Сначала Лена думала, что нет, Марина очень и очень плохая. Уже потому, что она есть – ходит, говорит, живёт. И делает это не у себя дома, а у Лены.
Тогда, в первые недели.
Динику было чуть больше года, он не соображал толком. А Лена в свои десять считалась большой и умной. Понимала почти всё, хоть и не могла смириться, простить взрослым, что допустили её потерю. И крепко запомнила слова бабушки Любы о папе: идиот на всю голову ударенный, мог бы и погоревать для приличия, а не тащить в семью беспутную девку. Про девку бабушка выплёвывала, как отраву. Снова и снова. Она это любила – часами накручивала себя, пока не доходила до крика и слёз. И получалось так, что папа – подлец. Только Лене было трудно считать его плохим, чужую тётку гораздо проще.
А Марина просто готовила, стирала, наводила порядок и с разговорами не лезла. Пока Лена не спросила напрямую, не пора ли ей собрать вещи и переехать куда-нибудь отсюда. Марина сказала, что останется. Будет заботиться о них, потому что, помогая другим, помогаешь и себе. Объяснила, что так всем легче, что людям нужно обнять кого-то, когда грустно. А Марине грустно. И Лене, и Динику, и их папе. Никто не должен быть один. И ей, Марине, необходимо быть вместе.
Теперь, в свои шестнадцать, и Лена боялась, что их разлучат. Готова была ехать в любые дали и терпеть хоть сотню сварливых тёток, только бы с Диником и Мариной. Вместе.
О папе она старалась не думать.
Он их не искал, и вообще никто не искал. Пока. Во всяком случае, к Юле с вопросами не приходили и к другим соседям тоже. Юля бы знала, она отслеживала любое событие в их дворе. Не нарочно. Просто первый этаж, окна удачно выходят на дорогу и подъезды, а Юля почти всегда дома. И слышимость в бетонном колодце сами знаете какая. Так что она бы не пропустила людей с удостоверениями.
Юля вообще ничего не пропускала, хоть днём, хоть ночью. И поняла первой, что с папой Лены и Диника что-то не в порядке. «Ноги! Как ни выйду покурить, со страха обмираю: вокруг тьма, а за кустом – белые ноги. Только они, без остального человека. Как в старых страшилках про летающую простыню, понимаешь? Потом доходит, что это его белые штаны, но в первый момент аж сердце обрывается». И ещё: «С чего нормальному человеку по ночам за кустами стоять? Зачем? И ладно бы раз или два, он постоянно там». И: «Ничего я не придумываю. Сама посмотри. Кстати, он на работу уже в шесть утра топает, а спит когда? Он хоть немного спит?»
Марина говорила, что бессонница бывает у всех, и Юля, кстати, со своим интернетом тоже недосыпает. Что такого? И вообще, что за вопросы? Конечно, он спит.
И выглядел он обыкновенно: немногословный, спокойный, надёжный. Другие бы сказали – угрюмый, но разве это плохо? Работал много, это да. Каждый вечер нёс домой то арбуз, то пирог из кулинарии, то ещё что вкусное. Это Юле надо нервы подлечить, чтобы не мерещилось всякое. А у нас всё хорошо. Всё хорошо, ясно? Просто отлично!
– У нас всё хорошо, – сказала Марина тёте Рузе, когда они поднялись на галерею.
– Ну да, – фыркнула та. – Заметно.
– Я извинилась, – Лена надеялась, что тема закрыта, но напрасно. Тётка снова высказалась о её дурном воспитании и добавила:
– Такую и хворостина не исправит. Вертихвостка!
Лена сжала зубы, опустила глаза и прошла в комнату. Там легла на старый пыльный диван, хотела поплакать, но не получалось. «Она меня не любит, – размышляла Лена, сковыривая ногтем штукатурку со стены. – Но она и не обязана. Я ей никто. Диник – другое дело, он маленький, милаха и умеет этим пользоваться. Но я ведь ничего ей не сделала! За что? И этот тоже со своими приветами. Не мог промолчать. А я его знать не знаю!»
Наверняка тётя Руза шпионила сверху и нафантазировала разных гадостей. Некоторые любую мелочь раздуют до размеров смертного греха, особенно если другой человек им не нравится. Ужас какой – парень! поздоровался!
Парень стоял на их крыльце, привалившись спиной к столбику лестницы. Тот самый, из подъезда с драконами. Он ел эскимо и внимательно следил за тем, как Лена с Диником и Мариной идут через двор. Мороженое подтаяло, текло по его руке, капало и пачкало серую футболку крупными белыми кляксами. Неужели он живёт здесь? Или её искал? Только этого не хватало.
«Привет, – сказал парень Лене, когда она с ним поравнялась. – Опять заблудилась?» Лена не ответила, сделала вид, что он не к ней обращается. Зато ответила Марина. Громко и многозначительно: «Здравствуйте». И уже на втором этаже тихонько: «Лена?» А что – Лена? «Ничего не хочешь мне рассказать?» Нет.
Марина не стала мучить Лену долгими расспросами, пошла на разведку к тётке в кухню:
– Тётя Рузанна, а что это за парень? Длинный такой, костлявый, почти лысый?
– Который внизу сейчас был?
– Да.
– Бродит тут… бездельник. Шпана чумаковская.
– А он детей не обидит?
– А на черта ему твои дети? Тоже мне, сокровища.
– Ну мало ли…
И больше не говорили. Звякали посудой. Зашипело что-то, запахло горелым. Лена села у окна и уставилась на вывеску минисупермаркета. Как же здесь рано стемнело и как быстро. А вывеска сияла красным. Правда, не вся, некоторые буквы не работали, и получалась бессмыслица.
Бред. Совсем как у Лены в голове.
Ночью Лена проснулась, будто упала с высоты. Дёрнулась всем телом, распахнула глаза. Воздух, дайте воздуха! Но горло сдавило, не вдохнуть. Как тяжело!
На груди у неё сидел кот – только силуэт, сгусток мрака в синеватом сумраке. Тот кот, хищный серый зверь. Лена поняла это сразу. Он, больше некому.
– Уйди, – простонала она.
Кот сверкнул жёлтыми глазами и зашипел.
Лена снова проснулась.
Верблюд шёл по утоптанной земле под солнцем настолько ярким, что оно выедало цвета и делало всё белёсым. А может, виноват толстый слой пыли на холсте. Верблюд шёл на картине, а картина висела в комнате тёти Рузы.
Лена понимала, что не стоит соваться на запретную территорию. Но искушение было слишком велико. Тётя с Мариной ушли на рынок («Я тут на вас всех должна тяжести таскать? Собирайся, бессовестная, помогать будешь!»), но сначала взяли с детей обещание из квартиры не высовываться и приносить пользу: Диник тянул своё «умм» над прописями, которые разложил на кухонном столе, а Лене полагалось варить суп. С учёбой она потом разберётся, до каникул неделя, не много потеряет.
«Будет вам суп, – подумала Лена. – Я только в окно выгляну».
Но её отвлёк верблюд, потом разглядывала ковёр, точнее замысловатый орнамент на нём, чихнула, задела бедром низкую тумбочку – столько хлама вокруг, что не протолкнуться, – уронила флакон из толстого синего стекла, и он покатился под кровать, достала, снова чихала – и как тётка ещё не загнулась от аллергии в такой пылище? – протиснулась за кресло, споткнулась о пустую птичью клетку, отодвинула в сторону портьеру из тяжёлой плотной ткани и не удержалась, воскликнула: «Да!»
Дерево с гроздьями больших белых цветов покачивалось на ветру, поблёскивали на солнце стёкла в полукруглых окнах, а одна створка большущих ворот была приоткрыта, словно кто-то вот только вошёл.
«Я так и знала!» – подумала Лена с восторгом, хотя ничего она не знала, скорее – смутно предчувствовала. И спроси у неё сейчас, что всё это значит, не смогла бы ответить.
«Секундочку. А если…» – Лена отвернулась, мысленно сосчитала до десяти и снова посмотрела в окно. Индийское подворье никуда не делось. Тогда Лена отошла за кресло, снова посчитала, вернулась – всё на месте. Ага! А что в соседней комнате?
Она пробежала в их убогую спальню, поглядела на скучное здание с магазином на первом этаже, бросилась назад к тёте Рузе, убедилась, что подворье на месте, снова побежала в спальню…
– Её там нет, она на галерее, – сказал Диник, когда Лена в очередной раз неслась мимо кухонного закутка.
– Кого нет?
– Голодной девочки. Она мне в это окошко стукнула, но я занят. В школу без алфавита не возьмут, мне Марина сказала. Нельзя отвлекаться.
– Диня, ты о чём? Какая девочка?
– Из вампирского замка.
Лена непонимающе уставилась на Диника, а он погрыз ластик на карандаше и снова наклонился к прописи. Вампирский замок – это пасторат Александры Антоновны? Ну конечно! Девочка!
Девочка стояла в конце длинной галереи. Или в начале, если предположить, что Лена – в конце. Здесь ведь совсем не ясно, где что начинается и заканчивается. В общем, девочка была довольно далеко. Тоненькая, лет двенадцати-тринадцати на вид, в тёмном платье, с тёмной косой и необычайно бледным лицом. Стояла она перед большущим сундуком, крышка которого была откинута кверху.
– Привет! – крикнула Лена.
Девочка не ответила. На пару секунд склонила голову к плечу, глядя на Лену, повернулась к сундуку и поставила в него ногу.
– Послушай, я только хотела спросить. – Лена пошла по галерее, стараясь не слишком торопиться. Не надо её пугать. Но что-то подсказывало Лене, что она не успеет, даже если побежит.
Девочка перекинула через борт сундука вторую ногу.
– Погоди!
Девочка начала погружаться в сундук, уходить в него, словно спускалась по лестнице. Раз, два, три, пять – и нет её. Внезапно над высокой стенкой сундука взметнулась рука, коснулась крышки, и та упала. Хлоп!
Что за?..
Лена смотрела в сундук и видела лишь мусор: тряпьё, пустые пластиковые бутылки, рваные тапочки и смятые газеты. Прикасаться ко всему этому богатству не хотелось, но она всё же опустила руку внутрь, разворошила хлам, достала до дна. Твёрдо. Наклонилась всем телом, ощупала дно обеими руками в поисках потайного люка. Нет его, только неподвижные доски. Но ведь должно что-то быть, каждый фокус имеет объяснение. А если рычаг или кнопка? Лена наклонилась ещё ниже. А потом кто-то схватил её за ворот свитера и сильно дёрнул назад.
– Я предупреждал? Предупреждал, а?! – раскатился по галерее грозный мужской голос.
– Отпустите! – Лена задохнулась от неожиданности, запаниковала, рванулась всем телом.