пошёл в дом.
Тоха думал, что разговор будет нелёгкий. Но нет. Он просто описал по порядку произошедшие события. Поставил так сказать в известность.
После рассказа Денис долго молчал. Переваривал.
— Папа, так они что — совершенно одинаковые?
— Да, сынок, думаю, что — совершенно.
— А какая из них моя мать?
— Видимо обе, сынок. Видимо, обе.
— И что делать? Как я их стану различать?
— А зачем тебе их различать?
— Да. Действительно… — Денис почесал переносицу, подумал. — Так ты, пап, говоришь — сначала взрыв был?
— Да, Денис, сначала в лесу что-то рвануло. И тут же… Ну… Это вот…
— Так ты это связываешь? И взрыв, и это… раздвоение? А может, сходим, посмотрим — что там за фигня?
— Ну, уж нет, сынок. Я не сапёр. Да и ты — не супермен. Ну его к чёрту. Уж больно странные дела творятся.
Дениска согласился с отцом. Оно, конечно — любопытно. Но зачем зря рисковать.
Антон встал, — Ты, сынок, иди, обними мать. Она… Они сейчас там трясутся от неизвестности.
Отец открыл сундук и начал упрятывать оружие, а сын пошел на кухню. Через пару секунд оттуда так счастливо заплакали в два голоса, с причитаниями, что Тоха понял — всё нормально. Пошёл глянуть.
Денис сидел на диванчике, держал дочь на коленях, а обе Тани прижались к нему с двух сторон, улыбались и размазывали слёзы.
— Ну, вот и ладненько. А ты чего, сынок, в пятницу приехал? Случилось что?
Денис усмехнулся — Вот этот энерджайзер, — кивнул на Юлечку, — у меня случился. Они же вчера с Лизой из Анапы приехали. Ну и всё! Хочу к бабушке, хочу к дедушке! Хоть ты тресни. Оставил на хозяйстве заместителя, а сам — к вам.
Выходные пролетели, как час. Внучка, переодетая в джинсовый костюмчик, носилась по двору и огороду. Вытаскивала из куриных гнёзд яйца, тискала кошку, осторожно, с опаской кормила кусочками хлебца свиней. На грядках нашла здоровенный помидор и на кухне, жмурясь, откусывала посыпанную сахаром мякоть, подставляя бабушкам личико — вытирать салфетками от сока.
А бабули носились следом и молодели прямо на глазах.
Денис ходил с удочками на озеро. «Медитировал». Так он это называет.
Вечером баня, как положено.
После баньки по пятьдесят граммов водочки, жареные карасики. И в процессе закусывания обсудили общие дела. Денис-то каждый месяц забирал Антохин сыр и сдавал его одному своему другу в розничную торговлю. Обратно привозил деньги. Получалось неплохо. Да что там стесняться, — хорошо получалось. Бедствовать Антон не собирался.
Потом, скрепя сердцем перешли на сегодняшние странности. Обсудили, куда в случае возникновения неприятностей будут прятать мать… то есть, матерей. И как это всё объяснить родственникам. И вообще — как быть, если что… Обмусолили версию с родной сестрой-близнецом из Сургута.
Пропланировали стратегию до полуночи.
А так — хорошие выходные получились. Ребёнок доволен, просто сияет от счастья.
Денис вечером в воскресенье собрался уезжать. Да куда там! Юлечка аж со слезами — Папа, давай ещё одну ночку поночуем.
Уезжали в понедельник рано утром, по сумеркам.
Бабушки уложили закутанную в одеяло внучку на заднее сиденье, пристегнули ремнями. Та даже не проснулась.
Тоха отъехал с сыном за околицу, попрощался и пошёл домой.
Только взялся за ручку калитки, как в доме вскрикнули сильно и страшно.
— Началось, — кольнуло мужика, и он рванул со всех ног.
Антон залетел в дом и чуть не споткнулся о шевелящийся на полу наглухо запечатанный белый мешок. Он сразу понял, что там внутри его жена. Кинулся на кухню, схватил с подставки нож и, присев перед коконом, осторожно взрезал его, начиная с головы.
Татьяна захватала ртом воздух и, тыкая пальцем в глубь дома, захрипела — Там… Тоша… Там…
Антоха влетел в Денискину спальню. Стул опрокинут, окно открыто настежь. В утренних сумерках какая-то тощая фигура волокла по картофельной ботве второй белый мешок.
Антон сиганул в окно, откуда только прыть взялась, грохнулся на морковную грядку и, не обращая внимания на боль в ушибленном плече, помчался за похитителем. Метров за десять крикнул: — А ну стой!
И напрасно он это сделал. Худой повернулся и молча направил на преследователя какой-то пульт. Антон не стал ждать результатов, ушёл с кувырком в сторону. Рядом пронеслось белое полотнище. Тоха рванул к обидчику и пока тот ковырялся в своей штучке, подлетел и саданул ему ручкой ножа в лоб. Тот не пикнув, опустился в картофельную борозду. Странно так упал, посегментно. Сначала на колени, потом боком на задницу, потом и вовсе разлёгся.
Антон кинулся к мешку и уже привычно взрезал ткань.
Таня с хрипом втянула в себя воздух и закашлялась. Муж стоял перед ней на коленях — Танечка, как ты?
Таня с помощью мужа тоже встала на коленки, и, вцепившись ему в рубаху, повторяла безумно — Тошенька…. Тошенька… Там… — Тыкала пальцем в дом.
— Там всё нормально. Ты идти можешь?
Таня с помощью Антона неуверенно встала.
— Танечка, иди домой. Иди, от греха подальше.
Женщина, покачиваясь, заторопилась из огорода.
Антон крикнул ей вслед — Таня возьми ружьё и будь наготове. В случае чего — стреляй. Иди…
Антон подошёл к незнакомцу, склонился, пригляделся. Ну и рожа!
Лицо его выглядело как подошва утюга мраморно-белого цвета, острым концом вниз. Сверху прилеплены глаза и пуговка носа, а снизу щель безгубого рта. Чудовище какое-то. Или маска?
Одет и обут он был тоже как на маскарад. Голубая футболка, а сверху странный безрукавый костюм по колени, который состоял из коричневых кожаных ремешков разной длины. Сами ремешки были покрыты металлическими разномастными бляхами, а на концах ремней висели кольца и колечки из белого и жёлтого металла.
Коленки у него как у римского легионера были голыми с мертвенно белой кожей. На ногах красовались здоровенные берцы, под «курточку» цветом.
Урод приоткрыл веки и мгновенно среагировал на обстановку — подтянул ноги к груди и резко распрямив, ударил Антона в грудь.
Тоха добросовестно отмерил пять метров огорода и рухнул навзничь. Тут же вскочил — Ах ты падла! — И метнулся к обидчику.
Тот стоя на коленях, путаясь в своих ремешках и колечках, неуклюже вытащил какой-то детский пластмассовый розовый пистолетик. Но направить на Антона не успел. Тоха зарядил ему пинком по плоской роже так, что думал, голова у вояки оторвётся.
Но нет, не оторвалась…
Рука лежащего бедняги, откинутая над головой, дернулась. Беззвучно полыхнуло, и на краю леса, за огородом, метрах в двухстах, рухнули сосны. Штуки четыре.
Антон осторожно выкрутил из руки беспамятного странного посетителя странное оружие. Потом подобрал штуку, которая смахивала на телевизионный пульт с единственной клавишей. Покрутил, осмотрел, пробормотал: — Попробуем, — и, направив на существо, отдыхающее в ботве, нажал кнопку. Вылетевший белый шарик развернулся в помятую простыню и, мультяшно вращаясь, закутал уродца в белый кокон с торчащей в головах удобной тканевой ручкой.
Тоха затащил куль в прихожую.
Танечка, которая с ружьём, спросила — Там что? Он?
— Да, Таня, он.
— И зачем ты его сюда?
— Допрашивать буду. Он каким-то боком причастный к вашему раздвоению.
— Ты его лицо видел? Как ты с ним будешь разговаривать? — Спросила вторая.
— Ну… Не красавец, конечно. Но с лица воды не пить. Разберёмся.
Антон затащил мешок на кухню, выдвинул на середину стул, и усадил на него куль. Потом вынул из-за пояса нож и аккуратно взрезал ткань на месте головы. Урод уже очнулся и обеспокоенно глядел на людей. Потом, заметив на столе свои пульт и пистолетик, уставился на них сосредоточенно.
Антон отрицательно поводил пальцем: — Даже и не думай.
Подтащил табуретку и сел напротив, упёршись тяжёлым взглядом в лицо пленному.
— Ну что? Будем говорить, или как?
Чудище, как-то понятливо очень разумно, на него посмотрело и указало взглядом на неразрезанный на туловище мешок.
— Освободить?… Ты нас за дураков-то не держи!
Тот замер и долго недоуменно смотрел на Тоху. Потом будто что-то понял. Замотал головой из стороны в сторону и зачирикал как воробей.
— Просит руки освободить, — обернулся Тоха к женщинам.
— Может ему ещё и ружьё отдать? — поинтересовалась одна.
Антон повернулся к мешку, недобро усмехаясь.
— Значит, ты решил нас на дурика взять? Гадёныш. — Коротко размахнулся и врезал чудищу по утюгу. Лицо, внешне смахивающее на каменное, оказалось мягким. Из разбитого носа потекла белая жидкость.
— Тошь, — сказала Танечка с ружьём, — Ты это… Не психуй.
Тоша пояснил: — А я и не психую. Так положено. Чтобы этот, — он кивнул на спелёнутого, — осознал серьёзность ситуации.
Пленник истошно чирикал и водил мордой вверх и вниз, указывая глазами то себе на грудь, то поднимая их к потоку дёргаными движениями.
Антон вроде что-то сообразил. Приподнялся и прикоснулся рукой к голове уродика. Тот радостно и часто закивал и опять зачастил: — Чирик, чирик. Птичка, твою мать.
Тоха прикоснулся к кривому металлическому обручу, приляпанному на плоскорожую башку. Урод закивал ещё сильнее и ещё громче зачирикал.
— Вроде, поправить просит, — сказал Тоха и поглубже насадил обруч на неровную голову.
Тот в ответ, чисто человеческим отрицанием замотал своим утюгом.
— А что тогда? — Удивился Тоха.
Плоскомордый заводил плечами, призывая вынуть его из мешка.
— Ладно, — согласился человек, — оружия у него нет, я его общупал. Таня, держи его на мушке, я ему руки освобожу. Он что-то объяснить хочет.
— А если он опять в драку кинется?
— Не кинется. Слабоват он в драке. Без своих прибамбахов он никто. Прибью, как таракана.
Антон взял нож и аккуратно разрезал ткань на груди. Так, чтобы только руки можно было вытащить.