«Еще в детстве я впервые ощутила то, что позже назвала чувством подъема. Периодически у меня возникает сильное внутреннее ощущение того, что меня тянут вверх, моя голова начинает расти вверх, поднимается, хотя я прекрасно сознаю, что мои ноги продолжают твердо стоять на земле. Этот подъем сопровождается чувством, которое можно назвать благоговением, – меня охватывает возвышенный экстаз. Иногда я называю эти подъемы божественными (меня призывает Бог). Но меня всякий раз удерживает привязанность к мирским вещам. Все это представляется мне странным и одновременно чудесным».
При мигрени также можно наблюдать слуховые галлюцинации и нарушения слухового восприятия: звуки усиливаются, реверберируют, искажаются; иногда больной слышит чьи-то голоса или музыку. Искажается и представление о времени.
Обонятельные галлюцинации тоже встречаются нередко: запахи – чаще всего сильные, неприятные – кажутся до странности знакомыми, но не поддаются определению. Я сам дважды ощущал запах перед приступами мигрени, но он, по счастью, был приятным – я ощущал запах жаренного на сливочном масле хлеба. Первый раз это произошло на работе, в больнице. Запах был настолько явственным, что я отправился искать вкусные тосты. Я не сознавал, что это галлюцинация, до тех пор пока через несколько минут у меня перед глазами не возникли фортификационные скотомы. В обоих случаях меня посетили – истинные или мнимые – воспоминания детства. Я сижу на высоком стуле за столом и жду, когда мне дадут к чаю поджаристые тосты. Одна больная мигренью написала мне: «За полчаса до начала приступа я всегда чувствую запах жареной говядины[49]». Больная, описанная Г.Н. Фуллером и Р.Дж. Гилоффом, страдала «живыми обонятельными галлюцинациями, содержанием которых был запах дыма дедушкиной сигары или арахисового масла». Другие больные часто сообщают о возникновении неприятных или незнакомых запахов перед приступом мигрени.
Когда, будучи молодым неврологом, я работал в клинике мигрени, я всегда подробно расспрашивал больных о таких ощущениях. Обычно больные испытывали большое облегчение от моих вопросов, потому что, как правило, боятся своих галлюцинаций и скрывают их, опасаясь, что их сочтут ненормальными. Многие больные обычно видят в своих аурах узорчатые рисунки, но у остальных наблюдаются довольно странные зрительные феномены, включая искажения лиц или предметов, которые теряют очертания, тают, плавно переходят друг в друга или становятся множественными. Иногда эти образы и явления повторяются от приступа к приступу.
В большинстве случаев содержание мигренозных галлюцинаций ограничивается элементарными образами: фосфенами, фортификационными скотомами и геометрическими фигурами иной формы. Более сложные галлюцинации хотя и редко, но тоже встречаются. Мой коллега, невролог Марк Грин, описал мне одного своего больного, у которого перед началом мигренозного приступа возникала одна и та же галлюцинация: из канализационного люка на улице вылезает рабочий в высокой белой шляпе, на которой изображен американский флаг.
С.А. Кинниер Вильсон в своем энциклопедическом руководстве по неврологии упомянул о своем друге, у которого перед каждым приступом мигрени возникала стереотипная галлюцинация:
«[Он] сначала видел большую комнату с тремя сводчатыми окнами и фигуру одетого в белые одежды человека, который спиной к больному сидел или стоял возле длинного пустого стола. В течение многих лет эта аура оставалась неизменной, но потом ее заменила более грубая галлюцинация – круги и спирали. Это видение возникает у больного периодически и не сопровождается возникновением головной боли».
Клаус Подолл и Дерек Робинсон собрали множество литературных сообщений о сложных галлюцинациях при мигрени в своей превосходной книге «Искусство мигрени». Больные могут видеть человеческие фигуры, животных, лица, предметы или пейзажи – часто множественные. Один больной сообщал, что перед приступом мигрени «видит мушиный глаз, составленный из миллионов голубых Микки-Маусов. Правда, эта галлюцинация была ограничена выпавшей половиной поля зрения. Другой больной видел «толпу из сотен людей, часть которых была одета в белое».
Бывают также лексические галлюцинации. Подолл и Робинсон приводят случаи, позаимствованные из описания XIX века:
«Пациент Хёфмайра видел написанные в воздухе слова; больной Шоба страдал галлюцинациями букв, слов и чисел, а больной, о котором сообщил Фуллер, «…видел текст на стене. Когда больного попросили его прочитать, он сказал, что текст находится слишком далеко и он не может разобрать буквы. Потом он подошел ближе к стене и прочитал написанное».
При мигрени, как и при других заболеваниях, бывают также «лилипутские галлюцинации». Об этом же пишет в своем блоге Сири Хустведт:
«Я лежала в кровати и читала книгу Итало Свево. По какой-то причине я отвлеклась и скосила глаза вниз и тут же увидела их: маленького розового человечка и розового быка. Высота фигурок была не больше шести-семи дюймов. Это были настоящий человек и настоящий бык, и если не считать цвета, то выглядели они вполне реально. Человек со мной не разговаривал, они с быком просто ходили вокруг меня, а я наблюдала за ними как зачарованная, испытывая к ним нежные, почти материнские чувства. Это видение продолжалось несколько минут, а потом исчезло. Мне очень хотелось, чтобы они вернулись, но с тех пор я их больше ни разу не видела».
Все эти эффекты по умолчанию демонстрируют нам, каким колоссальным и невероятно сложным феноменом является наше зрение, для осуществления которого мозг строит визуальный мир, в котором цвет, движение, размер и форма соединяются в нерасторжимое целое. Свои мигренозные видения я рассматриваю как своего рода спонтанный (и, по счастью, обратимый) эксперимент матери-природы, как окно, позволяющее заглянуть в мастерскую нашей центральной нервной системы. Думаю, что мои галлюцинации – это главная причина того, что я решил стать неврологом.
Какие же возмущения происходят в зрительной системе при мигрени, почему они вызывают такие галлюцинации? Уильям Говерс, больше ста лет назад, когда было очень мало известно о клеточном строении зрительной коры (и об электрической активности мозга), писал в этой связи в книге «Пограничная область эпилепсии»:
«Процесс, приводящий к появлению сенсорных симптомов… при мигрени… представляется весьма загадочным. Это особая форма активности, которая, как мне представляется, расходится по мозгу, как расходятся по пруду круги от брошенного в него камня. Но активность эта медленная, тщательно спланированная, занимающая около двадцати минут, которые требуются ей для прохождения через очаг поражения. Но в области, через которую прошла волна активности, остается след возмущения, похожий на изменение молекулярной структуры вещества».
Интуиция Говерса, как всегда, оказалась блистательной и точной, но физиологическое обоснование получила лишь несколько десятилетий спустя, когда было показано, что волны электрической активности пересекают кору мозга с такой же скоростью, с какой движутся в поле зрения фортификационные скотомы. В 1971 году Уитмен Ричардс предположил, что зигзагообразная форма мигренозных фортификационных скотом с их характерной угловатостью, возможно, отражает нечто устойчивое в архитектонике самой зрительной коры – вероятно, колонки чувствительных к ориентации зрительных стимулов нейронов, открытых Хьюбелом и Визелом в начале 60-х годов. Волна электрического возбуждения, медленно перемещаясь по коре, утверждал Ричардс, стимулирует эти колонки, что и заставляет больного «видеть» мерцающие полосы света, расположенные под разными углами друг к другу. Но лишь двадцать лет спустя методом магнитоэнцефалографии было показано, что прохождение фортификационной скотомы по полю зрения действительно сопровождается таким же движением волны электрического возбуждения по коре головного мозга.
Сто пятьдесят лет назад астроном Джордж Эйри (который сам страдал мигренью) высказал мысль о том, что мигренозная аура – это своего рода фотография мозга в действии. Возможно, он, подобно Говерсу, и сам не догадывался, насколько точным было его высказывание.
Генрих Клювер, писавший об эффектах мескаля, заметил, что простые геометрические галлюцинации, возникающие при приеме галлюциногенных препаратов, идентичны простым галлюцинациям, возникающим при мигрени и других заболеваниях. Эти геометрические формы, полагал Клювер, не зависят от памяти, личного опыта и желания что-то вообразить: формы таких галлюцинаций встроены в архитектонику зрительной коры головного мозга.
Но в то время как зигзагообразные фортификационные скотомы являются стереотипными и могут быть поняты как отражение архитектуры первичной зрительной коры, возникновение быстро меняющихся, сливающихся и распадающихся сложных геометрических форм требует, вероятно, иного объяснения. Действительно, с помощью таких галлюцинаций мы можем разглядеть динамику взаимодействия огромных совокупностей живых нервных клеток, и в частности, роль самоорганизации этих взаимодействий, каковая и позволяет возникать сложным изменчивым узорам. Эта активность происходит на клеточном уровне, намного ниже порога осознанного восприятия. При таком понимании узоры в галлюцинациях являются отражением строения и особенностей функционирования головного мозга.
Возможно, именно этим объясняется любовь всех народов мира к художественным украшениям в виде геометрического орнамента. В детстве меня зачаровывали орнаменты, украшавшие наш дом: разноцветные квадратные плитки пола на крыльце, шестиугольные плитки на полу кухни, елочка на занавесках в моей комнате, клетчатый рисунок ткани отцовского костюма. Когда меня водили на службу в синагогу, меня больше интересовал мозаичный узор на полу, чем религиозная литургия. Мне очень нравились два старинных китайских шкафчика, стоявших у нас в гостиной, – на их лакированной поверхности были нанесены чудесные и сложные узоры, причем каждый узор содержал внутри себя повторения такого же узора, но в более мелком масштабе. Все эти элементы были окружены тончайшим растительным орнаментом из побегов и листьев. Эти геометрические орнаменты и завитки казались мне до боли знакомыми, но только много лет спустя до меня дошло, что это ощущение возникло у меня потому, что я и раньше видел их своим внутренним взором, что