Рукава его закатаны, и на запястьях, там, где оканчиваются перчатки, виднеются синяки. Он такой худой, что становится страшно: если солнце подсветит Мэтью с нужной стороны, можно будет смотреть прямо сквозь него. Оливия подталкивает к нему тарелку с остатками тостов. Фарфор скрежещет по камню, и Мэтью окидывает кузину взглядом.
– У меня все нормально, – глухо, машинально отзывается он, а у самого вид похуже, чем у большинства гулей. Поэтому Оливия еще раз подталкивает к нему тарелку, и та снова издает жуткий скрежет. Мэтью раздраженно хмурится, и Оливия мрачно взирает на него в ответ. Секундой позже он все же снимает перчатку и берет тост. Благодарности она не слышит.
Оливия снова принимается рисовать Галлант, но ее по-прежнему одолевает ощущение, что за ней наблюдают. Она смотрит на Мэтью, но тот, склонив голову, весь отдался работе. Оливия бросает взгляд через плечо, но позади только стена.
Тогда она разворачивается, принимается листать блокнот, пока не находит незавершенный набросок, и сравнивает рисунок и стену, пытаясь понять, в чем закавыка. Оливия в задумчивости постукивает карандашом по бумаге, когда на блокнот падает тень Мэтью.
Он таращится на страницу, и взгляд его застывает при виде стены. Оливия, затаив дыхание, ждет, что кузен скажет, но Мэтью молчит, тогда она открывает чистый лист и пишет: «Что случилось с твоим отцом?»
Но когда показывает вопрос кузену, тот едва косится на него и тотчас смотрит в сторону. Оливия настойчиво подсовывает ему листок, заставляя прочесть, но взгляд Мэтью отказывается замечать слова.
– Зря время тратишь, – бормочет он, и, наконец, Оливию осеняет.
Это не потому, что Мэтью не хочет читать. Он просто не может. Догадавшись по выражению ее лица, что она все поняла, кузен хмурится.
– Я не дурак, – резко бросает он.
Оливия качает головой. Уж ей ли не знать, каково это, когда люди судят тебя только по твоим недостаткам.
– Просто… Я так и не понял, как это делается. Буквы скачут перед глазами. Все слова путаются.
Оливия кивает и вновь принимается царапать карандашом по странице.
– Говорю же, – бурчит Мэтью, но Оливия поднимает указательный палец, молчаливо веля подождать, а сама рисует быстро, как только может.
На бумаге возникает образ мужчины, не тот, каким Оливия застала его у выхода в сад, полупризрачный, а такой, каким она увидела его в портретной галерее. Артур Прио́р. Оливия поворачивает рисунок к кузену; с тем же успехом она могла хлопнуть дверью у него перед носом.
– Он умер. Неважно как.
Мэтью задумчиво смотрит вдаль, мимо садовых деревьев, на стену.
Оливия переворачивает страницу и заносит над ней карандаш. Она все еще придумывает, как воплотить вопросы в рисунках, когда Мэтью произносит:
– У ворот всегда должен стоять Прио́р. – Его тихий голос пронизан горечью, но фраза будто заучена наизусть. – Всегда. Так говорил отец. Словно мы всегда жили в Галланте. Но это неправда. Прио́ры его не строили. Галлант уже был здесь. Он воззвал к нашей семье, а мы, как идиоты, повиновались.
Оливия в замешательстве хмурится. Дом не писал ей письмо. Кто-то из его обитателей это сделал. Тот, кто хотел возвращения Оливии. Кто объявил себя ее дядей.
– Однажды мы пришли в Галлант и теперь не можем его покинуть. Мы привязаны к нему, прикованы к дому, стене и тому, что позади нее, и это не кончится, пока жив хоть один Прио́р.
Отец сказал, я последний.
– Ты уже начала его слышать? – Горящим взглядом Мэтью смотрит прямо на нее. – Он приходит в твои сны?
Оливия неуверенно качает головой. Кто знает, что кузен имеет в виду. Сны ей снились дважды, оба раза о матери. Но в памяти всплывает голос Мэтью, резкий стон, что она слышала прошлой ночью.
– Ты не представляешь, каково это, – говорит он, и лицо его искажается от боли. – Что это может с тобой сотворить, чего стоить.
Да о чем речь?.. Оливия тянется к его руке, но Мэтью уже отодвигается, напоследок еле слышно пробормотав:
– Если он еще не нашел тебя, значит, еще есть время.
А потом он решительно уходит по тропинке. Ясно, пошел искать Ханну, чтобы поинтересоваться насчет машины. Оливия прижимает ладони к вискам, где зарождается боль. Слова Мэтью похожи на записи матери, еще одна никчемная загадка. Почему ее семья не может изъясняться просто? Оливия переводит взгляд на рисунок.
…Прикованы к дому, стене и тому, что позади нее…
Оливия рассеянно глядит вдаль. Кузену явно нездоровится. Он не ест, не спит, говорит о проклятиях, воротах, но у края сада громоздятся лишь крошащиеся камни. Поднявшись, Оливия осматривается. Мэтью и след простыл. Не видно и Эдгара, хотя лестница все еще стоит у дома.
Оливия не направляется прямо к стене. Ее будто… влечет к ней. Через сад, мимо последнего ряда роз, вниз по мягкому, заросшему травой склону.
Старый гуль на кладбище смотрит ей вслед. Он не покидает сад, но Оливия видит, как призрак опускает голову и складывает руки на груди, явно недовольный ее прогулкой к стене. Знаю, знаю, думает Оливия. Но не останавливается.
Подойдя к стене, она, наконец, понимает, почему рисунок не получался. Все дело в свете. Похоже, лучи солнца не озаряют ее так, как полагается, хотя светило сейчас позади ограды, и та отбрасывает на склон свою тень. Солнце должно проливаться на камни, но, кажется, свет их не достигает, тени изгибаются и собираются лужицей у стены. Ступая в эту странную тень, Оливия слегка вздрагивает.
А потом, наконец, замечает дверь.
Не верится, что Оливия не видела ее раньше. Старая железная створка чуть темнее, чем окружающий камень, и если бы свет попадал на нее, возможно, Оливия обнаружила бы ее раньше. Теперь же, углядев дверь, не представляет стену как сплошной камень.
Ворота, думает она, потянувшись к створке; на ощупь та поразительно холодная. На двери – маленькая ручка в виде побега плюща; Оливия пробует ее повернуть, но та не поддается. Присев на корточки, Оливия ищет замочную скважину, но и ее нет.
Как странно.
Зачем в стене, которая просто обрывается, нужна запертая дверь? Каменная кладка даже не очень длинная – десяток шагов в любую сторону, и дойдешь до осыпавшегося края. Ноги уже несут Оливию туда, но вдруг она на полпути замирает.
По словам Мэтью, за стеной что-то есть.
Закусив губу, Оливия думает. Нелепость какая! Пространство за оградой видно невооруженным глазом – поле, что раскинулось по ту сторону. И все же Оливия не в силах заставить себя обогнуть стену.
Она возвращается к двери.
Там, где железная створка примыкает к камню, есть узкий зазор шириной с палец, обзор закрывает пара задвижек. При виде их в памяти что-то всплывает, но Оливия никак не может понять, что именно. Привстав на цыпочки, она заглядывает в щель.
Оливия прочла множество историй о проходах, порогах и на миг воображает себя стоящей в преддверии чего-то грандиозного, мрачного или опасного, но впереди расстилается лишь поле высокой травы, покачивающейся на ветру, и вдали высятся скалистые горы.
На секунду сердце замирает, и Оливия отодвигается от двери, чувствуя себя глупо.
Конечно, это просто стена, и ничего больше.
Раздается какой-то треск, и справа из кладки выпадают несколько камешков, стуча по земле, точно дождь по старой жестяной крыше. Это одна из тех дыр, что пытался залатать Мэтью – ясно по более светлому, чем окружающие валуны, цвету, но раствор слабый, и он уже осыпается, на траве виднеются крошки, будто стена зашевелилась и стряхнула с себя замазку, словно пыль. Вблизи становится ясно происхождение трещины: из нее выглядывает тонкий серый усик. Оливия тянется к нему, но вспоминает порез у себя на ладони и ярость Мэтью, так что просто поднимает упавший камушек и вставляет на место.
– Оливия! – доносится со двора.
Оглянувшись и заслонив рукой глаза от солнца, Оливия замечает Эдгара, который машет ей, прижав к плечу лестницу.
– Поможешь мне? – просит он, и Оливия мчится к старику, выбегая из холодной тени на солнце, удивляясь и радуясь его теплу.
Поднимаясь по заросшему травой склону, она слышит, как позади из стены с тихим шорохом сыпятся камешки.
Глава тринадцатая
Свеча почти догорела, но пока не гаснет. Уже поздно, но Оливия сидит без сна посреди кровати.
Листает страницы дневника, надеясь отыскать ответы, но внутри все те же записи, давно заученные и невыносимо расплывчатые.
Сны не даруют отдыха
Я спала на твоем прахе
Когда ты рассыпался
Хочу уснуть, но он меня всегда находит
И ее мать, и кузена преследовали сны.
Неужели Грейс так же увяла, как Мэтью? Неужели под глазами у нее появились синяки, а лицо осунулось? Это безумие или болезнь или просто мать так измучилась, что они стали похожи? И если это случилось с ними, не случится ли с ней, с Оливией?
Он еще не нашел тебя…
Оливия снова берет свой блокнот с рисунками Мэтью, дома и стены. Ей мерещится, будто она стоит в центре лабиринта, где любой поворот – неразрешенная загадка и каждая брешь ведет все глубже во тьму.
Оливия настороженно прислушивается, не закричит ли снова кузен, но в коридоре тихо, и в тенях спальни никто не прячется. Слышно лишь негромкое потрескивание свечи и шорох переворачиваемых страниц.
Оливия прижимает ладони к глазам; от разочарования ей хочется хлопнуть дверью или разбить в садовом сарае горшок, сделать что-нибудь, что выпустит чувства наружу, придаст им форму и звук. Оттолкнув блокнот и дневник, она откидывается на подушки. Секунду спустя раздается предательский треск карандаша, ударившегося об пол, а потом он катится под кровать.
Ну и пусть, думает Оливия, но потом ей мерещится, что, если она оставит там карандаш, дом схватит его, всосет в щель между половицами, в дыру меж этажами, а ведь это ее любимый карандаш. Вздохнув, Оливия сбрасывает одеяло, выбирается из постели и опускается на корточки, чтобы заглянуть под кровать.