Газели — страница 4 из 13

Послушай шепот уст моих — слова их только о тебе,

Но жизнь покинуть срок придет — и вздохом изойдут уста.

Большую чашу, кравчий, дай! На мне как будто сотни уст, —

От лютой жажды исцелит ведь лишь такой сосуд уста!

Послушай, хочешь уберечь ты тайну сердца своего, —

Не подражай бутонам роз: пусть губ не разомкнут уста!


* * *

Когда тюльпаны зацветут на брошенной моей могиле,

Знай: пламень сердца рдеет тут, здесь раны кровь мою пролили.

О, злы уколы стрел твоих — из ран ручьями кровь струится,

А ты еще мне раны шлешь — ах, стрелы глаз не жестоки ли?

Обитель тела не нужна сраженному безумьем сердцу:

О доме вспомнит ли Меджнун, блуждая средь песков и пыли?

Когда о бедствиях моих, друзья, рыдал я в ночь разлуки,

Что значит этот ливень слез — вы хоть бы раз меня спросили!

И даже Ной — мне не чета: сто тысяч лет разлука длится,

Взметнулась к небу буря слез, потоп — не ровня ей по силе!

О ты, кто на пиру мирском изведал чаш круговращенье,

Знай: много чаш кровавых слез тебе дары небес сулили.

О Навои, когда во сне увидишь свой предел родимый,

Не говори, что вздорен сон, что в снах безумца нету были!


* * *

Светом ночи взойдет моя дева-луна,

Западня ее кос непрозримо темна.

Темнота людям очи затмить норовит,

Но любимой моею светлы времена!

А меня отрешила от дружбы своей. —

Вот какая недоля еще мне дана!

А с такою бедой я и жить не смогу,

Кличу смерть я — сошла на меня тишина!

В утро Судного дня мне прозреть лишь дано,

Чашу мрака ночного испил я до дна.

Верных роз не бывало в мирском цветнике. —

Замолчи, соловей, твоя песнь не нужна!

А умрет Навои — вы не пойте о нем:

Лишь споете ту песнь — всех погубит она!


* * *

Узор твоих волнистых строк теперь в душе моей живет,

Что ни алиф, то стройный стан в воображении встает.

Нет, не письмо прислала ты, а светозарный талисман,

Он горе в радость превратил, дом озарил моих невзгод.

Сияют нити дивных строк, и в плачущих моих глазах

Кровавые прожилки их пылают ночи напролет.

Иссохший, немощный, я сам похож на трепетную нить.

И корчится она в крови, что из обоих глаз течет.

Возлюбленная — всех милей, и драгоценен каждый знак,

Что истомившейся душе весть о любимой принесет.

О щедрая, ты не письмо — ты нищему алмаз дала,

В руинах дней своих никто таких сокровищ не найдет.

Будь счастлив, Навои: пришло ее желанное письмо —

Оно тебе от всех скорбей освобождение дает.


* * *

О мой алмаз, по ком тоску душа и плоть хранят,

Как две жемчужины живых, что в двух ларцах горят.

Войди в цветник, и пусть, узрев твой кипарисный стан,

В смятенье ирисы придут, как в бурю, задрожат.

Смотреть на розу перестал влюбленный соловей,

Увидев, как проходишь ты через цветущий сад.

В науке похищать сердца так преуспела ты,

Что некого на всей земле с тобой поставить в ряд.

О виночерпий, дай взгляну на чистое вино —

На светлой глади отражен ее знакомый взгляд.

Да, если хочешь, чтобы враг надежней друга стал,

То с другом не входи к врагу — и кончится разлад.

Кем оказался Навои в огне своей любви?

Он — словно нищий на костре, он пламенем объят.


* * *

Кипарис подобен розе увлажненной, — говорю.

Уст рубин вину подобен — я, влюбленный, говорю.

Бровь ее мне станет кыблой — сердцу моему приют.

Эта бровь — что свод михраба, — преклоненный, говорю.

Сердце плачет кровью, вижу через трещину в груди.

В скорби о ее рубинах — я, пронзенный, говорю.

Не со звездами сравню я красоту ее лица —

Мир сияет, словно солнцем освещенный, — говорю.

Как душе освободиться от безумия оков, —

Каждым волоском любимой оплетенный, говорю.

Что атлас нам златотканный! Лучше — бедности пола.

Ты и в рубище прекрасна, — умиленный, говорю.

О, не отводи ты взгляда в сторону от Навои!

Он влюблен в тебя навеки — я, плененный, говорю.


* * *

Занемог я, покинут моей чаровницей, увы.

Для души стало тело лишь ветхой темницей, увы.

Мрак разлуки с любимой и родинкой темной ее —

Вот пятно на ланитах судьбы мрачнолицей, увы.

И предвестницей горя любви моей злая звезда

В гороскопе предстала блаженства денницей, увы.

Посмотри: старец-разум, наставник заботливый мой,

Стал игрушкою детской, смирясь над шутницей, увы.

Словно призрак, блуждаю в пустыне безумий моих,

Скорбен дух. Дни унылой бегут вереницей, увы.

Тело странствует ныне по улице райской твоей.

Много ль бедному нужно? Я сыт и крупицей, увы.

Сердце взято любовью, все отнято: разум, покой,

Все разрушено шаха жестокой десницей, увы.

Пламя ада — неверным, а верным — забвения прах:

Те восстали, а этих рок смял колесницей, увы.

Расставание — смерть, смерть — разлука навек, Навои!

А мечту о бессмертьи считай небылицей, увы!


* * *

В мой дом, разгорячась, вбежала с вечернею звездой она,

Испариной омыла розы, как розовой водой, она.

Ресниц разбойничьи кинжалы — похитчики моей души,

Прядь амбровым жгутом спустила на стан свой молодой она.

Приют мой темный озаряет солнцеподобный лик ее.

Я на свету дрожу пылинкой, — не луч ли золотой она?

Взяв за руку меня, смеется, сажает около себя,

Пересыпает слов алмазы, сверкая красотой, она.

И говорит: «Печальный друг мой, как поживаешь без меня?»

Что я отвечу ей? Сковала язык мой немотой она.

Кувшин с вином она открыла и кубок полный налила,

Пригубив, молвила с упреком, с лукавой прямотой она:

«Скажи, Меджнун, не сновиденье ль, что разума лишился ты?

Испей вина, открой мне душу, какой живет мечтой она?»

Я выпил, потерял сознанье, к ногам возлюбленной припал, —

Не хмель сразил меня — сразила своею добротой она.

Тому, кто в снящемся свиданьи, как Навои, блаженство знал, —

Не спать до воскресенья мертвых: сон сделала бедой она.


* * *

Чаша, солнце отражая, правый путь явила мне.

И раздался голос чаши: «Друг твой отражен в вине».

В чаше сердца — образ друга, но и ржавчина тоски,

Лей щедрее влагу в чашу, исцелюсь тогда вполне.

Если есть такая чаша, то цена ей сто миров.

Жизней тысячу отдам я, с ней побыв наедине.

С тем вином — Джемшида чашей станет черепок простой,

И Джемшидом — жалкий нищий, жизнь нашедший в том вине.

Мальчик-маг, когда пируют люди знанья в кабачке,

Чашу первую ты должен поднести безумцу, мне.

И едва лишь улыбнется в чаше сердца милый лик,

Все, не связанное с милой, вмиг потонет там на дне.

Обрету я миг свиданья перед чашею с вином, —

Кто сказал «вино» и «чаша», видит встречу в глубине.

Только есть другая чаша и другое есть вино,

Что там ни тверди, отшельник, возражая в тишине.

Навои, забудь о жажде. Кравчий вечности сказал:

«Чаша — жажде утоленье, мудрость пей в ее огне».


* * *

О мечта моя, стройнее, чем алиф, твой тонкий стан,

Лик твой — камень драгоценный — в утешенью сердцу дан.

Так изящно ты смеешься, что соперницы твои

Пламенеют от смущенья, словно роза иль тюльпан.

Что дыханием Мессии я назвал твои слова,

Ты прости: не чужд ошибок иногда и сам Коран.

Я сказал, что отзовется вздох мой в сердце у тебя,

Но едва ль он будет слышен там, где лютня и тимпан.

Навои! Всем людям страсти песнь мученья твоего

Разорвет на части сердце, истомленное от ран.