Как оказалось, работать в компании женщин, не обращавших на него большого внимания, для Сигэру было комфортно и приятно. Куда труднее ему было общаться с господином Тэи, несмотря на небольшую разницу в возрасте и мужскую солидарность. Тэи не уделял большого внимания Сигэру – он обращался с ним так же отстраненно, как и с остальными сотрудниками. Женщины-коллеги Тэи уважали и часто обращались к нему со своими вопросами, а его холодность их совсем не смущала. Отношение к нему было очень доброжелательным.
Здание оказалось гораздо более запутанным, чем мог предположить Сигэру, когда впервые прошел через небольшой дверной проем, служивший входом. Компания действительно производила широкий ассортимент продуктов, и производственных цехов у нее были десятки – хотя их точное количество различалось в разные дни. Иногда Сигэру казалось, что новый коридор или лестница будто материализовались из ниоткуда там, где их прежде не было. Когда такое случалось, Сигэру объяснял себе это тем, что он все еще новенький и недостаточно хорошо запомнил здание изнутри. Тем более в его состоянии думать обо всем этом было совершенно недосуг. Когда Сигэру выходил на улицу, то наблюдал, как по обе стороны ведущей ко входу аллеи цвела сакура – оттого мир казался ему еще более иллюзорным. И чем иллюзорнее ощущалась действительность, тем проще Сигэру было с ней примириться. Он практически не общался с товарищами по университету, которые жили своей жизнью. Они наверняка стали бы рассказывать, как хорошо у них начинается карьера, а Сигэру при одной мысли об этой теме становилось тошно. Он хотел лишь минимизировать ущерб, который неизбежно должно было нанести ему будущее.
Дни его проходили между домом и работой, не нарушаясь никакими событиями.
В один из выходных дней Сигэру, как обычно, приводил в порядок мамину могилу, как вдруг в очередной раз услышал пение – на этот раз оно было гораздо отчетливее, чем прежде. «Не иначе как на хай-тек-могиле кто-то подкрутил регулятор громкости», – подумал Сигэру. Он с недовольством прислушивался. Ему хотелось уловить, откуда исходит этот дурацкий звук, а потом пойти и разнести его источник. Голос продолжал нудеть:
Ну же, хватит, дорогой,
Не ходи ко мне домой,
На могилу не ходи,
Я не в ней, я там, где ты.
Сигэру был потрясен. Знакомая песня! Когда-то она была очень популярна – ее исполняли во время песенного конкурса Кохаку[15], который шел по телевизору накануне Нового года. Он помнил, как мама подпевала ей и хвалила – какая замечательная песня.
Хотя, конечно, на кладбище она казалось совершенно неуместной. Голос снова и снова повторял последнюю строчку:
Я не в ней, я там, где ты.
Я не в ней, я там, где ты.
Я не в ней, я там, где ты.
И тут Сигэру словно поразило молнией. Это же мамин голос! И словно в ответ на его озарение голос смолк. Сигэру вслушивался изо всех сил – тщетно. Даже ветер в кронах замолчал. Сигэру стоял посреди кладбища совершенно один, в полнейшей тишине.
Сегодня перед Сигэру, как и всегда, проехала очередная партия аромапалочек. Прошедшие контроль палочки завернут в бумагу с каллиграфической надписью «Призыватель душ» и развезут по магазинам. Сигэру не знал, какой эффект оказывали входящие в их состав аромамасла, но знал, что эти палочки были одним из бестселлеров его компании. Как-то раз в обед он попытался расспросить об этом женщин-коллег, но они ничего толком не ответили, а лишь похихикали. Сигэру задумчиво жевал свой карри-кацудон[16], пока наконец не задал вопрос, который назревал у него все последнее время:
– Мне одному кажется, что эта компания какая-то странная?
К этому времени Сигэру достаточно восстановился, чтобы обращать на это внимание. Он стал реже ходить на кладбище, ограничиваясь одним посещением раз в пару недель. Пение он тоже больше не слышал – как бы усердно ни прислушивался. «Наверное, чтобы оно зазвучало вновь, нужно ходить на кладбище часто. Но маме это не нравится», – думал он.
– Не больше, чем любая другая, – ответила одна из женщин, отправляя в рот кусочек жареного тофу, увенчивавший ее тарелку с кицунэ-удоном[17]. Сигэру отметил про себя лисьи черты в ее облике: чуть раскосые глаза, узкое лицо. Кстати, а ведь говорят же, что кицунэ – лисы-оборотни, умеющие воплощаться в людей, – больше всего на свете любят жареное тофу? Поэтому удон с ним и называется – кицунэ-удон. Сигэру одернул себя и попытался перевести мысли в другое русло.
– Я не про это, – неуверенно продолжил он. Но женщины быстро перевели разговор: возле станции открылась новая булочная, и шеф там, говорят, учился во Франции.
– Саварен[18] там просто волшебный.
– Точно, а монблан[19] – еще лучше!
– А я еще не ходила. Стоит попробовать?
– Они все пекут на настоящем масле. Никакого маргарина. Разница чувствуется с первого кусочка!
Сигэру слушал их разговор с отвисшей челюстью. Одна из женщин – с необычно широким ртом – предложила ему зеленого чая из своего термоса. Несколько горячих капель попало ей на руку, но она даже не обратила внимание. У женщины-лисы с собой была огромная сумка, из которой она извлекла заварные пирожные. Остальные встретили пирожные радостными возгласами.
«Да уж, в интересное местечко меня занесло», – подумал Сигэру.
Возлюбленная
Когда я говорю, что не знаю, как пахнет османтус[20], люди всегда очень удивляются. Но у меня на это свои причины. Я с детства страдала ринитом, так что обоняние – не самая сильная моя сторона.
Когда наступает осень и я с кем-то иду по улице – он или она то и дело останавливается посреди тротуара или где-нибудь на углу и восклицает: «М-м, османтус! Как вкусно пахнет!» На это мне приходится рассказывать, что в клинику уха, горла и носа я ходила как на работу: там мне в нос вставляли какой-то аппарат с иголками, он жужжал, втягивал слизь и оставлял меня с очень странным ощущением. Ринит не проходил, а бесконечные походы к врачу утомляли, и я стала ограничиваться безрецептурными каплями из ближайшей аптеки.
Когда же я слышала очередные восторги по поводу османтуса, я иногда притворялась, будто разделяю эти чувства – хотя сама не имела даже самого туманного представления о том, что в этом аромате особенного. Я не переставала удивляться тому, как он стал таким популярным. Когда я честно говорила, что понятия не имею, как пахнет этот османтус, люди реагировали так, будто я бессердечный варвар. Другие цветы такой реакции не вызывают, так что османтус, наверное, действительно какой-то особенный.
Некоторые даже говорили, что хотели бы парфюм с ароматом османтуса. Разумеется, в парфюмерии я тоже не очень сильна. Ни разу не покупала ни одного флакончика. Пару раз я пробовала наносить ароматы, которые получала в подарок, но это как-то глупо: ходишь с ним целый день и даже не чувствуешь, чем от тебя пахнет. Так что сейчас я парфюмерию не ношу.
Неспособность различать запахи лишает многих аспектов жизни. Например, сейчас все полюбили аромапалочки и аромамасла, а мне они совершенно не интересны. В журналах и рекламе твердят о том, что если сделать ароматы частью повседневной жизни – это благотворно сказывается на здоровье и помогает поддерживать более размеренный темп жизни. Возможно, этот целительный опыт проходит мимо меня. Интересно, как может ощущаться такое исцеление?
Хотя теперь мне кажется, что все это к лучшему. Пару дней назад я наткнулась на статью, где рассказывалось, как вся эта ароматерапия вредна для кошек. Оказывается, когда Торти была жива, я ни разу не зажигала при ней дома палочки и не использовала масел, а ведь если бы мой нос работал нормально и про вред для кошек я бы не знала, то наверняка пользовалась бы ими. Не то чтобы я так уж полагалась на знания из Интернета, но иногда они бывают полезными. Именно в Интернете я узнала, что запах мяты для кошек тоже может быть вредным. Но из-за проблем с носом я точно не стану сажать у себя дома пахучее растение. Какая удача!
Не сказать, конечно, что я такая уж везучая. Вот, например, недавно слегла с простудой – хотя вроде не сезон для простуд. И как раз тогда у меня кончились благовония для домашнего алтаря – а сил хватало только на то, чтобы лежать и кутаться в одеяло. На улицу в таком состоянии мне совершенно не хотелось, так что я впервые за долгое время зашла в папину комнату и заглянула в ящик комода. Фактически папина комната стояла нетронутой с момента его смерти. Благовония, которые я там нашла, предназначались для помещения, а не для ритуального возжигания на алтаре, но я решила все же воспользоваться ими. Знаю, для многих такое недопустимо, но я ничего плохого в этом не видела. Наверное, это тоже из-за моего весьма посредственного обоняния. В конце концов, если не чувствуешь запах, то разница между ритуальным и ароматизированным благовонием минимальна. Что то, что другое – просто тонкая палочка, дым от которой устремляется вверх и разносится вокруг, словно разрастаясь во все стороны. Дым благовоний всегда ассоциировался у меня с тем, как душа покидает тело. Хрупкая душа. Иногда я пытаюсь коснуться души пальцами, но она всегда просачивается сквозь них, поднимается ввысь и исчезает. Интересно, куда попадают души после исчезновения?
Так или иначе, нецелевое использование благовоний меня не смущало, так что я продолжила сжигать на домашнем алтаре то, что нашла в папином комоде. Не знаю, как давно они там лежали, но в коробочке оставалось еще почти половина. Вскоре я поправилась и вновь по привычке стала заглядывать в ближайший торговый центр, но, проходя мимо магазинов с благовониями, всякий раз думала – куплю как-нибудь в другой раз, папины же пока не кончились. Вместо них я