Когда Сигэру был ребенком, Окумура приезжал к ним в гости с подарками: модельками самолетов и танков, бейсбольными мячами и перчатками и прочими приятными мелочами. Окумура ни разу не играл с Сигэру в бейсбол – только дарил экипировку. Но и бейсболист из него был, конечно, тот еще.
Однажды Сигэру обнаружил в подаренной Окумурой плоской жесткой коробке книгу с картинками. Она называлась «В краю диких вещей». На обложке было изображено заснувшее сидя рогатое чудище на фоне парусной лодки.
Окумура с мамой Сигэру сидели за столом, пили и болтали, а сам Сигэру уселся на видном месте на полу и стал листать книжку. Так он хотел порадовать маму. По телевизору шла какая-то популярная передача. Из открытого окна дул легкий летний ветерок, теплый и влажный. Сигэру, как и чудовище с обложки, был босым.
Главным героем «Края диких вещей» оказался мальчик по имени Макс, примерно одного возраста с Сигэру. Макс сел на лодку и плыл целый год и один день, пока не приплыл в край диких вещей. Вещи там действительно оказались дикими: в них не было ни намека на дружелюбие. Сигэру оценил их огромные размер и страшную наружность. У них были острые клыки, когти и сверлящие кукольные глаза. Смотрелось круто.
Когда Макс засобирался домой, дикие вещи стали уговаривать его остаться:
– Не уходи, оставайся у нас. А не то мы тебя съедим – так ты нам понравился!
Сигэру испугался и посмотрел на маму – ее щеки раскраснелись, а сама она смеялась над рассказами Окумуры. Мамино выражение лица слилось в голове Сигэру с прочитанным только что:
– Съедим! Понравился!
Сигэру посмотрел на Окумуру:
– Я тебя съем! Очень уж ты мне понравился!
Он выглядел таким же радостным, как и мама Окумуры.
На похоронах поседевший Окумура неудержимо рыдал, уткнувшись головой в гроб, где лежала мама Сигэру. Поднявшись, он подошел к сыну – по его лицу все еще текли слезы. Сигэру машинально попятился назад, даже не успев задуматься, не будет ли это грубо выглядеть со стороны. Но когда он уперся плечами в торчащие из стены черно-белые флажки, то понял, что дальше отступать некуда. Окумура взял его за руки и крепко сжал.
Если кратко пересказать содержание их пятиминутного разговора, то и дело прерываемого всхлипами и рыданиями Окумуры, то оно сводится к следующему:
«Мне жаль… Мне очень жаль… Я буду заботиться о тебе, пока ты не закончишь школу… Мне искренне жаль».
В конце концов Окумура добавил:
«Есть вещи, которые для тебя важнее, чем ты сам можешь вообразить. Они значительнее, чем ты можешь себе представить. И иногда их просто вырывают у тебя из рук – раз и навсегда».
Окумура наклонился и погладил ладони Сигэру. Похлопав его по плечу, он мелкими шажками побрел прочь. Выглядел он как человек, который утратил всякую надежду.
Вспоминая Окумуру, Сигэру задумался о том, что иногда люди просто сгорают. Живут, а затем сгорают. Самому Сигэру едва перевалило за двадцать, но уже ощущал себя таким же сгоревшим, как и Окумура. Ему не хотелось ничего кричать Окумуре вслед. Сигэру простоял в углу целый вечер один, наблюдая за гостями – одни плакали, другие вопили, в общем, все выпускали пар как могли.
Более неподходящего времени и вообразить было трудно: Сигэру как раз учился на третьем курсе, а значит, пора было готовиться выходить в открытое море взрослой жизни и присматривать себе первую работу. Но какое там море – Сигэру в его нынешнем состоянии смыла бы даже небольшая прибрежная волна. Даже у песчаного замка, построенного детской игрушечной лопаткой, было больше шансов устоять.
Вместе с товарищами он отправился на ярмарку вакансий, проходившую в крупном лекционном зале, но чем больше слушал спикеров, учивших «формулировать свою мотивацию» и «составлять продающее резюме», тем больше понимал, что ему все это не по зубам. Весь этот корпоративный праздник жизни иссушил последние остатки сил, и Сигэру просто ушел.
Сидя на белой от солнечных лучей деревянной скамье во дворе лектория, он пил кофе из жестяной банки и ждал, пока его друзья выйдут из зала. Ни «мотивации», ни энергии, ни желания куда-либо устраиваться у него не было. Сама идея о том, что нужно представлять свои «достижения» в наиболее выгодном свете, вызывала отторжение. Ради чего себя продавать, заполнять эти дурацкие анкеты, начинать где-то работать? Не станет он ничем подобным заниматься.
Теперь Сигэру смотрел на проезжающие по конвейерной ленте аромапалочки и вспоминал благовония, которые курились у алтаря и на могиле во время маминых похорон. С тех пор, как мама умерла, Сигэру исправно зажигал палочку на посвященном ей домашнем алтаре, не пропуская ни единого дня. А еще он зачастил на кладбище – навещал ее могилу. Там, на кладбище, он ощущал спокойствие. Находясь там, он верил, будто мама, ушедшая так внезапно, все еще здесь – и друг от друга их разделяет лишь каменная плита.
Иногда, стоя перед маминой могилой, Сигэру как будто улавливал чье-то пение. Он осматривался вокруг, но никого не обнаруживал. Ему становилось не по себе – неужели у кого-то навороченная современная могила со звуковым сопровождением? Хотя кому нужна была музыка на кладбище? Сигэру испытывал досаду, когда редкие мгновения покоя нарушались таким странным образом.
Когда мама была жива, Сигэру встречался со своей однокурсницей, но после произошедшего она стремительно отдалилась от него, словно опасаясь, что его депрессивное состояние окажется заразным. «Ничего не поделаешь», – думал Сигэру. Как и его подруга, он понимал, что в беспроглядной тоске построить отношения едва ли получится. Все его надежды на будущее утонули во мраке отчаяния.
Только двоюродная сестра Сигэру поддерживала с ним контакт после маминой смерти. Она вдруг начала звонить и писать ему электронные письма, отговаривая посещать мамину могилу – якобы маме это не очень-то по душе. На расспросы Сигэру почему она так решила, сестра ничего внятного сказать не могла, ограничиваясь странными ответами вроде: «Сама не знаю. Я так чувствую, понимаешь?» Сигэру заметил, что в последнее время ее как подменили: если раньше она была патологически не уверена в себе и пыталась лезть окружающим в голову, то теперь вела себя как суровый командир, словно мнение других людей ее совершенно не волновало. Она словно стала неуязвимой.
Господин Тэи по-прежнему стоял за спиной Сигэру. Он протянул ладонь к конвейерной ленте и взял одну палочку. Сигэру не заметил в ней никаких недостатков – цвет и форма соответствовали стандарту. Господин Тэи заметил вопросительный взгляд Сигэру, но в ответ лишь сухо кивнул и ушел инспектировать следующую стадию производства. Для Сигэру господин Тэи казался абсолютно непроницаемым. Это был мужчина чуть за тридцать, в очках с тонкой черной оправой – и в его облике скрывалось нечто таинственное.
Хотя Сигэру постоянно витал в облаках, он все же не мог не обратить внимание на ряд странностей, сопровождавших производство палочек. Первая стадия состояла в смешивании аромамасел с натуральными растительными компонентами. Этот процесс осуществлялся втайне от сотрудников в соседнем помещении. Не то чтобы наличие производственных секретов само по себе было чем-то необычным. Но пару раз Сигэру удавалось взглянуть краем глаза, что там происходит, и выглядело это по-настоящему странно. В том зале постоянно находились двое пожилых женщин, и время от времени до Сигэру доносились их голоса: они повторяли нараспев какие-то фразы, напоминавшие заклинания. Сначала он решил, что у них просто такая эксцентричная манера общения друг с другом, но чем больше слушал, тем отчетливее понимал, что женщины не общаются между собой – их слова адресовались большому котлу, в котором перемешивались ингредиенты. Даже когда Сигэру вслушивался изо всех сил, ему не удавалось разобрать ни единого слова. А еще он не понимал, почему эти женщины всегда носили кимоно. На плечиках кимоно был специальный ремешок – он фиксировал рукава в закатанном положении, отчего они казались еще более внимательными и сосредоточенными, в отличие от Сигэру, который даже в новой рабочей униформе выглядел неряхой.
Тщательно перемешанная ароматическая субстанция доставлялась из потайной комнаты в производственный цех номер 6, где работали Сигэру и его коллеги. Здесь ее скармливали машине, напоминавшей автомат по изготовлению лапши – он придавал субстанции форму и нарезал ее на маленькие продолговатые палочки. До рабочего места Сигэру палочки доезжали по конвейерной ленте – причем в совершенно сухом виде. Это озадачивало Сигэру – разве субстанция не должна была сохнуть как минимум сутки? Иногда он обращал внимание, как его коллега, наблюдавший за только что нарезанными палочками, машет над ними рукой. Интересно, с этим тоже связана какая-нибудь тайна?
По правде говоря, вся компания казалась Сигэру таинственной и загадочной. Он откликнулся на вакансию, которую разместили в местной газете объявлений, бесплатно распространяемой через супермаркеты. Часть текста была напечатана так мелко, что Сигэру не смог ее прочитать. Он с трудом представлял, что это за компания и какую именно работу предстоит выполнять. Единственное, что он понял сразу – это то, что почасовая ставка у них была выше, чем в среднем по рынку. Отчаявшись разобрать текст объявления, Сигэру решил, что у него усилилась близорукость. И ладно бы только это. Побывав на собеседовании, он с ужасом осознал, что совершенно не в состоянии вспомнить название этой компании.
В тот день его собеседовали три человека. Слева сидел господин Тэи, одетый тогда вместо привычной униформы в костюм. Человек посередине был старше остальных: он рассказал Сигэру, что компания занимается производством широкого ассортимента продукции и предлагает обширный перечень услуг, пояснив, что ему следует быть готовым к переводам между разными отделами.
– Вас это не смущает?
– Вовсе нет, – ответил Сигэру.
«Мне-то какая разница», – подумал он про себя.
Вскоре господин Тэи перезвонил Сигэру и сообщил, что тот принят на работу.
В первый же рабочий день Сигэру обнаружил, что основная масса сотрудников – это женщины средних лет, а молодые мужчины вроде него – скорее исключение. Поначалу он беспокоился, не станет ли он среди них популярен и не начнут ли они оказывать ему знаки внимания, добиваться его расположения и ссориться друг с другом из-за его внимания. Однако вскоре стало ясно, что опасаться нечего. Женщины вовсе не считали его присутствие чем-то примечательным – более того, им не было до него особенного дела. Скорее они относились к нему со своеобразной заботой.