Добирались мы на метро, но выяснилось, что от метро надо идти пешком еще минут пятнадцать.
Мы не рассчитали время и опоздали на целых полчаса! Звоним в домофон. Отворяется калитка и мы оказываемся внутри небольшого дворика. Поднимаемся на лифте. Дверь в квартиру открывает Галина Павловна. Взгляд суровый, хозяйка квартиры совсем не похожа на вчерашнюю умиротворенную Вишневскую.
— У нас так не принято, — не очень дружелюбно, но вполне справедливо отвечает она на мои извинения за опоздание.
Возникает неловкая пауза. Психологически мне стало легче, когда я обратил внимание, что Вишневская… в тапочках. В этих самых тапочках была энергия домашнего уюта, к чему я так стремился, настаивая на съемке в Париже. Когда мы раздевались в прихожей, я услышал громкий энергичный голос Ростроповича. Голос доносился откуда-то из дальней комнаты. Великий музыкант всего пару часов назад вернулся из очередной гастрольной поездки.
По нашей предварительной договоренности снимать дома мы должны были в течение двух дней. Сегодня — Галину Вишневскую, завтра — Ростроповича. Но Мстислав Леопольдович планы переиграл:
— Ситуация изменилась, завтра я должен улететь, так что придется все снять в один день, — с ходу сказал он, выйдя к нам навстречу.
Вступать в дискуссию было бесполезно. Это я понял еще в тот памятный день, когда разговаривал с Ростроповичем по телефону.
Вадим Верник и Галина Вишневская в парижской квартире. 1996 год.
Мы переглянулись с оператором. По его испуганным глазам я понял, что нам может не хватить кассет для записи, — мы же рассчитывали на другой график. В то время еще не существовало понятия «цифровая запись», снимали на большие кассеты betacam, а они достаточно тяжелые и занимают много места. И поскольку мы добирались на метро (иной вариант в силу финансовых ограничений даже не рассматривался), то взяли только самое необходимое количество кассет, без запаса. Впрочем, альтернативы у нас не было — приходилось надеяться на лучшее и снимать более экономно.
А экономить совсем не хотелось, особенно если попадаешь практически в монархические хоромы. Вишневская провела небольшую экскурсию по квартире, чтобы мы смогли выбрать локации для съемок.
Продумывая интерьер своей квартиры, Галина Павловна и Мстислав Леопольдович искали только лишь русские вещи: картины, мебель, люстры, ковры, посуду. Мебель здесь исключительно антикварная. Живописные портреты кисти Валентина Серова, Ильи Репина, Айвазовского, Левитана, работы художников XVIII века Дмитрия Левицкого и Ивана Пустынина, прижизненные издания Пушкина, Гоголя… Коллекция русского дореволюционного фарфора. Галина Павловна продемонстрировала свой любимый фарфор Кузнецова: чашки и тарелки аккуратно расставлены в стеклянном шкафу.
В одной из комнат (их количество я так и не сосчитал) — огромный массивный палехский стол. С одной стороны стола изображен скрипичный ключ, с другой — виолончель.
— Этот стол сделан на заказ, специально для нас, — комментирует Вишневская.
В комнате напротив Галина Павловна с удовольствием показывает тяжелые шторы из Зимнего дворца:
— С этими шторами я чувствую себя царицей!
Еще одна гордость — салфетки и скатерть екатерининской поры. Они лежат на столе в гостиной и создают торжественность обстановки. Вообще, парадный настрой ты чувствуешь на каждом углу. Здесь даже страшно без разрешения присесть, потому что любое кресло может оказаться ровесником Екатерины Второй или даже частью ее личных покоев.
Кадры из документального фильма «Концерт для голоса и виолончели». Интерьер парижской квартиры Галины Вишневской и Мстислава Ростроповича. 1996 год.
Галина Павловна не только дорожит своей коллекцией, но и ухаживает за ней, как выяснилось, сама:
— Все сама. Я должна все делать так, чтобы мне это нравилось. Картины тоже вешаю сама. Это целое дело! Слушайте, повесить картину — это ж не шуточки. Да? Допустим, приобрела я какую-то новую картину. Надо сдвинуть другие картины, поменять местами. Значит, одну снимать, другую — поднимать. Тяжесть безумная.
— Вы, может, и гвозди прибиваете?
— Гвозди прибиваю, с молотком. Есть такие штакетники, которые передвигаются. Крик стоит на весь дом, конечно. Но я это делаю. Мне помогает домработница.
— А не дай бог что-то упадает?
— Нет, нет, упасть не может. Свое никогда не упадет, никогда в жизни. Вот фарфор я мою только сама.
И поясняет:
— Открываю шкаф, стелю на мраморный пол матрас, таз с водой, тряпки, специальные растворы, и вот я, значит, по лестнице вверх-вниз. Каждую отдельную штучку спускаю вниз, мою ее, потом возвращаю наверх.
Внезапно экскурсия прерывается.
— Давайте уже начнем. Я же пригласила свою младшую дочь Елену с внуками, как вы и просили. Они скоро приедут.
— Отлично! — говорю я, и вместе с оператором начинаю быстро устанавливать аппаратуру.
Забавную байку про чудо-квартиру Вишневской и Ростроповича мне рассказал недавно Азарий Плисецкий. Азарий Михайлович в прошлом — солист балета Большого театра, много лет он работал педагогом и хореографом на Кубе, потом в Бельгии и Швейцарии в труппе легендарного Мориса Бежара, а также сотрудничал с выдающимися хореографами Джоном Ноймайером и Роланом Пети. Он младший брат Майи Плисецкой. Сейчас живет в Москве и Лозанне.
Азарий Плисецкий с женой Любовью и Вадим Верник. Москва. 2024 год. Фото Катерины Новиковой.
Азарий Плисецкий дружил с Вишневской и Ростроповичем, бывал у них дома в Париже.
— Мы как-то сидели в гостиной, и вдруг из соседней комнаты раздаются звуки рояля.
«Кто там играет?» — спрашиваю.
«Не обращай внимания, — отвечает Ростропович, — это наш пес занимается. Он садится на клавиатуру и хлопает лапами по клавишам рояля».
Мелодию я, конечно, распознать не мог, но звуки были пленительные, — с улыбкой завершает Азарий Михайлович.
Кто в доме хозяин
Мстислав Ростропович и Галина Вишневская. 1980-е годы. Фото Нино Лето.
Съемку с Галиной Павловной мы решили сделать в комнате, где центр вселенной — тот самый палехский стол. Здесь же, на стенах — внушительная коллекция старинных картин. Картин так много, что одна старается оттеснить другую. Если эти картины поместить в музее, конфигурация будет совсем иная и, вероятно, более достойная для таких значимых полотен.
Просим Галину Павловну сесть в кресло. Оператор вешает на ее кофту звуковую петличку. Вишневская терпеливо ждет, пока он направляет свет, проверяет звук.
— Все готово, — говорит оператор. — Еще минута, и мы начнем.
Вдруг внезапно появляется Ростропович:
— Я хочу поприсутствовать на съемке.
— Нет, Слава, лучше без тебя, — мягким голосом говорит Галина Павловна.
— Тогда сначала запишем интервью со мной, а ты подождешь. Уходи, — строгим деловым тоном заключает Мстислав Леопольдович.
У меня лично эта ситуация вызвала ощущение неловкости, как будто я вижу то, что не должен наблюдать. По сути, это семейный бытовой разговор на двоих.
Что делает Вишневская? В ту же секунду встает с насиженного места и, не говоря ни слова, покорно выходит из комнаты.
Я был просто потрясен!
Вот так в секунду изменилась оптика, и я увидел совсем иную Вишневскую. Несмотря на кажущуюся властность, передо мной предстала кроткая жена, которая буквально на цыпочках ходит перед мужем и готова покорно выполнять любую прихоть своего венценосного супруга. И в этом не было никакого кокетства, никакой игры.
Мстислав Ростропович. 1980 год. Фото Серхио Дель Гранде.
А дальше в разговоре с Ростроповичем обнаруживается, что в доме все держится на нем и только на нем:
— Вы, наверно, от всех бытовых проблем освобождены?
— Наоборот. Что вы, господь с вами. Да что вы! Никто же не занимается ничем, кроме меня.
— То есть?
— Ну вот, например, скажу вам. Все время какие-то проблемы возникают с так называемыми секьюрити. У нас тут находятся какие-то аппараты, которые мигают, моргают, и часто возникают проблемы. На крыше дома огромная антенна, которая ловит Москву, а без Москвы мы жить не можем, без телевидения. Но эта антенна почему-то от ветра поворачивается не в ту сторону. Может быть, даже умышленно это делают. Я тут же звоню и строго спрашиваю: «Куда исчезла Москва?» — «Сейчас придем». Приходят. Они уже навострились что-то куда-то поворачивать. Я ж не знаю, что они поворачивают. Потом счет приходит. Они довольны, а мне — заботы.
В общем, все смешалось в этом доме, карты спутаны, ориентиры потеряны. С драйвом я шел по этой тропе дальше, разгадывая все новые и новые ребусы.
После разговора с Мстиславом Леопольдовичем мы сразу переместились в соседнюю комнату, уже для общения с Галиной Павловной. Это даже не комната, а большой уютный холл с главной достопримечательностью — коллекцией кузнецовского фарфора. Вишневская призналась, что это одно из ее любимых антикварных приобретений. Периодически коллекция попадала в кадр, и это было очень красиво!
Такое разное детство, такая разная юность
Мстислав Ростропович и Галина Вишневская. 1961 год. Фото Сайкова.
Трудно представить себе людей более несовместимых по семейным корням и воспитанию. Дитя мещанских низов Галина Вишневская в раннем возрасте была брошена непутевой матерью — полуполькой, полуцыганкой, укатившей с очередным любовником, — и пьяницей-отцом, гордившимся тем, что после революции стрелял в мятежных кронштадтских моряков. Он считал себя верным коммунистом, а потом попал в концлагерь по доносу как контрреволюционер. Девочка росла у бабушки в Кронштадте. Она любила одно — петь.
Прошло несколько десятилетий. Анна Ахматова написала стихотворение «Голос», посвященное Галине Вишневской, под впечатлением исполнения ею «Бразильской бахианы» Эйтора Вила-Лобоса. Голос Вишневской Ахматова услышала по радио, когда лежала в больнице. Вот эти чудесные строки: