еский ореол спецназа не хочется. Хотя дуболомов среди нас больше, чем нужно.
– Хорошо, не буду вас расстраивать своими вопросами, ответьте на последний: вам приходилось стрелять в людей во время ваших операций?
– И я стрелял, и в меня стреляли, – пожал плечами Никифор, начиная тяготиться темой беседы и размышляя, случайный разговор завела Шарифа или нет. – Работа такая.
– Неужели вас ни разу не ранили? Если не считать шрама.
Никифор нахмурился, не зная, отвечать серьезно или пошутить. Выбрал последнее:
– У меня семь ножевых ран.
– Да что вы говорите?! – удивилась она. – Вам так часто приходится сталкиваться с вооруженными бандитами?
– Нет, – не выдержал и засмеялся капитан, – просто я картошку часто чищу.
Засмеялась и Шарифа.
– Ты меня разыграл?
– Потому что не люблю разговаривать о работе.
– Секрет?
– Не секрет, но… в общем, давай не будем.
– Ну и не надо. Поговорим лучше о том, чем ты занимаешься на досуге.
– Нет уж, теперь твоя очередь.
– Хорошо, скажу, хотя особенно и рассказывать не о чем. Я работаю по шесть дней в неделю и свободного времени остается мало…
Они не заметили, как перешли на «ты», и так, болтая, дошагали до ресторана. Швейцар – могучий молодец в униформе с позолоченными галунами – посмотрел на Шарифу и без слов распахнул перед ней дверь. На Хмеля он даже не взглянул.
Ресторан-бар «Тропикана» открылся на Новом Арбате семнадцать лет назад, еще в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. Один раз за это время он горел, один раз подвергся нападению хулиганствующих молодчиков, но восстанавливался и радовал глаз посетителя изысканным «тропическим» интерьером, слух – музыкой, а вкус – деликатесами с Полинезийских островов и экзотическими коктейлями. Никифору нравилась кухня ресторана, блюда которой готовил шеф-повар с Филиппин, и капитан частенько сиживал здесь один или в компании с бывшими однокашниками.
Зал ресторана был почти полон, однако молодой паре отыскалось место у стены под чучелом акулы. Никифор усадил с любопытством озиравшуюся даму, сел сам, заказал шампанское и ориджинел-коктейль из двух сортов рома, сока лимона, апельсинового и ананасового сока, кокосового молока и колотого льда.
– Попробуй, – предложил он Шарифе, – очень вкусно. За знакомство? – поднял свой бокал с шампанским Никифор.
– За встречу, – подняла свой женщина.
Они отпили по глотку холодного пузырящегося напитка, поглядывая друг на друга.
– Я иногда бываю здесь с друзьями, – сказал Никифор. – Один мой приятель любит произносить разные смешные тосты, но мне больше нравится один: выпьем за наших жен и наших подруг, и чтобы они никогда не встретились.
Шарифа засмеялась.
– Значит, у вас есть и жены, и подруги?
– Я не женат, – развел руками Никифор. – А он был женат дважды. Такая вот судьба.
– Ты был женат?
– Нет, – покачал головой Никифор, – не сложилось. Девушка, которую я любил, вышла замуж за другого.
– Сочувствую. По любви?
– Не знаю. Он иностранец, бизнесмен, приезжал к нам с делегацией. Теперь она живет в Швеции, имеет виллу, загородный дом с бассейном, две машины.
– Хорошо устроилась. Возможно, тебе повезло, что она вышла за него.
– Иногда я тоже так думаю.
– Господа, прошу внимания, – раздался голос администратора ресторана с небольшой эстрады. – Сегодня у нас в гостях супергруппа из Тувы «Хуун-Хуур-Ту», известная не только в России, но и в Америке, Европе, Азии. Убежден, такого вы еще не слышали.
На эстраду вышли четыре мудреца с лицами, словно вылепленными из грубой глины, в халатах и остроконечных шапках, расшитых золотом, в туфлях с загнутыми носами. В руках они несли инструменты, лишь отдаленно напоминающие музыкальные, однако Никифор не раз по делам службы выезжал на Алтай, бороздил южные степи окраин России, слушал пение местных ансамблей и знал названия инструментов.
– Вон тот, с длинной ручкой, – сказал он заинтересованной Шарифе, – называется доншпуур, у соседа – бызаанчи, тот, что со струнами из конских волос, – тунгур, дощечка со струной – игил. Кстати, погремушки у них сделаны из сушеных бычьих яиц.
– Спасибо, что просветил, – фыркнула женщина.
Мудрецы невозмутимо устроились на сцене, посмотрели друг на друга и затянули гортанно-горловой речитатив, вызвав оживление в зале. «Хуун-Хуур-Ту» был ансамблем горлового пения и действительно славился удивительным искусством, образованием своим на рубеже веков создав прецедент в мире world music. Слушать певцов и музыкантов было странно: пение завораживало, проникало в подсознание и рождало необычные ощущения и видения. Участники ансамбля свистели соловьем и шипели змеей, булькали горлом, издавали зубами струнный звон, выводили по две, а то и по три мелодические линии зараз, и слушатели замерли, впитывая эти голоса природы, витая в тех мирах, где живут только горние ветры и духи…
Концерт длился всего час с минутами, но подействовал на всех посетителей «Тропиканы» так, что гости ресторана притихли и долго сидели в оцепенении, пока не прошел эффект воздействия. Лишь потом в зале зазвучала другая музыка и начался обычный ресторанный шум.
В половине двенадцатого Шарифа посмотрела на часы и грустно вздохнула.
– Здесь действительно очень хорошо, давно я так не отдыхала, но мне пора идти.
– Какие могут быть возражения.
Никифор подозвал официанта, рассчитался, и они вышли из ресторана в теплую августовскую ночь, окунаясь в неутихавший гул огромного города. Никифор хотел предложить спутнице погулять по набережной, а потом пригласить ее домой к себе на кофе, но не успел. Свернув в Серебряный переулок, они наткнулись на трех мужчин, в одном из которых капитан узнал небритого дядю Шарифы. Его спутниками были мрачного вида бородач явно «кавказской» национальности и долговязый малый с русым чубчиком, одетый в спортивный костюм.
– Я же тебя предупреждал, – сказал небритый негромко, сверкнув глазами, – не лезь к моей племяннице. – Он посмотрел на Шарифу. – Иди домой, потом поговорим.
– Не пойду, – с вызовом ответила чеченка. – Это мой выбор, и я свободная женщина!
– Иди, я сказал!
– Послушайте, уважаемые… – начал Никифор.
– А тебя не спрашивают, – ткнул пальцем ему в грудь чеченец. – Она уже один раз сделала ошибку, выйдя замуж за русского, второй раз я этого не допущу.
Никифор посмотрел на Шарифу и увидел дрожащие в ее глазах слезы. Она не хотела подчиняться каким-то варварским законам своего народа и боялась этого, несмотря на гордый и неприступный вид. Это заставило капитана пойти на нестандартный шаг.
– Шари, подожди меня у той арки, – сказал он. – Я поговорю с твоим дядей.
– Нет!
– Не бойся, все будет хорошо, обещаю.
Шарифа с сомнением посмотрела на спокойное лицо Никифора, на дядю и его спутников, снова на Никифора, шагнула к нему, обвила шею рукой, поцеловала и быстро пошла прочь, остановилась под фонарем в полусотне шагов.
– Вот что, ребята, – двинулся к чеченцам Хмель, – давайте поговорим спокойно, без взаимных угроз и оскорблений. Хотя мне это сделать очень трудно: одиннадцать лет назад вы или ваши соотечественники убили моего брата, отрезали ему голову.
– У меня тоже ваши убили брата, – оскалился небритый. – И не мы вас приглашали к себе, вы сами пришли, салих шайтан!
– Ну, это спорный вопрос, – не согласился Никифор. – Если бы мы тогда не пришли, ваша Чечня давно стала бы центром бандитизма… чем она, впрочем, и была. Ты это прекрасно знаешь. И мой брат не был виноват в том, что его послали защищать Россию и, кстати, вас от вас самих же, он был солдатом. Но вы его захватили, пытали, мучили и убили! – Последние слова Никифор произнес сдавленным шепотом, сделав резкое движение кистью руки как клювом.
– Вы тоже убивали наших парней… – снова показал зубы чеченец.
– Но мы не пытали их, не отрезали им яйца и головы! – Хмель остановил жестом попытку небритого продолжать разговор в том же духе, заставил себя успокоиться:
– Давай не будем, приятель, опускаться до перечисления обид. Не хватало, чтобы вы начали угрожать мне здесь, в Москве, где я родился и вырос. Поверь мне на слово, я в состоянии справиться с десятком таких, как ты и твои дружки, у меня очень большая практика, но лучше этого не демонстрировать.
– Что ты его слушаешь, Муртаза? – подал голос малый с чубчиком. – Порежем его немного, он и отстанет от Шарифы.
Никифор покачал головой.
– Ребята, если я веду с вами переговоры, это не значит, что я вас боюсь. Не дай вам бог это проверить! Что касается твоей племянницы, уважаемый, то, во-первых, она живет в свободной стране, во-вторых, она мне нравится. А я не из тех, кто знакомится с женщинами только ради желания переспать. Такое объяснение тебя устраивает?
– Муртаза, он тебя оскорбляет! – с угрозой проговорил долговязый. – Дай я ему врежу… – Он не договорил.
Выпад Никифора пальцем в ключичную ямку был почти незаметен от скорости. Долговязый икнул и осел на асфальт. Бородач и дядя Шарифы посмотрели на него, потом на невозмутимо стоящего капитана, переглянулись.
– Муртаза! – окликнула дядю издали Шарифа, переживающая за Хмеля.
Чеченец оглянулся на нее, о чем-то размышляя, повернулся к Никифору, хотел что-то сказать, но его опередил бородатый тип:
– Уходы отсуда, шакал! Моргнут нэ успэешь, как зарэ-жем!
Никифор с сожалением вздохнул.
– Ты молчишь лучше, чем говоришь… обезьяна. Уходите-ка лучше вы, пока я не осатанел. Тогда вас не спасут ни кинжалы, ни ноги.
– Мы уйдем, – сказал дядя Шарифы, – но она уйдет вместе с нами. И мой тебе совет, каратист или кто ты там: никогда больше к ней не подходи! Понял?
Никифор оглядел его с ног до головы, чувствуя непреодолимое желание свернуть чеченцу шею, сжал пальцы в кулак, разжал. Красный туман в глазах рассеялся.
– Разговор окончен, – выдохнул он. – Еще раз попробуете мне угрожать, переломаю все кости! Попытаетесь ограничить свободу Шарифы, сделать из нее рабыню, как вы это умеете, – убью!