Девочки подбежали к Софье, и все трое двинулись к ручью, весело щебеча.
Глеб посидел в траве, прислушиваясь к звукам, долетавшим из чащи леса, и начал действовать.
Для начала он решил достать из машины оружие – отобранные у «быков» и захваченные с собой помповое ружье и электрошокер, затем забрать деда и догнать Софью с детьми у ручья. Поэтому, ничего не говоря Евстигнею Палычу, в робе и сетчатом противопчельнике напоминавшему пришельца, тихо отполз к лесу и, пригибаясь, побежал по дуге к машинам.
Но его опередили.
Из леса на другой стороне гречишного поля, на краю которого разбил свой лагерь пасечник, показались двое парней в пятнистых штанах и куртках с короткими рукавами. Они двинулись к пасеке прямо через неубранное поле, отмахиваясь от пчел, и хотя Глеб оружия у них не увидел, все же ощутил их злую целеустремленность. Эти парни были опасны и прекрасно знали, кто здесь находится. Единственным преимуществом Тарасова было то, что они в данный момент его не видели. Но он знал, что в лесу и за ручьем прячутся еще какие-то люди, и до их появления остались считанные минуты.
– Эй, дед, – окликнул Евстигнея Палыча самый рослый из парней, белобрысый, с коротким ежиком волос, – ну-ка угости нас медком.
Старик оглянулся, не снимая «шлема», пробурчал:
– Угостить можно, если подождете часок.
– Нету времени у нас ждать, – заговорил второй, обритый наголо, с блестевшим от пота бугристым черепом. – А ты тут один этим хозяйством заправляешь?
– Один, – еще более мрачно буркнул старик.
– А машины у тебя две, – покачал укоризненно головой белобрысый, – зачем обманываешь? Не стыдно такому почтенному гражданину добрых людей обманывать? А ну как мы рассердимся?
– Шли бы вы отсюда, добрые люди, поздорову. Не ровен час, пчелы покусают – начальство не узнает.
Парни переглянулись.
– Хамит дед, – констатировал бритологовый лениво. – Плохо у них тут с гостеприимством. Наказать бы надо.
– Если скажет, где его напарник, простим.
– Мы добрые.
Оба заржали.
По тому, как они держались, по жестам, уверенной походке и напористости, Глеб понял, что эти ребята не рэкетиры и не случайные прохожие, захотевшие отведать медку. Они были из спецкоманды и появились здесь специально, точно зная координаты цели. Но это были не люди Хохла-Тихончука, на Тарасова вышла другая структура.
– Давай, дед, колись, кто тут с тобой, – предложил белобрысый, подходя ближе. – Может, мы тебя и не тронем за холодный прием.
– Никого тут нет, – огрызнулся Евстигней Палыч, – один я, а машина – агронома, он поля объезжает и скоро здесь объявится… с помощниками…
«Молодец, дед!» – похвалил в душе старика Тарасов, начиная движение. Ждать было уже нечего, картина складывалась простая и понятная, надо было пользоваться своим минимальным преимуществом и нападать первым.
– Ай-яй-яй, – снова укоризненно покачал головой белобрысый бугай, – как нехорошо брехать. Ведь ты здесь не с агрономом, а с внуком капитаном Тарасовым, а также с его бабой и двумя детьми. Так?
– Брешут собаки, – с достоинством ответил Евстигней Палыч, поднимая дымовую морилку в форме лопаты, – да еще вот такие, как вы, а я разговариваю человеческим языком. Убирайтесь отсюда, пока я пчел на вас не спустил!
– Ой-ой, как страшно! – развеселился бритоголовый. – Слышь, Боб, он пчел на нас спустит! Укротитель пчелиный нашелся. Или, может, у него не дымодув, а огнемет?
Он шагнул к деду, и тот направил на него струю дыма.
В тот же момент Глеб в темпе рванулся вперед. Засвистел в ушах ветер. Двадцать шагов, отделявших опушку леса от ульев на поле, он преодолел за доли секунды и обрушился на непрошеных гостей в камуфляже сзади, не считая нужным их предупреждать, как это делают «крутые» герои в кинобоевиках.
Он не ошибся в своих предположениях, приняв их за профессионалов из какого-то спецподразделения. Они были вооружены пистолетами бесшумного боя, а один из них – белобрысый – еще и «глушаком», поэтому Тарасову пришлось сразу пойти на самый жесткий вариант боя, чтобы исключить даже малейшую возможность стрельбы. И тем не менее ему не удалось приблизиться к спецназовцам незаметно!
Очевидно, за полем следили наблюдатели группы и успели предупредить своих разведчиков. Как быстро Глеб ни передвигался, оба парня уже схватились за оружие, и лишь темп позволил капитану обезвредить одного из них ударом в голову (прямой гэг-хех в висок костяшками пальцев, сжатыми в «копыто осла»), отвести руку второго с пистолетом в сторону и схватиться с ним в тягучей, гимнастически-силовой рукопашной. Парень владел барсом и хорошо двигался, а главное, был силен как бык. Если бы Тарасов уступал ему в силе, ему пришлось бы туго.
Бой длился не меньше минуты. В конце концов Глебу удалось заломить пальцы левой руки белобрысого, держа правой его правую руку с пистолетом, затем ударить его головой в лоб, после чего капитан вытащил из-за ремня парня «глушак» и разрядил сначала в него, потом в его бритоголового напарника, начавшего подавать признаки жизни.
Все это время Евстигней Палыч простоял без движения, в столбняке, и это, возможно, спасло ему жизнь, потому что белобрысый спецназовец успел-таки пару раз нажать на курок пистолета.
– Уходим, Палыч, – сказал Тарасов, тяжело дыша. – Отдых на пасеке закончился.
– Э-э… – начал старик и не закончил.
– Эй, капитан, – окликнули Тарасова из леса, – не дергайся, а то мы нервные. Брось оружие и подними руки!
Зашевелились кусты, и на поле вышли подталкиваемые в спину Софья и девочки.
Глеб в бессильном гневе скрипнул зубами, разглядывая двух стриженых здоровяков в пятнистой униформе, держащих под прицелом Софью и его самого. Ситуация складывалась матовая, а он ничего не мог сделать, даже владея темпом и навыками русбоя, не рискуя подвергнуть дорогих ему людей смертельной опасности.
Москва – КарпуниноНикифор Хмель
Он не предполагал, что будет счастлив как ребенок, живя почти семейной жизнью с женщиной, чья национальность стала для него символом зла. Шарифа была весела, нежна, покорна, не уставала ухаживать за капитаном, навела в его холостяцкой – без мамы – квартире идеальный порядок, и Никифор, профессионал спецназа, прошедший огни и воды, превратился вдруг в главу семьи, которого каждый вечер ждали руки, губы, глаза и смех любимой, за которую он теперь готов был отдать жизнь.
Однако длилась эта идиллия всего три дня – с понедельника по четверг, пока не началась череда событий, которая надолго оторвала капитана от семейного уюта.
Сначала днем в четверг Шарифа прибежала домой вся в слезах и объявила, что ее дядю Муртазу, с которым у Никифора случился неприятный разговор, забрали в милицию.
Никифор после поездки в Ярославль получил передышку и сидел дома, занимался чисткой книжных полок, а также с удовольствием возился с новым, только что купленным «Хорьхом».
– За что его забрали? – хмуро поинтересовался он, обнимая Шарифу и вытирая ей слезы.
– Не знаю, – передернула плечами женщина. – На Митинском рынке устроили облаву, а он там в это время был с друзьями…
– С бандитами, – уточнил Хмель.
– Не говори так! – отодвинулась Шарифа. – Он не бандит, просто за меня переживает… по-своему… и работает, между прочим, в какой-то торговой фирме.
– Так что ты хочешь от меня?
– Помоги освободить его, ты можешь, ты ведь тоже из спецподразделения, а он ни в чем не виноват, клянусь!
Никифор угрюмо отвел взгляд. Он не имел ни малейшего желания освобождать чеченца из милиции, да и прав-то, в общем, никаких особых не имел, но слезы женщины действовали на нервы и портили настроение, что мешало чувствовать себя комфортно.
– Хорошо, я схожу в милицию. Куда его увезли?
– В линейное отделение номер три в Митино.
– Откуда ты знаешь?
– Брат сказал. Алан тоже был на рынке, но убежал.
– Ладно, не реви, собираюсь.
– Возьми меня с собой. – Она умоляюще посмотрела на капитана.
– Нет! – твердо ответил он. – Жди меня дома, там ты мне будешь только мешать.
– Мне на работу нужно.
– Вот и дуй на работу, я потом заеду.
Шарифа убежала, обрадованная и воспрявшая духом.
Никифор несколько минут раздумывал, что предпринять, хотел было позвонить Гвоздецкому, чтобы полковник помог своим участием, связей у него наверняка хватало, однако потом решил сначала поговорить с милицейским начальством сам.
Переодевшись в костюм и прихватив одно из оперативных удостоверений на имя майора СОБРа Певцова Дмитрия Леонидовича, он сел в «Хорьх» и поехал в Митино.
– Вы к кому? – остановил его дежурный третьего отделения милиции, располагавшегося в первом Митинском проезде в новом трехэтажном кирпичном здании.
– К командиру, – небрежно сказал Никифор, показывая удостоверение.
– Его нет, – подтянулся лейтенант-дежурный. – Есть заместитель, капитан Швачко.
– Доложите обо мне.
– Поднимайтесь на второй этаж, товарищ майор, комната номер двадцать два.
Никифор поднялся по широкой лестнице на второй этаж, стукнул в белую дверь с табличкой: «Заместитель начальника отделения капитан Швачко В.И.», – и вошел.
Кабинет ничем не отличался от помещений такого же назначения в подобных учреждениях: стол, на столе селектор и компьютер, четыре стула, шкаф, сейф, вентилятор. Зато хозяин кабинета имел редкую внешность, описываемую одним русским словом «боров».
Он был не просто толст, он был толст до безобразия и едва умещался на стуле, сделанном, очевидно, по специальному заказу. Никифор с трудом отыскал на жирной складчатой физиономии капитана маленькие глазки, о которых можно было сказать – поросячьи, с редкими белесыми ресницами, и носик-пуговку.
– Чем могу? – повернул к нему голову Швачко В.И., не здороваясь.
– Приветствую коллегу, – почти сердечно сказал Никифор, ожидая, пока ему предложат сесть, но не дождался и сел сам. Мельком глянул на экран компьютера: капитан Швачко играл с компьютером в электронные кости.