– Присмотрю за Диником, – громко объявила она и, не дождавшись ответа, вышла на галерею.
Диник сидел у подвального козырька и ковырял палкой в песке. «Умм, умм». Значит, занятие для него увлекательное, не стоит навязываться. Чуть дальше на своём стуле восседал древний коричневый дед, опирался на палку и таращился в пустоту. Словно Диника рядом не было и вообще ничего не было. Ладно. Эти двое явно друг другу не мешают, можно не волноваться.
Лена пошла по кругу третьего этажа. С одной стороны арки и улица, с другой – стены и окна квартир, посередине – широкий коридор. Деревянные половицы мягко проседали под ногой, блестели от старости там, где совсем стёрлась коричневая краска. Лена уже ходила здесь утром, осматривалась, но не перестала удивляться.
Галерея была словно продолжением квартир. Вот стоит стол, вот шкаф, большой сундук, на вид старинный. Бельевые верёвки, тумбочки, мягкие игрушки и комнатные растения, даже пожухлая пальма в пластиковом ведре. Ещё сундук, но этот с навесным замком. Шкаф, этажерка. Пепельницы и чайники, коврики и табуретки, стопка глянцевых журналов на парапете, детский велосипед в углу.
Лена сделала круг и спустилась на второй этаж, потом на первый. Везде одно и то же. Так странно. Получается, есть у жильцов отдельные квартиры и есть общие галереи, из-за которых люди будто и не разделены стенами. Наверное, похоже выглядели коммуналки – о них разглагольствовала бабушка Люба. Мол, горя вы не знаете, жируете на всём готовом, а помыкались бы по коммуналкам… А чего тут мыкаться? Наоборот хорошо, словно все вокруг – твоя семья. Но это они друг другу семья, Лена ни при чём. У неё своя…
Не надо думать. Надо что-то делать. Например, фотографировать. Плёнки нет, но ведь можно притвориться. Долго бродить по двору, примериваться, искать подходящий ракурс, потом не спеша взводить рычаг, чувствуя себя метким стрелком, плавно нажимать кнопку, глядя в видоискатель, слышать многозначительный сдвоенный щелчок и видеть, как схлопывается в объективе шторка. Словно кожистые веки рептилии. Лена так увлеклась, что сначала не поняла, к кому обращается громкий пронзительный голос:
– Вы из газеты? Из газеты, да?
– Простите?
Старушка с тревожным лицом, нарядная – в белоснежной блузке с кружевным воротничком, длинной чёрной юбке и синих пластиковых шлёпанцах, – протянула к Лене мелко дрожащую руку.
– Из газеты вы? Вас прислали репортаж про наши трубы писать? Мы ведь обращались. Вы поэтому фотографируете, для статьи?
– Я не фотографирую, – растерялась Лена.
– Ну как же?! Вы не стесняйтесь, я всё покажу. Это ведь человекоубийство, а не трубы! Не верите? Они же постоянно текут! Сколько можно латать? А разрешение совсем поменять нам не дают, а без разрешения нельзя. Мы ведь – культурный памятник. Исторический. Понимаете? Поэтому всё разваливается. Пойдёмте, я покажу. Ну что же вы? Я не просто приглашаю, я молю о помощи, пойдёмте!
– Вы меня не за ту приняли. – Лена отступила на шаг. – Я не из газеты.
– Ничего. Ничего страшного. Вы тут скрытно, для объективности, я понимаю. Но снимки всё равно сделайте, пригодятся. А может, вам заплатить? Сколько? У меня много нет, но я заплачу. Сколько вы хотите?
Старушка смотрела доверчиво и продолжала протягивать руку, а Лена задохнулась от стыда. Разве она похожа на вымогательницу?
– Нисколько. Не надо денег. – Она быстро глянула на Диника, который не обращал на них никакого внимания, продолжая рыть песок. – Я просто так посмотрю. Только недолго, хорошо?
– Хорошо, очень хорошо! – обрадовалась старушка и повела Лену к крыльцу у ворот.
Лена спотыкалась, мысленно ругала себя. Ведь получается обман, хоть и ненамеренный. И оставлять Диника боязно. Он, конечно, сознательный, в случае чего пойдёт наверх к Марине, но на душе неспокойно. С другой стороны, много времени это не займёт – войти в квартиру и щёлкнуть пару раз для вида. А отказать невозможно. Жалко старушку. Эти её нелепые шлёпанцы, и влажные глаза, и деньги эти несчастные. Отказать как ударить.
– Мы везде обращались, вы не подумайте. Губернатор не отвечает. Министерские приехали, уехали, и всё на этом. Нигде нас не слушают. Нигде. И выше писали, даже в правительство и президенту, а они наши заявления губернатору пересылают, а он не отвечает. Так и бьёмся уже какой год. Вот, видите, под ванной течёт? Вы сфотографируйте. И грибок тоже. И тазики. Видите? Что, и меня? Погодите минуточку, я причешусь. Здесь? Так хорошо? А в позатом месяце водопровод лопнул, и мы что только не делали. А что сделаешь, если трубы ещё дореволюционные. Некоторые при советской власти сменили, но не все. Вот тут, смотрите, клеймо царского времени. Вы фотографируйте, не буду отвлекать.
Старушка суетилась, заглядывала Лене в глаза, ласково прикасалась к плечу. Лена нажимала на бесполезную кнопку и заливалась краской. До чего неудобно получилось. Хотелось убежать и спрятаться, но Лена выхватывала обрывки старушкиных жалоб, кивала, сочувствовала. Похвалила громадный старинный комод, восхитилась ажурными салфетками на диванных подушках, зачем-то улыбнулась тощему серому коту. Потом торопливо прошла к двери, натянула кроссовки и собралась прощаться, но старушка не отпустила. Сказала, что надо спуститься ниже, там самое важное. Вывела Лену в тесную прихожую, отперла одну из трёх облезлых дверей, поманила на лестницу: это недолго, не стоит волноваться. Но Лена волновалась. Вдыхала липкий подвальный воздух, пахнущий тёплой гнилью и кошачьим лотком, и мечтала уйти.
Щёлкнул выключатель, зажглась пыльная лампочка. Трубы, трубы, трубы! Целый лабиринт труб – толстых, тонких, прямых, коленчатых, разных. Ржавые, местами обмотанные чем-то. Где подпорки их держат, где шнуры и верёвки. Змеиный клубок, а не водопровод.
– И всё течёт, понимаете? А проводка у нас какая изношенная? Страшно сказать! А оно течёт! Мы же всё время под угрозой катастрофы! Вам света хватает для фотографий? А то я за лампой схожу, и фонарик есть…
Но Лена не могла ждать лампу, на неё давили стены. Её душили трубы. Ей нужно было на волю, к солнцу, к Динику. Просто необходимо!
– Александра меня зовут! Александра Антоновна Оссе! Не забудьте, – кричала старушка Лене в спину, когда та закончила щёлкать бесполезным «Зенитом» и бросилась наверх. Старушка хотела проводить, но Лена спешила. Сказала: не беспокойтесь, я найду выход, до свиданья!
Несколько ступеней, короткий тёмный проход, дверь – крайняя левая из трёх. Лена взялась за ручку, рванула на себя, уверенно переступила порог и недоумённо застыла. Позади тихо хлопнуло – дверь закрылась.
В этом доме нет подъездов! Нет! Никаких парадных! Ничего подобного! Лена уже выяснила, как всё устроено, – вход в любую квартиру только с галереи. Но тогда что это? Что?
Лестница. Широкая, величественная, смолисто-чёрная, резная: железные ступени и особенно перила – словно кружево. Лена стояла напротив первого пролёта, видела площадку и начало второго. Подняла голову и на секунду прикрыла глаза – повело. Потолок высоченный, скруглённый, похож на свод храма. Серый и пятнистый. И стены в пятнах, выкрашены до половины жёлтой краской, которая облупилась, зачешуилась. А там, где заканчивается первый лестничный марш, – большущее окно с замызганными треснувшими стёклами. Гнетущее запустение. Грязь, паутина и никаких признаков, что это место обитаемо. Только ласточкины гнёзда-норки под верхним карнизом. Без птиц.
Лена опустила взгляд на свои кроссовки, на шахматку кафельной плитки, глубоко вдохнула и сделала шаг вперёд. Показалось, или пол слегка качнулся? Снова посмотрела на лестницу. Ничего не изменилось. Дальше пошла смелее.
Лестница. Удивительная. На каждой второй ступеньке надпись о том, что перед Леной – чугунное литьё завода Полотнянинова. С неуместными твёрдыми знаками, с завитушками, но читаемо. А перила не просто узор – переплетение шей и голов драконов. Лена провела по одной пальцем, сняла густой слой пыли. Надо же, сверху поручень – гладкий узкий брусок, выкрашенный той же дешёвой жёлтой краской, а стойки – горделивые драконы с длинными раздвоенными языками. Кто додумался прицепить к ним убогую деревяшку? Оскорбить, опошлить?
Снова хлопнула дверь, Лена вздрогнула, обернулась, чувствуя себя виноватой. Сейчас накричат и прогонят, ведь её сюда не звали. Но высокий – гораздо выше Лены – парень спросил только:
– Заблудилась?
Был он худой, даже измождённый. Джинсы и футболка висели на нём мешковато, выглядели не по размеру широкими. Руки в карманах – длинные, жилистые, острые плечи сутуло опущены, шея с сильно выступающим кадыком и коротко, почти наголо стриженная голова – впалые щёки, впалые виски. Тёмные глаза блестят и смотрят пристально, не моргая.
Лена кивнула, прикидывая, что бежать ей только наверх. Успеет ли оторваться? Или он в два стремительных шага доберётся до лестницы и ухватит за ногу? И ведь непонятно, что это за подъезд, есть ли здесь люди, откроют ли, когда Лена начнёт колотить в двери и просить помощи.
– Ты с Рядов? – Похоже, парень не собирался нападать. Во всяком случае, пока.
– Из дома с арками, – сказала Лена бесстрашно, с вызовом. Пусть знает, что она готова бороться.
– Ну да. Торговые ряды. Персидские.
– А это другой дом? Который рядом стоит? Смежный?
– Тут всё смежное. – Он помолчал, разглядывая Лену. – Не надо заходить в каждую дверь.
– Я просто была у одной бабушки, она попросила. В общем, так получилось. А здесь эта лестница. Я удивилась, потому что не ожидала. Хотела посмотреть, – Лена частила, оправдывалась и ненавидела себя за это. Только сейчас вспомнила про «Зенит», который висел на шее, подумала, что им можно отбиваться в случае чего. Запнулась, потеряла мысль и потупилась.
Парень широким жестом открыл дверь, ту самую, через которую Лена вошла. На пол легло яркое пятно солнечного света. Дверь вела на улицу! Но…
– Не бойся, не укушу, – сказал он и повёл подбородком, приглашая Лену пройти.