Сейчас, пока мама на работе, она должна осторожно присмотреть за дочкой. В комнате легкий беспорядок, и она решает немного прибраться – не так, чтобы это сразу было заметно, но чтобы стало аккуратнее.
Девочка сразу же замечает ее. Поначалу она старается не обращать на гостью внимания и делает вид, что увлеченно играет сама с собой – но наконец не выдерживает и уползает в угол, где садится и замирает. Но девочку так легко не напугать, и вскоре она уже с интересом тянет ручку к кимоно пришедшей к ней женщины. Ткань кимоно такая приятная на ощупь – она совсем не похожа на то, что сама девочка обычно носит. Гостья с нежностью смотрит на то, как девочка гладит ее одежду и извлекает из рукава конфету. Девочка радостно берет конфету и отправляет в рот – посасывая ее, она шевелит языком и у нее надувается то одна щечка, то другая. Женщина с умилением наблюдает за девочкой.
Конфеты – ее секретное оружие. Они срабатывают безотказно, когда ей нужно расположить ребенка к себе. Если раньше она предпочитала ежедневно заглядывать перед работой в кондитерскую, то потом решила, что проще все время носить горсточку сладостей с собой. Кондитер вздохнул с облегчением, когда она стала появляться у него реже – правда, он сам до конца не понимал, что же его в ней так сильно пугало. Конфета тает во рту – девочка все надувает и надувает щеки. Теперь они подруги не разлей вода. Недаром раньше ее называли призрачной няней. Народная молва не дает имена на пустом месте. Мало кто из детей мог устоять перед ее чарами. «Ой, смотрите, привидение!» – испуганно восклицали они.
Начав присматривать за чужими детьми, она поняла, что именно в этом и состоит дело ее жизни – в том числе посмертной. (Надо заметить, что заняться присмотром ей порекомендовали – кое-кто заприметил ее предрасположенность к этому даже раньше, чем она сама.) При жизни ей так и не удалось найти такую работу, с которой не захотелось бы расстаться даже умерев. Да она, собственно, никогда и не работала, пока была жива. Но теперь обнаружила, что работа – не такое уж плохое занятие, как она привыкла думать.
Наконец девочка устала и заснула: теперь нужно быстро прибраться, пока мать не вернулась. Она осмотрела комнату, в которой живут мама с дочкой. На полу стоят набитые игрушками и раскрасками коробки. На стенах висят детские рисунки цветными карандашами. На тенистом балконе сушатся вещи.
Вот бы показать им эту комнату. И не только эту, а все те дома и квартиры, куда она приходила. Вот здесь, в этом самом месте проходит жизнь маленькой семьи: мама с дочкой чему-то радуются, преодолевают разные невзгоды. И кто дал людям право осуждать их? Они ведь ничего не знают от их жизни. Вот если бы они побывали у них в гостях – тогда другое дело. Можно осуждать то, с чем ты знаком. А трепать языком на пустом месте, не зная чужой жизни, не побывав у людей дома? Много же они о себе возомнили. Вот когда сами умрут, тогда и посмотрим, кто был прав. А пока их болтовня вызывала только недоумение.
Закончив все дела, она неподвижно уселась в ожидании мамы и стала рассматривать лицо спящей девочки. Наконец мама возвращается: быстро скидывает ботинки в прихожей и сразу же устремляется в дальнюю комнату, где спит ее дочка.
Присутствия гостьи мама не замечает. Да и та ничем себя не выдает. Незачем торопить события. Она сама обратит внимание на признаки ее существования: обнаружит, что девочка стала спокойнее, а дом – чище. Тогда принять факт ее присутствия будет легче. После этого можно будет перейти к следующему этапу – проявиться физически. И тогда она сможет открыто помогать ей во всех сферах жизни. Ежедневная рулетка наконец-то кончится, и между ними завяжется тесная дружба. Раньше всегда происходило именно так.
Она может сделать счастливой и маму, и ее дочку. Этим она гордится больше всего. А они – не могут. Они даже не пытаются. А она может и сделает это. Вот что отличает ее от них. Непохожесть на людей вселяет в ее сердце легкость. Она наблюдает, как мама берет дочку за руку, и удовлетворенно кивает сама себе…
Мама нежно гладит дочку по щеке и идет переодеваться. Платье в обтяжку падает на пол и стелется у ее ног, напоминая маленькую лужицу. Очередной тяжелый день подошел к концу.
Одной из них уже пора – и она исчезает. А другая – другая идет в душ, смывает с себя этот день и, уткнувшись лицом в подушку, засыпает возле своей дочери.
Эноки
Сначала Эноки никак не могла понять, в чем дело.
Все началось неожиданно. Без предупреждений, без объяснений – люди стали к ней приходить – и их было много. Эноки не знала, зачем они к ней приходят. А когда наконец догадалась – то была ошарашена.
Она, конечно, знала, что тело у нее с некоторыми особенностями. А именно – на стволе, ближе к корням, у нее было два крупных бугра. Но она не придавала этому значения – у каждого найдется какая-нибудь странность, а то и не одна – даже у заурядного деревца. Ничего удивительного. Сегодня это принято называть «индивидуальность». Как бы там ни было, сама Эноки совершенно не переживала на этот счет. Подумаешь – выросло там что-то.
А вот среди людей пошли слухи, что Эноки – особенное дерево. Людям эти вытянутые, округлые бугорки казались чем-то примечательным. На них молились и собирали смолу, которая из них сочилась. Интересно, зачем она им? Странное поведение людей озадачивало Эноки. Настоящее сумасшествие…
«Особенно странно вели себя женщины. Я точно чего-то не знаю», – думала она, глядя на отчаявшихся гостий, складывавших руки в молитвенном жесте и кланявшихся до земли. Эноки и после не сможет свыкнуться с этим ощущением до конца – а поначалу у нее внутри и вовсе кипело от ярости. Что за аттракцион вы себе устроили?!
Понимание потрясло Эноки до глубины души: оказывается, бугры на ее коре принимали за женскую грудь, а смолу – за молоко. И теперь, вспоминая тот день, она может описать свои ощущения одним-единственным словом – отвращение.
«Сладкая роса – то есть смола Эноки обладала особыми свойствами», – говорили они. Якобы если кормящая мать, у которой нет своего молока, вотрет ее себе в грудь, то молоко обязательно появится. Какая чушь!
Другие говорили, что «сладкая роса» – это и есть женское молоко, так что если втирание не помогло – ею можно кормить своего ребенка. И тогда он вырастет здоровым и сильным. Ну и бред!
Так досадовала Эноки, слушая, как люди пересказывают друг другу эти небылицы, толпясь в храмовом саду, где она росла. В негодовании она шелестела листьями – но никто не обращал на это внимания. Людей волновали бугры на ее коре и смола, и ничего другого для них не существовало.
Люди вообще склонны придавать вещам большее значение, чем они содержат на самом деле. Это Эноки усвоила хорошо. Можно предположить, что на этом допущении строятся все мировые религии – по большому счету, ничего плохого в таком представлении не было. Но идея провести параллель между ее наростами и женской грудью вызывала у Эноки отторжение. Обычные уплотнения на древесной коре. А смола из них – уж точно не «сладкая роса». Более того, ее беспокоило, что втирание этой смолы может навредить здоровью. И уж конечно не стоит вливать ее в маленьких детей! Но людям хотелось верить в чудодейственную силу Эноки – силу, в которую не верила даже она сама.
Который год подряд размышляя об этом, она пришла к выводу, что неприятие в ней вызывала произвольность, с которой люди приписывают вещам какие-то свойства. Так люди поступают и с предметами, которые они создают сами, и с теми, что создала природа. Они могут взять фрукт или овощ, который напоминает им какую-то часть тела, и плоско шутить в своих телешоу – глядите, мол, какая непристойность. Хотя если здесь и есть что-то непристойное, так это взгляд зрителя. Якобы полосочка удона[23] такая же тонкая и упругая, как женское тело. Некоторым фруктам умудрялись давать женские имена. Со временем Эноки накопила немало сведений о том, как люди воспринимают мир, и пришла к выводу, что больше всего им нравится вырывать предметы из контекста и приписывать им скабрезный смысл. Какое убожество. Они что, правда такие идиоты? И апогей абсурда – нескончаемая очередь к Эноки, которая даже не была матерью сама – очередь, в которой только и говорят, что про грудное молоко. Питание младенцев – вещь деликатная: неправильное кормление может быть опасно для младенца, и к этому нельзя относиться беспечно. Объяснить это Эноки не могла, но интуитивно понимала. Ей было очень досадно становиться невольной соучастницей – из-за формы ее коры могли пострадать дети.
Но стоявшие к ней в очереди женщины испытывали совсем другое – настоящее отчаяние. Она отчетливо помнила выражения их лиц – и сетовала на то, как жилось женщинам в старые времена, до изобретения молочных смесей. Молодым матерям и сейчас нелегко – слишком уж силен культ грудного вскармливания, но искусственное молоко все же здорово выручает. Есть осязаемая разница между тем, чтобы прибегать к замене, и полным отсутствием всякой замены. Все дело в выборе – раньше женщины его не имели…
Кстати о выборе… Жила однажды женщина по имени Окисэ. Ее изнасиловал мужчина – он угрожал убить ее младенца, если она откажется заняться с ним сексом. Потом это повторилось, а после он убил ее мужа и занял его место.
Это уже само по себе дикость – но история приобрела еще более страшный оборот. От пережитой травмы у Окисэ пропало молоко. Новый муж счел, что раз своего молока у нее нет, ребенка нужно отдать кому-то другому. И Окисэ, неспособная выкормить своего любимого сына, вынудили его отдать. Эх, если бы только в те времена существовали молочные смеси!
– Да все нормально. Буду кормить смесью, – холодно ответила бы Окисэ, крепче прижимая к себе сына. А муж понял бы, сказал ерунду и больше к этому разговору бы не возвращался.
Так или иначе, ребенок Окисэ оказался у одного старика – и новый муж надоумил его убить мальчика. К счастью, у старика просто не поднялась рука на младенца – и он стал растить ребенка втайне ото всех.