В комнате правления на третьем этаже и сейчас проходят читки пьес, принятых к постановке. Даже мне однажды удалось испытать волнение, свойственное актерам, когда они приступают к новой работе. Константин Богомолов собирался ставить к 75-летнему юбилею Олега Павловича Табакова спектакль по пьесе Вацлава Гавела «Уход» и пригласил меня… сыграть роль журналиста.
— А Табаков в курсе твоей безумной затеи? — спросил я Богомолова.
— Да, Олегу Павловичу идея понравилась. Он сказал, чтобы я тебе позвонил.
Олег Табаков и Вадим Верник в зрительном зале МХТ имени А. П. Чехова. 2015 год. Фото Дмитрия Исхакова.
И вот мы впервые встречаемся на читке пьесы. «Мы» — это Ирина Апексимова и Ирина Пегова, Роза Хайруллина и Аня Чиповская, Михаил Пореченков и Николай Чиндяйкин, и примкнувший к ним я. Ждем Табакова. Актеры, конечно, шутят над моим предстоящим перевоплощением: я никогда не участвовал даже в драмкружке, а тут легендарная мхатовская сцена. Через несколько минут входит Олег Павлович. Со мной он здоровается так приветливо и одновременно буднично, как будто мы уже не раз партнерствовали с ним на сцене. Я сразу задышал гораздо свободнее. Спектакль по разным причинам не состоялся, но репетиции, которые продолжались несколько месяцев, навсегда в моей памяти.
Вернемся в 1994 год. Комната правления. Актеры читают пьесу «За зеркалом».
— Обычно на первой читке, — отмечает Сергей Шнырев, — все просто проговаривают текст, читают его по листочкам, впиваясь глазами в напечатанные слова.
А Вишневская — и это меня сразу поразило — уже знала весь текст наизусть. Весь! Это было настолько неожиданно. И — я тебе скажу, Вадим, хотя мне неловко об этом говорить, — это было ее лучшее, на мой взгляд (и не только на мой взгляд, мы с Татьяной Евгеньевной потом об этом говорили), исполнение своей роли. Вишневская ничего тогда не играла, ничего не изображала. Она просто и естественно передавала чувства и эмоции своей героини. Татьяна Лаврова, очень чуткий человек, даже смеялась в некоторых сценах — так Вишневская была органична. А на дальнейших репетициях Галина Павловна стала интонационно раскрашивать слова, как бы выпевать их, все больше и больше появлялись голосовые контуры. Стала уходить какая-то легкость. Особенно это ощущалось, когда из репетиционного зала мы переместились на сцену.
Галина Вишневская и Сергей Шнырев после премьеры спектакля «За зеркалом». МХАТ им. А. П. Чехова. 1994 год. Фото Игоря Александрова.
«За зеркалом». Репетиция с режиссером Вячеславом Долгачевым. МХАТ им. А. П. Чехова. 1994 год. Фото Игоря Александрова.
«За зеркалом». Матушка. Сашенька — Сергей Шнырев. МХАТ им. А. П. Чехова. 1994 год. Фото Игоря Александрова.
«За зеркалом». Репетиция. МХАТ им. А. П. Чехова. 1994 год. Фото Игоря Александрова.
«За зеркалом». Матушка. Сашенька — Сергей Шнырев. МХАТ им. А. П. Чехова. 1994 год. Фото Игоря Александрова.
«За зеркалом». Репетиция. МХАТ им. А. П. Чехова. 1994 год. Фото Игоря Александрова.
«За зеркалом». Галина Вишневская и Татьяна Лаврова на репетиции. МХАТ им. А. П. Чехова. 1994 год. Фото Игоря Александрова.
Я слушал рассказ Сергея Шнырева и вспоминал свои впечатления от Вишневской в спектакле «За зеркалом». Она играла Екатерину бесхитростно и наивно, и в этом была особая трогательность и даже какой-то шарм. Правда, когда на сцене появлялась актриса Лаврова, воплощавшая образ злобной интриганки, чувствовалась разница актерской оснащенности. С другой стороны, у этого спектакля была своя четкая цель — дать зрителям возможность вновь увидеть на подмостках великую Галину Вишневскую, а все остальное уже вторично.
— На следующую встречу, — продолжил свой рассказ Сергей Шнырев, — уже в репетиционном зале, Галина Павловна принесла… ящик красного вина. Она очень волновалась, ведь Художественный театр такая глыба. Галина Павловна понимала, что попала совсем в иную, непривычную для нее компанию, и ей важно было себя раскрепостить. После репетиции мы все вместе частично оприходовали подарок Вишневской.
Однажды на репетиции Галина Павловна забыла текст и очень переживала по этому поводу.
— Я ведь текст знаю. Но режиссер дал мне новую задачу, и текст вдруг вылетел из головы, — говорит она.
И тут Татьяна Евгеньевна Лаврова поинтересовалась:
— А как же вы поете? У вас в опере столько текста.
— Там совершенно другая техника. Например, вы попросите меня сейчас произнести текст из «Аиды» или «Евгения Онегина», и я этого сделать не смогу. А как только заиграет музыка, я вам все пропою.
Занятный штрих. Никогда раньше я не задумывался о том, что у оперных исполнителей может быть какая-то своя специфика запоминания текста.
— Вишневская приходила в театр за час до спектакля, — говорит Сергей Шнырев, — и всегда распевалась. «Так я разогреваю свой голосовой аппарат», — пояснила она мне. Екатерина Вторая, как известно, была пылкой натурой, и вот Вишневская себя так настраивала еще и для того, чтобы быть, может, более темпераментной на сцене.
— А как Галина Павловна относилась к тебе? Давала какие-то советы?
— Нет-нет, советы она не давала — ни мне, ни тем более Татьяне Евгеньевне. Скорее, впитывала то, что видела и слышала. Когда мы встречались после длительного перерыва, обязательно спрашивала, все ли у меня в порядке, есть ли какие-то проблемы. Это, наверное, больше материнская забота.
Однажды на репетиции возник щепетильный момент, когда нам предстояло с Вишневской поцеловаться. Она отказалась наотрез. «Не уговаривай, я этого делать не буду», — сказала Галина Павловна режиссеру. — «Почему?» — «Я стесняюсь».
Нашли компромиссное решение. Вместо поцелуя она меня обнимала, и мы прислонялись друг к другу щеками. Вишневская страстно прижимала меня к себе, очень страстно. Но на этом все заканчивалось.
Еще режиссер очень хотел, чтобы Галина Павловна в спектакле пела, — это же так логично. Но она не согласилась.
А я помню, что Вишневская в спектакле все-таки запела. В самом финале звучала «Колыбельная», не целиком, маленький фрагмент. Правда, полноценным пением это можно назвать с большой натяжкой. Галина Павловна, скорее, намечала вокальную фразу. Голос Вишневской звучит еле слышно, и это сознательный ход. В образе властной и полнокровной героини появлялась пронзительная нота.
Кстати, похожий прием использовал легендарный танцовщик Михаил Барышников. Лет восемь назад я видел в Риге его моноспектакль «Письмо к человеку» по дневникам другого легендарного танцовщика Вацлава Нижинского. Сыграть Нижинского Барышникову предлагали давно, в том числе такие великие режиссеры, как Франко Дзеффирелли и Ингмар Бергман. Но только сейчас он оказался готов к этой встрече и сам обратился к знаменитому режиссеру-авангардисту Роберту Уилсону, с которым ранее уже сделал спектакль по повести Даниила Хармса «Старуха».
Спектакль «Письмо к человеку» произвел на меня сильное впечатление.
Барышников читает текст дневников Нижинского плюс звучит фонограмма с еще несколькими голосами. Энергия на сцене по большей части темная, мрачная. Герой живет в своем искаженном мире. Что это — сон или реальность? Живой персонаж или кукла-марионетка? Дневники Нижинского — это записки из сумасшедшего дома. Исповедь, поразительная по степени обнажения и балансирующая между реальностью и галлюцинацией. Барышников-Нижинский словно пытается сорвать с себя маску, скрывающую под толстым слоем грима истинное лицо, и в то же время прячется за ней от этого мира и людей, разрушающих его душу. Михаил Барышников великолепно владеет высоким искусством клоунады в стиле Чарли Чаплина, когда сердце ранено насквозь и кровоточит, а на лице грустная улыбка отчаяния.
В этом надломленном сознании уже нет просвета, мир тотально враждебен. Но остается танец. Как спасительная соломинка. Только в нем — коротком, стремительном, ускользающем — герой на несколько мгновений освобождается от маниакальных преследований и становится чистым, непорочным, парящим над суетой.
Танец Барышникова начинается внезапно и так же внезапно обрывается, как бы дразня зрителей, которые с наслаждением ловят каждый жест артиста и ждут продолжения. За считаные секунды Барышников вспоминает в танце коронные партии Нижинского: романтические пируэты Призрака розы, трагические изломы Петрушки, величественные па древнегреческого Фавна. Пластика столь выразительна и восхитительна, как будто на сцене тот самый молодой Барышников. Дальше он вновь переходит на драму, и к танцу уже больше не возвращается. Так в причудливой форме спектакля сплелись воедино два гения — Вацлав Нижинский и Михаил Барышников…
После спектакля я познакомился с Михаилом Барышниковым. Тихий, какой-то приглушенный, с полуулыбкой, он совсем не похож на небожителя. Я спросил, сколько времени шли репетиции:
— Шесть-семь недель, с перерывом на другие спектакли, в которых я играю.
Говорил он очень сдержанно и спокойно.
Михаил Барышников и Вадим Верник после спектакля «Письмо к человеку». Рига. 2017 год.
Но вернемся в Московский Художественный театр. Старейший фотохудожник Игорь Александров, главный летописец МХАТа на протяжении многих десятилетий, предоставил мне целую серию фотографий со спектакля «За зеркалом» и с репетиций, и я благодарен Игорю Абрамовичу и музею МХАТа за этот бесценнейший материал.
На одном из снимков — Вишневская и Ростропович в декорациях спектакля «За зеркалом». Галина Павловна в сценическом костюме, Мстислав Леопольдович в костюме-френче. Фотография сделана в день премьеры.
— А Ростропович приходил на репетиции? — спрашиваю Сергея Шнырева.
— Нет. Я видел его только на премьере. Галина Павловна познакомила нас после спектакля, в актерском фойе. «Вот, Слав, познакомься, это Сережа — мой Саша Ланской».
И Ростропович, глядя на меня, говорит:
«А вам лучше бы выбрать женщину помоложе».