— Беги, Лебовский! — крикнул Ларошев. Существо дернулось в сторону голоса. Немигающее око уставилось на Ларошева. Тот тоненько завыл и начал медленно сползать по стене. Я схватил табурет и швырнул в призрака. Не рассуждая, как-то само получилось. Она ожидаемо пролетела насквозь и ударилась в стену рядом с кроватью. Но цели своей я достиг — призрак отвлекся от Ларошева и снова повернулся ко мне. И нахрена я это сделал? Можно подумать, я понимаю, что дальше вообще…
— Отвали от нас, тварь, кто бы ты ни был, — сказал я. Просто молчать было уже невыносимо. Ужас шевелился внутри, как будто собирался разорвать мне живот и высунуться наружу. Как Чужой.
Призрак снова махнул руками в мою сторону, я снова увернулся, но задеть меня он успел. В том месте, где призрачные пальцы коснулись кожи, я ощутил дикий холод. Как будто жидким азотом прижгли.
Призрак снова захохотал.
— Да что это вообще такое-то? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь. Никто мне и не ответил. «Отлично поговорили со стариканом, прямо десять баллов!» — подумал я.
— Пригнись, — то ли проговорил, то ли простонал лежащий рядом со стеной Кащеев.
— Что? — спросил я.
— Носом в пол упади, болван! — закричал он и попытался подняться. Но нога подвернулась, и он снова рухнул. Призрачный дед метнулся к нему. Из его единственного глаза протянулся тонкий голубой луч к голове Кащеева. Тот заорал. Диким кошмарным воплем. Таким, от которого сводило болью мозг.
— Эй ты, Лихо Одноглазое, — сказал я, чувствуя, что сдерживаемый ужас вот-вот прорвется наружу, и я со всех ног помчусь по коридору с зажмуренными глазами и заткнутыми ушами. Я понятия не имел, что делать, но как-то нужно было его отвлечь от Кащеева. Так орать можно только от нечеловеческой боли или страха. Или от всего вместе. Не знаю, что он там делал, мозг высасывал через череп или еще что…
Глаз снова уставился на меня. В голове какими-то обрывками фраз всплывала прочитанная методичка. Про пиковые эмоции и это вот все. Ну вот, эмоция самая что ни на есть пиковая. В прошлый раз в похожем состоянии я разнес в мелкую крошку стекло и вырубил нескольких громил, может быть, у меня снова может что-то получиться?
Я снова увернулся от призрачных стариковских пальцев, перекатился по полу к Кащееву. Быстро глянул на него. Тот вроде бы был жив, и видимых повреждений на его голове не было. И то хорошо…
Но больше ничего хорошего вокруг не было. Отступать больше было некуда. Призрачная тварь, раззявив рот в низком хохоте, приближалась. Длинные белые одежды колыхались в нескольких сантиметрах от пола. Руки раскинуты в стороны, пальцы хищно согнуты. А на груди проступает тот самый символ. Точка и из нее крючья. Незамкнутый цветок.
Глава 17. Должен остаться только один
Скрюченные пальцы призрака протянулись ко мне. Снова раздался дикий хохот, прямо мне в лицо. Свечение синего глаза стало ослепительным. Его лицо было прямо перед моим лицом. Сквозь призрачную личину старика иногда проступало лицо. Другое лицо, молодое. В чем-то очень похожее на то, которое я вижу в зеркале. Но все-таки не оно.
Я вжался в угол и, чтобы хоть как-то прикрыться от болезненного синего света мертвого глаза поднял руку. Ту самую, за которую меня укусил старик.
Хохот внезапно замолк. Пасть призрака закрылась, он несколько раз дернул головой, будто принюхиваясь к чему-то очень неприятному.
Злобно фыркнул.
И как будто осыпался на пол. То есть, мне сначала показалось, что осыпался. Когда я решился посмотреть вниз, то увидел, что призрак теперь ползает по полу, переставляя тощие руки и ноги как паук. И принюхивается. На полу вокруг него вспыхивали и начинали светиться гнилушечным светом самые разные следы. Судя по реакции, ни один ему не понравился.
Рядом с дверью призрак снова поднялся во весь рост, зло зыркнул на меня и заверещал. От его визга у меня заложило уши. Он снова упал на пол и быстрой тенью, в которой уже нельзя было опознать человеческую фигуру, метнулся за дверь.
Всполохи со стен исчезли. Электрический свет снова несколько раз мигнул, на несколько секунд погас. А потом опять лампы засветились ровно. Как и раньше.
Старик лежал неподвижно, черты его лица еще больше заострились, из уголка рта стекала струйка крови. Кащеев пошевелился и простонал что-то неразборчивое. Я бросился к нему и опустился рядом с ним на колени.
— Вот болван… — пробормотал он.
— Ярослав Львович? — я заглянул ему в лицо. Он был бледным, но вовсе не выглядел смертельно раненым.
— Это я не вам, Лебовский, — голос Кащеева окреп. Он повозился и попытался встать. Я подставил ему плечо. — Слишком долго от Федора Кузьмича не было никаких проблем, вот и расслабился.
— То есть, вы знаете, что это сейчас такое было? — спросил я.
— Подозреваю, — Кащеев направился к кровати. Заглянул в широко распахнутые глаза старика.
— Мертв? — спросил я.
— Как полено, — отозвался Кащеев.
— Что это была за тварь? — простонал Ларошев, тоже поднимаясь на ноги.
— Это была какая-то чертовщина, прости-господи… — Кащеев вытер ладонью лоб. Обнаружил, что тот абсолютно сухой и, как будто, удивился.
— То есть, подозрениями вы не поделитесь, — Ларошев шумно задышал и потер пальцами виски. — И по городу теперь будет шнырять опасный призрак, а вы опять сделаете вид, будто нам все показалось!
— Да нет же, Ларошев! — плечи Кащеева устало сгорбились. — Я практик, понимаете? Врач, специалист по исцелению и врачеванию. Льщу себя надеждой, что немного разбираюсь в человеческой природе. А вот в этой всей чертовщине — не разбираюсь, понимаете вы это? Ай, да что я опять перед вами распинаюсь… — он устало махнул рукой. — Лебовский, у вас есть идеи, почему эта тварь вас не тронула?
— Не имею ни малейшего понятия… — я покачал головой.
— Значит, придется идти на поклон к Забаве Ильиничне, — он вздохнул. — Ну что, Ларошев, вы составите нам компанию или снова решите, что я от вас что-то намеренно скрываю?
— Ну уж нет, Кащеев, теперь вы от меня так просто не отделаетесь! — Ларошев гордо выпрямил спину.
— Ну вот и славно, — Ярослав Львович снова вздохнул и направился к двери.
Сначала я решил, что Забава Ильинична — это кто-то из преподавательского состава университета. Но к моему удивлению, Кащеев свернул на одну из боковых лестниц, потом решительно вышел на улицу и направился к левой части университетского парка. За плотной стеной деревьев обнаружился высокий деревянный забор с простыми воротами, в которые явно заезжали машины. Кащеев махнул рукой, и с той стороны ворот раздался торопливый топот, забренчала цепь и створки ворот разошлись в стороны. Мужичок, открывший ворота, стоял сбоку и жевал кусок колбасы.
— Мне нужна машина, Гриша, — сказал Кащеев. — В Уржатку.
— Козлик на ходу, — ответил мужичок. — Возьмите козлика, Ярослав Львович. Он для тамошних говен самая подходящая машина.
— Ключи давай, — Кащеев кивнул. Мужик живенько скрылся в своей будке и почти сразу выскочил обратно. Бросил Кащееву ключ, тот его ловко поймал. И направился вдоль двух рядов машин к жуткой на вид развалине, зато с очень высоким клиренсом. Машина даже для этих мест выглядела старой. Возможно, когда-то у этого «козлика» была крыша, но теперь от нее остались только две передние стойки. Возможно, поэтому его так и прозвали.
Однако завелся он сразу, мотор фыркнул и заурчал, стоило только Кащееву повернуть ключ в замке зажигания.
Ехали мы молча. Кащеев сосредоточенно крутил баранку. Ларошев иногда касался головы и болезненно морщился. А я просто глазел по сторонам. Уржатка, хм… По словам Йована и Бориса, мародерам в этом месте грозила какая-то страшная расправа. Или не всем мародерам, а только им.
Никаких блок-постов на границе района не было, я бы так вообще не понял, что это место как-то выделяется из всего остального города. Ну, улицы и улицы. Одни дома выглядят в чем-то даже роскошно, кружево резьбы, цветочки на окнах. Другие — сущие развалины, которые проще сжечь и построить заново, чем починить. Ясен пень, мы остановились как раз рядом с именно таким домом. Стоял он как будто слегка наособицу, на самом берегу узкой речки Ушайки. Одним углом практически нависая над водой. Малейший разлив, и крантец домику…
За покосившимся почти черным от старости забором во дворе сидела на ветхом трехногом табурете дремучая старушенция. Она покачивалась и курила трубку. И смотрела прямо на нас, когда мы вошли, будто ждала.
— Ручку позолотить пришел, внучек? — скрипучим голосом сказала она Кащееву и улыбнулась во весь свой беззубый рот. — Али опять будешь на работу звать?
— Так пытался уже, Забава Ильинична, — в тон ей ответил Кащеев. — Помощь нам нужна твоя, вот что.
— Расценки мои ты знаешь, — заявила бабка. — Нет денег — нет помощи.
— Да уж, от тебя разве чего-то даром дождешься… — пробурчал Кащеев и полез в карман за бумажником. Протянул старухе несколько купюр. Та быстро сцапала их узловатыми пальцами, и они моментально исчезли где-то в складках ее ветхого широкого платья.
— Что там за беда опять у вас приключилась, ученые вы мои? — голос бабки сразу стал слаще, потек как сироп, взгляд выцветших глаз смягчился.
— Тут вот какое дело, Забава Ильинична… — Кащеев подробно описал наше недавнее приключение и сунул ей под нос ту самую бумажку с нарисованным незамкнутым цветком. Та внимательно его выслушала, поворачивая голову то вправо, то влево, как ворона. Потом уставилась на меня выжидающе. Я стоял молча, не зная, что делать.
— Сюда иди, отрок, гадать тебе сейчас буду, — сказала она. Я посмотрел на Кащеева. Тот утвердительно кивнул. Я подошел ближе. — Руку давай, бестолковый!
Протянул руку. Она ухватила меня за ладонь и подтащила ближе. Долго-долго разглядывала линии и шевелила губами, как будто читала. Потом снова посмотрела мне в глаза.
— Не тот ты оказался, — сказала она. — Поторопился Федор наш Кузьмич. Ждал другого, а появился ты. Он сослепу и принял тебя за него.