– Я и не боюсь.
Они оба знали, что Лена врёт.
– Марин?
– Ммм?
– Спишь?
– Почти.
– Ну ладно…
– А что ты хотела?
– Мы домой скоро поедем?
– Не знаю.
На этом разговор мог бы закончиться, но Марина завозилась, села на раскладушке. Лена различала в темноте её сгорбленный силуэт.
– Если вам с Диником тут совсем плохо, вернёмся, – тихо сказала Марина. – Хоть завтра. Правда, неизвестно, как там будет… Может, зря мы так всполошились, не надо было уезжать. На крайний случай есть служба опеки, кризисные центры. Там тоже люди, вдруг отнесутся с пониманием. Вернёмся, попробуем жить как обычно, а если понадобится, обратимся к ним.
– Мы не сможем как обычно. – Лена вспомнила высокого парня, который ей совсем не угрожал, но показался страшным. – Мы будем бояться.
– Ну, тебе с Диником не обязательно сразу домой. Я пока с ним побуду, попробую уговорить, а вы – к бабушке.
– Не надо бабушку. Мы ведь это обсуждали, не надо. Или ты передумала?
– С ума сошла? Я вас никому не отдам.
Молчание, а потом:
– Лена, я не знаю, что делать. Должна знать, потому что взрослая, потому что обязана вас защищать, устроить вашу жизнь, но не знаю. Вот и хочу пересидеть здесь. Успокоиться, подумать. С перепугу всё кажется слишком мрачным, сорвала вас с места, а теперь видишь что получается.
– Я тоже взрослая, мы вместе решили. Не о чем жалеть.
– Уверена?
– Да.
Марина снова легла. Лена перевернулась на спину. Обе смотрели в потолок и слушали глубокое дыхание спящего Диника.
– Лена.
– А?
– Тебя тётя Руза не обижала? Она не слишком нам рада и может всякого наговорить. Ты не скрывай, если что, я разберусь.
– Нет, она меня не замечает. А с Диником нормально общается. Всё отлично.
– Если отлично, почему ты спросила про отъезд? Скучаешь?
Лена задумалась. Нет, это другое.
– Нет, это другое, – сказала она. – Не могу объяснить. Хочу, чтобы всё было как раньше. А здесь не хочу. Не потому, что здесь плохо. Просто не хочу.
– Я тоже…
Засыпая, Лена думала, как легко люди сходят с ума. Видишь нереальное, а оно до того реальное, что нет ни малейших сомнений. И вроде осознаёшь, что его не может быть, но ведь видишь! Даже больше – ощущаешь. А если иллюзии кажутся настолько настоящими, как убедить себя, что болен? И можно ли такое вылечить?
Но с другой стороны, Лена где-то читала, что безумие не бывает внезапным. Просто люди не замечают чужие маленькие странности, а если замечают, не придают им значения. Соседка Юля ведь намекала Марине, делилась наблюдениями. Так, между делом, чтобы не поскандалить. Но что толку? Разве могла Марина бить тревогу из-за мелочей? И не легче ли до последнего убеждать себя, что другой просто устал. Стресс. Лена терпеть не могла слово «стресс», что это вообще такое? Удобная отговорка, на которую можно списать что угодно.
А у Лены стресс? Нет. У Лены пропасть под ногами.
Утром она первым делом посмотрела в окно. Верблюда не было. А «Минисупермаркет 24 часа» был. Это как раз нормально, но Лена расстроилась. И сразу обругала себя дурочкой.
Обедать решили в кафе, чтобы отдохнуть от тёти Рузы. Лена вела Диника за руку, а он без конца спрашивал, когда же будут новые дома. Там, где высотки, обязательно есть яркие игровые площадки с качелями, паутинками, горками и другими детьми. Марина отвечала, что многоэтажки строят на окраинах, а здесь – исторический центр. Зато посмотри, какие интересные особняки. Видишь статуи тётенек на стенах того дома? Это кариатиды. Правда красивые? Диник не соглашался, они ведь голые, что тут красивого? И зачем такое на дома вешать? Ну ладно, говорила Марина, а вон там львиные головы, зубастые и рычат, нравятся? Но Динику не нравились и они, потому что животные должны быть целыми, а не по частям. Грустно быть одной головой без остального льва. Но Марина не сдавалась. А посмотрите, какие башенки! А вот эти железные козырьки над крылечками! А знаете, как называются такие дома? Утюги. В старину утюги были похожей формы – скошенные, сужались к носу. Интересно, да?
Так прошли одну улицу, вторую. Лену город не особо впечатлил. Обычный, серенький, неухоженный. Обшарпанный. Дома, машины, вывески, фастфуд, кофе с собой. Интереснее разглядывать людей.
Официантка в кафе была молоденькая, смуглая, с узкими глазами. Диник сказал, что она японка или китайка. Марина поправила: китаянка. И прочитала целую лекцию о том, что город этот – приграничный, южный, с богатой торговой историей, а девушка, скорее всего, казашка. Или калмычка. А вообще, тут больше сотни народностей. Казахов много, татар, чеченцев, дагестанцев, азербайджанцев (это слово она смогла выговорить только с четвёртого раза, Диник смеялся), ещё цыгане, армяне, калмыки, конечно же – русские, но не только. Лена сказала, что видела чернокожих парней возле парка. Диник вспомнил тётенек в одеялах, которые как привидения, только не белые, а чёрные. Тогда Марина попыталась объяснить, что такое никаб и хиджаб, но получилось не очень понятно.
– А ты откуда всё это знаешь? – спросила Лена. – Раньше тут жила?
– Нет. Перед тем, как с вами ехать, интернет перекопала.
– Слушай… – Лена поковыряла вилкой пирожное и решилась: – Твоя мама ведь сестра тёти Рузы? Они поссорились?
Марина не ответила, подозвала официантку, попросила ещё кофе. И только потом сказала:
– Ты же знаешь, мама давно умерла, – и сразу виновато отвела глаза.
Диник словно не слышал – невозмутимо вылавливал изюм из фруктового салата десертной ложечкой, складывал пирамидкой на краю тарелки. Он презирал изюм. Лена сказала:
– Да, с мамами такое случается, – и криво улыбнулась. Думала разрядить обстановку.
Марина улыбаться в ответ не стала, но чуть расслабилась.
– Ну вот. Я раньше про тётю Рузу вообще ничего не знала. И про этот город. Про дом… Мама рассказала в самом конце. На случай, если мне нужно будет спрятаться. На самый крайний случай. Предупредила, что Руза не обрадуется, но без подробностей.
Лена не знала маму Марины. Но знала, что та болела. И что папа с Мариной познакомился в больнице, в той самой, где угасали обе мамы – Марины и Лены с Диником. Давно, так давно, что словно приснилось.
После кафе были ещё улицы. Мечеть с длинными башнями. Кремль с колокольней. Лена устала, Диник устал. Нагулялись. Достопримечательности не радовали, всё сливалось, казалось скучным и одинаковым. Лена уже не отличала одну улицу от другой. И только на обратном пути, стоя под светофором у пешеходного перехода, она подняла взгляд на дом напротив. Выхватила полукруглые окошки, большие ворота. Стены другого цвета, но это тот дом, тот! Точнее, его кусочек, меньшая часть, потому что остальное перестроили, перекрыли уродливым зелёным забором из профнастила, завесили рекламными баннерами. Но вот дерево, дерево там же! Без цветов, с узловатыми голыми ветками, но если представить… А верблюда нет, да и откуда ему взяться.
– А это что? – спросила Лена.
– Где? – не поняла Марина.
Оказалось – Индийское подворье. Так было написано на скромной табличке у запертых ворот. И гораздо ярче: «Машины не ставить!» И ещё: «Волосы! Дорого!»
– Ух ты, – восхитилась Марина, – индийское!
– То, что от него осталось, – пробормотала Лена.
– Хочу домой! – заявил Диник.
Домой. Забавно. Но больше – грустно.
Шли долго, Диник совсем разнылся. А Лена смотрела по сторонам и всё больше убеждалась, что никак не могла видеть Индийское подворье из тёти-Рузиного окна. Но зато оно есть, оно существует, а это уже неплохо!
Тётя Руза ссорилась с Мариной, и причиной была Лена.
– Тебе я не могу отказать, но детей терпеть не обязана! – заявила она.
А всё из-за «Зенита», будь он неладен. Вернее, из-за Лениного обмана. Это ж надо было прикинуться журналисткой, чтобы по соседям шастать. Обманывать людей, давать ложную надежду. Издеваться над старой женщиной. Она что думает – это смешно? И вообще, нечего тут вынюхивать. Дом ветхий, большой, закоулков много, Руза не собирается отвечать, если дети убьются или покалечатся.
Марина уверяла тётку, что всё не так ужасно, что дети у неё осторожные и ответственные, а Лена наверняка не хотела плохого, это недоразумение. И она прямо сейчас пойдёт к той пожилой женщине извиняться.
И Лена пошла. А куда денешься, тётя Руза тут главная. К тому же Лена действительно напортачила с фотоаппаратом. И понимала, что это обязательно раскроется, просто не думала, что так скоро. Шла, еле переставляя ноги, силой волокла себя через двор. Что говорить? Как в глаза смотреть? Лена не преступница, но безмозглый ребёнок, и сейчас ей об этом напомнят. Заслуженно. Унизительно. Хоть бы этой Александры-как-её-там не оказалось дома. Хоть бы…
– А, это вы, – старушка стояла на пороге своей квартиры и почти искрилась от праведного гнева. – Что вам надо? В прошлый раз не успели меня обокрасть, решили сейчас? Я всё про вас знаю.
– Я хочу извиниться, – пролепетала Лена.
– Да? Интересно, за что?
– Ну… я не собиралась вас обманывать, пыталась сказать, что вы ошибаетесь. Но вы не слушали.
– Ах вот как?! Это я виновата?!
– Нет. Не вы. Виновата я.
– И в чём же? В чём именно? Скажите!
Лена знала эту игру, некоторые учителя виртуозно исполняли подобные трюки. Задавали вопросы, на которые не требуются ответы, но таким образом, что отвечать всё же приходилось. И каждое слово лишь сильнее выставляло тебя тупицей. Загоняло в угол – позорный угол, потому что происходило это перед всем классом. Здесь хотя бы нет свидетелей. Древний коричневый дед на той стороне двора не считается, ему всё равно.
– А ты кто такой? – сурово осведомилась старушка, глядя Лене за спину.
Лена обернулась. Диник. Мнётся чуть позади, видно, что боится, но не уходит.
– Это мой брат, – сказала Лена. – Младший.
Словно не заметно, что младший.
– Так у вас банда, – прищурилась старушка. – Преступная группировка. Я подозревала!