али от него она теряет себя, перестает быть сама собой: «Когда ты рядом, я чувствую себя сильной, уверенной в своих мыслях и поступках. В разлуке с тобой я становлюсь страдающей вещью. Исчезает моя светлая душаааааа (именно так написано у Гала! — Авт.), и вместо нее остается черная или мрачная дыра».
Гала не может находиться в одиночестве, вдали от любимого человека, она очень страдает в разлуке, а любовь буквально преображает ее. «Ты уезжаешь, и я становлюсь ненормальной, вялой, старой, — пишет она. — Томительное, безутешное беспокойство и полное уныние». Гала, грандиозная натура, о глубинах души которой можно только догадываться, вянет без любви. Любовь — ее главная сила и ее самая большая слабость.
Едва приехав во французскую столицу, Гала начала ходить по магазинам, где продавались «разные приятные мелочи». Поль находится в Аржинкуре, в нескольких километрах от кровопролитных боев, а Гала сообщает ему в письме о покупке своих любимых духов «Blanc de Coty». Она признается, что способна на них разориться; «так как я очень порочна, я люблю духи», пишет она о себе, что не может не вызвать улыбку. Но Гала обещает, что начнет пользоваться этими духами, только когда вернется Поль. «Обещаю тебе, — пишет она, — не трогать их до того, как ты будешь здесь, и — ты увидишь, — флакон будет полным».
Принцесса на горошине
Гала как-то призналась Полю, что мать называла ее принцессой на горошине, потому что она в основном занималась только собой. В парижской квартире в ожидании жениха Гала читала, вязала, шила. К одному из писем она даже прикрепила образчики тканей, из которых сшила себе наряды, и нарисовала их эскизы — черное платье, розовая блузка, жилет в русском стиле золотого цвета, на зеленой подкладке, отороченный мехом. Стирка и уборка были не для нее, она не хотела портить свои руки домашней работой, хотя, если служанка Гренделей не появлялась несколько дней, Гала принималась сама наводить порядок. Страсть к чистоте и порядку доходила у нее до маниакальности — и на ней, и вокруг нее все должно было быть безупречно. Она никогда не пренебрегала мелочами и не допускала никакой небрежности ни в уходе за собой — она постоянно холила свое тело, — ни в окружающей обстановке. С одной стороны, строгая и дисциплинированная, с другой — беспечная кокетка — все это уживалось в многогранной натуре Гала.
Необходимость поддерживать домашний очаг, выполнять повседневную рутину не привлекала Гала, ведь она ощущала себя особенной женщиной, и не без оснований. «Я никогда не буду просто домохозяйкой, — говорила она. — Я буду много читать, очень много. Я буду делать все, что захочу, но при этом сохранять привлекательность женщины, которая себя не переутруждает. Я буду, как кокотка, сиять, пахнуть духами и всегда иметь ухоженные руки с наманикюренными ногтями». Когда она тратила несметное количество денег на наряды и духи, она обычно говорила Элюару: «Верь мне: все это, чтобы нравиться тебе!»
Повседневная жизнь казалась ей банальной, далекой от чудесной мечты. Гала часто впадала в меланхолию и страдала от мигреней. Она не проповедовала ни комфорт, ни традиции. Чтобы справиться с тревогой и плохим настроением и немного развлечься, она часто бродила по городу, останавливаясь у нарядных витрин и представляя себе, что бы она сделала с этой мебелью или шляпкой, которые ей понравились. Больше всего она любила отрешиться от будничных забот и погрузиться в свои мечты, в которых она представляла себя женой поэта — особенного человека из магического мира, наделенного властью заставлять ее мечтать…
Кроме духов и красивых платьев, всепоглощающей страстью Гала было чтение. Пока Поль был на войне, Гала прочитала едва ли не все книги из его обширной библиотеки. По поводу каждого автора она имела свое собственное мнение, которым очень дорожила. По ее словам, Жан Мореас «староват и скучен», Эмиль Верхарн — «чем тут восхищаться, есть и получше, чем он», Юг Ребел — «поверхностный и претенциозный», Андре Салмон «больше умен, чем талантлив», Шарль-Луи Филипп — «он не так запутывает, он понятнее и проще, чем Дост» (так Гала называла своего кумира Достоевского. — Авт.), Гюстав Кан — «это меня очень интересует», Гийом Аполлинер — «он нравится мне, и я люблю его все больше».
Замужество
…На венчании Гала Дьяконовой, двадцати двух лет, и Эжена-Эмиля-Поля Гренделя, двадцати одного года, совершившемся 21 февраля 1917 года, присутствовало совсем немного гостей — только близкие родственники. Молодые венчались в церкви Сен-Дени-ля-Шапель, ближайшей к улице Ордене приходской церкви, знаменитой тем, что в ней когда-то молилась Жанна д’Арк. Поль так и хотел скромной, немноголюдной свадьбы. До этого в тот же день брак зарегистрировали в мэрии 18-го округа Парижа на площади Жюль-Жофрен. Невеста была одета в зеленое платье из отливающей черным тафты, с белым кружевным воротничком и манжетами — венчаться в белом платье, когда шла война, было как-то неудобно. А зеленый — цвет весны и надежды на лучшее будущее, которую не могло сломить даже то обстоятельство, что через три дня Поль вновь возвращался на войну.
Первую брачную ночь молодожены провели в отеле, чтобы не стеснять родителей и чтобы родители не стесняли их. Наконец-то Гала принадлежала Полю полностью! В комнате Поля по его просьбе мадам Грендель поставила для молодых супругов широкую и удобную деревенскую кровать. Поль был уверен, что на этой кровати они с Гала будут жить вместе и вместе состарятся. Но все оказалось совсем не так… Гала состарилась совсем в другом месте…
Чтобы венчаться с Полем — а для Гала это было очень серьезно и жизненно важно, — Гала перешла в католичество. «Для меня, — заявляла Гала, — все равно, кем быть — католичкой или православной, лишь бы я оставалась верующей». Она была очень религиозной и никогда не отделяла свои чувства от Божественной власти. «Я действительно глубоко верующий человек», — писала она Полю в письме от 22 декабря 1916 года. И в том же письме Гала замечала: «Начало нашей совместной жизни является для меня очень серьезным событием. Я хочу, чтобы Бог благословил нашу любовь… Ничего не надо делать до Божественного благословения в церкви». Приехать во Францию ей помогла православная вера и молитвы православным святым. Но из любви к Полю, чтобы быть к нему ближе, она сменила веру. «Я считаю, что Бог есть везде, во всех религиях, — говорила она. — Молиться можно и Богу католиков, и Богу краснокожего или чернокожего дикаря». И все же ее не оставляли сомнения в правильности сделанного ею шага. «Я хочу с тобой посоветоваться: как ты думаешь, не грех ли это — поменять веру? — писала Гала Полю. — Я-то думаю, что Бог присутствует в любой вере, но если я ее меняю так легко ради тебя, ради мужчины, не предаю ли я этим Бога? Это трудно объяснить, это такие же глубоко личные вещи, как и стихи. Не знаю, поймешь ли ты меня. Я считаю, что никто не имеет права менять свою веру, это грех. Никто не должен менять свою веру — ни иудей, ни католик, ни православный. Но в то же время я верю, что наш Бог Един для всего мира. Если ты меня понимаешь, помоги мне. Если ты думаешь, что это не грех, я хочу быть католичкой, чтобы обвенчаться с тобой».
«Мой Бог всегда Один, Единственный в мире», — говорила Гала. Она неустанно взывает к верховным силам, и они всегда помогают и поддерживают ее. Гала настояла, чтобы Поль продолжал изучать катехизис и причастился, чем вызвала возмущение Клемана Гренделя, но это ее не напугало. Она оставалась верна своей совести и своей вере в Божественные силы. Иконы, которые она привезла из России, поддерживали в ней Божественный огонь и веру, лежавшую в основе ее глубокой и разносторонней личности. «Я действительно глубоко верую, — писала она Полю. — Вот почему (это единственная причина) я настаиваю на венчании».
Рождение дочери
10 мая 1918 года в деревне Бре-и-Лю, с заливными лугами и коровами, куда отправили беременную Гала подальше от бомбардировок немцами Парижа, у Гала и Поля родилась дочь, названная молодым отцом нежно и ласково — Сесиль. Правда, Гала предпочитала, чтобы у нее родился сын, которого она назвала бы Пьером. Вдохновленный рождением прекрасного ребенка, которого ему подарила любимая женщина, Поль пишет стихи:
Младенец,
Тяжелый, как все, что лежит на моих коленях,
Слушай:
Я тебя люблю.
У Гала же не проснулось никаких материнских чувств по отношению к новорожденной дочери. Покормив ее грудью всего несколько недель и оставив дочь в деревне на попечении родственницы, Гала вернулась в Париж, чтобы видеться с Полем, которого перевели поближе к семье. Она по-прежнему жила только любовью к Полю. К нему одному. И в этой любви она обретала саму себя и смысл своей жизни. Сесиль всю жизнь будет не хватать внимания матери и материнской ласки, но Гала это совершенно не волновало. Поль обожал дочь, а вот Гала ребенок скорее мешал. Позже она оставит дочь на попечение ее французской бабушке, а когда Сесиль приедет к Гала в Испанию, просто захлопнет дверь перед ее носом…
Между тем чувствовалось, что война подходила к концу. Поля, окончательно переведенного в тыл, стало вновь посещать вдохновение. В июле 1918 года на голубом, сложенном вдвое листке он напечатал одиннадцать «Стихов во славу мира». Конечно же он мечтает о Гала, о дочери, о воссоединении семьи, о счастливой мирной жизни вместе с любимой женой:
Великолепная, с высокой крепкой грудью,
Жена моя, святыня, лучше, чем когда-то,
Когда я с тем, и с тем, и с тем, и с тем
Несли винтовку и манерку — нашу жизнь.
Поль подписал эти стихи именем Элюар, так же как и другие.
Как долго мне было лицо ни к чему,
И вот наконец