е.
Стараясь не разбудить спящую Софью, Глеб осторожно высвободил руку из-под головы женщины, встал, натянул штаны и вышел из хаты.
В деревне царила удивительная, чистая, «не городская» тишина. Над ней раскинулся темно-фиолетовый купол неба, пронизанный лучами ярких, словно омытых недавним дождем, звезд. Сами собой всплыли в памяти строки известного поэта:
Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне – дна…
На них можно было смотреть часами, ловя иногда световые штрихи падающих метеоритов или медленно ползущий светлячок спутника, но Глеб лишь кинул взгляд на небо, подумав, что надо бы как-нибудь разбудить Акулину и показать ей «настоящие» звезды с полосой Млечного Пути. Затем бесшумно зашагал к центру деревни.
Дом Мотовилихи был темен и тих.
Глеб постоял у забора с минуту, прислушиваясь к тишине внутри избы, и начал красться к дому Евстигнея Палыча, уже з н а я, где сейчас находятся «быки»-рэкетиры.
Он обнаружил их возле хаты. Один обливал бензином приоткрытые ворота из канистры, второй возился во дворе у машины Тарасова.
Глеб тенью метнулся к первому и рубанул пыхтящего парня ребром ладони по толстой шее. Тот сунулся носом в землю и затих. Но его брат услышал шум падающего тела, насторожился и прошипел:
– Алекс? Что там у тебя?
Тарасов проскользнул в ворота и неожиданно вырос перед «быком», заставив его шарахнуться назад и стукнуться спиной о багажник машины.
– Привет, поджигатель. Не ждал?
«Бык» проворно выхватил из-под полы куртки какой-то длинный предмет, оказавшийся при ближайшем рассмотрении помповым ружьем «сайгак», и Глеб разрядил в него прихваченный с собой «мангуст». Три извивающиеся голубые электрические змейки вонзились в грудь бугая, он с тихим взвизгом выронил ружье и упал.
Открылась дверь в сени, во двор выглянул Евстигней Палыч в одних трусах.
– Это ты, что ли, шумишь, внучек?
– Я, – отозвался Тарасов. – Забыл кое-что в машине. Акуля спит?
– Уснула сразу, как только легла. Даже сказку не дослушала.
Дед пересек двор, зашел в будочку туалета, не заметив лежащее у «пятнадцатой» тело. Вышел, почесываясь, зевнул.
– Не забудь ворота закрыть. И не проспи: в семь уже выезжаем.
– Не просплю, – пообещал Глеб. – С нами Софья с Оленькой поедут, не возражаешь?
– С чего б я возражал? Разместимся как-нибудь.
Дед ушел в хату.
Глеб взвалил на плечи воняющую потом и мочой тушу «быка», отнес к его дому и свалил в палисадник на клумбу с цветами. Затем таким же манером перетащил брата. Посидел возле них несколько минут, ожидая, когда они придут в себя. Сходил к ним в дом, вынес ведро воды и вылил на каждого по полведра. Братья очухались, заворочались, тараща глаза, озираясь, не понимая, как они сюда попали.
– Я мог бы вас кончить еще там, у машины, – сказал Тарасов, передергивая затвор помповика, – и меня бы оправдали, потому что доказательства вашего преступления налицо. – Он пнул ногой канистру с бензином, та упала, бензин начал выливаться на землю. – Вы хорошо меня понимаете?
«Быки» ошеломленно переглянулись.
– Не слышу! – Тарасов направил ствол ружья в грудь светловолосого бугая.
Тот на карачках отполз назад, просипел:
– Понимаем…
Глеб покачал головой.
– Честно говоря, верится с трудом. Пострелять вас прямо здесь, что ли? Или вызвать омоновцев из Ветлуги?
– Не надо, – пробормотал темноволосый брат. – Мы уедем…
– Громче!
– Мы уедем! Завтра… соберемся только…
Глеб с удовлетворением кивнул.
– Теперь верю. Но запомните: дадите хоть малейший повод – и я вас не пожалею! Слово офицера! И не надейтесь на своих братков в милиции, на них тоже управа найдется.
Он повернулся и зашагал прочь, но, сделав два шага, оглянулся, чиркнул спичкой о коробок, поджог его весь и бросил на канистру с бензином. Братья с воплями бросились наутек. Глеб снова двинулся по улице к дому Софьи и не обернулся, когда сзади рвануло.
Брызги горящего бензина разлетелись в разные стороны, попали на стены хаты, и «быки» принялись их тушить. Молча! Метод воспитания, примененный Тарасовым, подействовал на них должным образом.
Софья встретила его на пороге в одной ночной сорочке, подозрительно потянула носом.
– От тебя бензином воняет. Куда ходил? – Она увидела в его руке ружье. – Что это?!
– Ничего, все в порядке, – успокоил он женщину, прислоняя ружье к крыльцу. – Братья хотели поджечь дом деда и машину, пришлось их урезонивать.
– Ты… их?..
– Помял немножко, – небрежно отмахнулся Глеб. – Ружье отобрал, посоветовал уехать, они пообещали.
– Представляю себе, как ты им советовал! А если не уедут?
– Тогда я поговорю с ними еще раз. – Голос Тарасова стал жестким. – Не бери в голову, я знаю, что делаю. Помоги лучше смыть грязь и бензин.
Софья послушно принесла ведро с водой и мыло, и Глеб с удовольствием вымылся под струями холодной колодезной воды.
– Вот теперь пойдем спать. Подъем в шесть часов.
Софья прижалась к нему, шепнула:
– Ты, оказывается, умеешь наживать врагов.
– Не только, – возразил он. – С нормальными людьми я дружу. Но никому не позволю нагличать до беспредела!
Софья вздрогнула.
– Ты так говоришь…
– Как?
– С ненавистью!
– Это не ненависть, это отношение к подлецам и негодяям. Я никогда никого не обижал зря.
Софья прижалась к нему сильней.
– Обними меня…
Тарасов поцеловал ее и поднял на руки.
Никогда прежде ему не было так хорошо, как в этот августовский день на пасеке деда.
Ушли прочь заботы и тревоги, забылись невзгоды и стычки с разного рода подонками, не приходили мрачные мысли о грядущем возвращении в отряд. Ничто не могло нарушить возникший союз двух сердец и двух аур, ни одно тревожное ощущение не могло поколебать атмосферы дружелюбия, нежности, радости и уюта, царившей вокруг. В душе Тарасова пели птицы и летали ангелы.
Впрочем, такие же чувства владели и Софьей, с улыбкой наблюдавшей за счастливо игравшими в тени деревьев девочками. Акулина и Оленька, похожие друг на друга, как сестры, ловили бабочек и стрекоз, собирали букеты цветов, играли в бадминтон, раскладывали бумажных кукол, помогали деду ухаживать за пчелами, совершенно их не боясь, и занимались другими важными делами, то и дело подбегая к взрослым и показывая им то букашку необычной расцветки, то цветок.
Глеб же и Софья были заняты собой, погрузившись в сонный покой природы, купались в ручье неподалеку, любили друг друга, отойдя в лес на километр от пасеки, а потом загорали, снова купались, помогали Евстигнею Палычу переставлять ульи и собирать мед, и разговаривали – не могли наговориться, и просто смотрели в небо, лежа на траве бок о бок, – не могли насмотреться.
И было им удивительно, до жути хорошо!
Глеб рассказал о своих взаимоотношениях с бывшей женой, поделился воспоминаниями о детстве, пресекая попытки Софьи расспросить его о работе. Она тоже вспомнила детство и рассказала о случае с бабушкой, которая давным-давно, в начале века, купила дом в деревне у одной странной старухи, оказавшейся настоящей колдуньей.
– Про нее соседи судачили, – говорила Софья, – что она, мол, в церковь ходит, молится, а черта не забывает. Да моя бабуля тогда молодая была и не побоялась. Отдала деньги за хату, а старуха каждый день к ней ходит и ходит, что-то в сарае перебирает. С месяц, наверное, ходила, пока бабуле не надоело. Вот бабушка и сказала: «Домна Патрикеевна, вы хату продали и деньги получили, так больше сюда не ходите. Если вам что нужно, я из сарая все принесу». Старухе это не понравилось. «У тебя такое с головой будет, – пригрозила она, – что ни себе, ни детям рада не будешь!» А через несколько дней действительно бабуля почувствовала, что у нее с головой творится что-то неладное. То ей казалось, что на макушке у нее дырка образовывается, откуда с шипением воздух вырывается, унося все силы, то глохнуть стала, то, наоборот, слышать странные звуки. А потом голова дико болеть начала. В общем, потеряла бабуля интерес к жизни, и если бы не будущий дед, вернувшийся с гражданской войны, она так и умерла бы.
– Как же он ее спас?
– Повез к родственникам, те сняли с бабули порчу, вылечили, и с тех пор она живет, горя не зная. Да и сама выучилась всяким штучкам, лечит людей, судьбу даже может предсказать. Мне вот предсказала. – Софья лукаво улыбнулась, глянув на покусывающего травинку Глеба.
– Что же она предсказала?
– Что тебя встречу. И не смейся. Имя только не назвала, а так все сходится.
Глеб потянулся к ней, собираясь погладить по плечу, и вдруг идиллия кончилась. Ему показалось, что подул холодный ветер и лес сверху накрыла огромная черная тень, хотя солнце светило вовсю, на деревьях не дрожал ни один листик и вокруг стояла знойная сонная тишина. Глеб поднял голову и включил свою внутреннюю «локацию».
Под лопаткой запульсировал сосудик, в голове тихо лопнул стеклянный шарик.
Они были не одни.
В лесу, метрах в пятидесяти, прятались какие-то люди, по крайней мере трое. Еще четверо – так подсказывала интуиция – подкрадывались к пасеке со стороны машин – дедовой «Нивы» и «пятнадцатой» Тарасова, стоящих в тени развесистых ив вдоль ручья.
«Какого дьявола?! – пришла гневно-холодная мысль. – Кому я понадобился? Неужели меня выследил Хохол, чтобы вернуть в команду «заблудшего сына»?!»
– Что с тобой? – удивилась Софья.
– Молчи и слушай, – тихо сказал он. – В принципе ничего серьезного, я уверен, но хочу исключить любую случайность. Ты мне веришь?
– Верю.
– Тогда делай, что говорю. Возьми детей и уведи их вверх по ручью, где он подходит к болотцу. Спрячьтесь там в кустах и ждите, пока я не позову. Поняла?
Глаза у Софьи стали большими, тревожными, но переспрашивать, в чем дело, она не стала и сразу направилась к детям, набрасывая на себя на ходу сарафан.
– Оленька, Кулинка, ко мне, я вам что-то покажу.