Мои мысли крутились вокруг предстоящей даты отъезда.
В течение недели.
Дядя издал триумфальный возглас, наконец доставая что-то из кармана. Он вытащил два бумажных листка, а затем протянул их мне. Я опустила взгляд, не желая прикасаться к ним: билет на поезд до Александрии в один конец и билет на рейс до порта Буэнос-Айреса.
Шум в зале стих вместе с болтовней посетителей. Я размышляла о том, чтобы утопить билеты в стакане воды. Я подумывала разорвать их в клочья и швырнуть в лицо дяде. Предложение руки и сердца, сделанное Уитом, выглядело выходом из неизбежного изгнания. Он протягивал спасительный круг, давал шанс все исправить. Возможность обрести независимость, способ остановить мою мать и ее отвратительное поведение. Ответ на вопрос Уита сложился в моей голове. Медленно подняв голову, я посмотрела в его сторону.
И впервые с тех пор, как я опустилась за стол, он встретил мой взгляд.
Его горящие голубые глаза обжигали.
Уит изогнул бровь, задавая немой вопрос, ответ на который знала только я. Должно быть, он что-то прочел на моем лице, потому что опустил чашку и отодвинул свой стул от стола.
— Я посижу на террасе, пока вы обсуждаете детали.
Рикардо что-то рассеяно пробормотал. Его внимание было сосредоточено на темнокожем мужчине в другом конце зала, который трапезничал со своей семьей. На голове у него был тарбуш, а строгий костюм был идеально отглажен. Уит бросил на меня быстрый многозначительный взгляд, прежде чем уйти. Мой пульс участился, когда я поняла, что он хочет, чтобы я нашла способ встретиться с ним снаружи, подальше от глаз моего дяди.
— Извини, я на минутку. Я увидел друга, — сказал дядя Рикардо. — Подожди здесь.
— Но я уже позавтракала, — сказала я. — Мне, пожалуй, стоит вернуться в свою комнату…
— Только не без меня, — сказал дядя, вставая. — Я отойду не больше, чем на десять минут. — Он окинул меня строгим взглядом и стал ждать, когда я соглашусь с его требованием.
Это было слишком просто. Я упрямо сжала губы и неохотно сдалась. Он кивнул, уходя прочь, и, когда я убедилась, что он не заметит мой пустой стул, я вышла из зала и направилась на террасу, где ждал Уит. Вестибюль был переполнен гостями со всех уголков мира, и пока я пробиралась сквозь толпу, были слышны разговоры на разных языках. Входные двери распахнулись передо мной, и я вышла на улицу, щурясь от солнечного света. Над Каиром простиралось голубое небо без единого облачка. Город всех городов, как называли его некоторые известные историки, и я была вынуждена согласиться. С незапамятных времен это место было настоящим чудом.
Мне была ненавистна мысль о том, что придется покинуть его.
Уит сидел за своим излюбленным плетеным столиком темно-зеленого цвета, спиной к стене, лицом к улице. С такой позиции было удобно наблюдать за потоком выходящих с террасы и входящих на нее людей. Я сразу направилась прямиком к нему и не стала присаживаться. Он, несомненно, сразу же заметил мое появление и задрал подбородок, чтобы встретиться со мной лицом к лицу.
— Почему ты поцеловал меня тогда, в гробнице? — потребовала объяснений я.
— Потому что не хотел умирать, не сделав этого хотя бы раз, — сразу же ответил он. — Минимум.
Я опустилась на стул напротив него.
— Оу.
— Впервые в жизни я выбираю сам, — тихо произнес он. — Я скорее женюсь на подруге, чем на незнакомке.
Подруга. Неужели это все, чем я для него являюсь? Я поерзала на стуле, пытаясь изобразить ту же ледяную беспечность, что и он. В этот момент я возненавидела его самообладание.
— А твоя невеста не расстроится?
— Дорогая, мне на нее наплевать, — он наклонился вперед и пристально посмотрел мне в глаза. Его голос понизился до хриплого шепота. — Я все еще жду твоего ответа, Инез.
Я всем телом ощутила электрический разряд и мне едва удалось сдержать дрожь. Это было важное решение — самое важное в моей жизни.
— Ты уверен?
— Никогда в своей жизни я ни в чем не был так уверен, как в этом.
— Тогда давай поженимся, — сказала я, затаив дыхание.
Он словно был воздушным шариком, наполненным беспокойством. Его плечи опустились, напряжение отпустило его. Облегчение смягчило его черты, рот расслабился, челюсть разжалась. Я и не замечала, насколько он был взволнован, пока ждал моего ответа. Трепетное чувство запульсировало у меня под кожей, заставляя сердцебиение участиться. Я заставила Уитфорда Хейса понервничать.
Но он быстро пришел в себя и улыбнулся.
— Через три дня тебя устроит?
— Три дня? Это вообще возможно?
— В теории, да, — он пригладил свои взъерошенные волосы. — Но это будет чертовски сложно.
— Расскажи мне.
— Нам потребуются священник, лицензия, церковь и свидетель, — перечислил он, загибая пальцы. — Затем мне нужно будет подать извещение в Британское Консульство здесь, в Каире, после чего они уведомят Главное Регистрационное Управление Великобритании.
Я удивленно вздернула брови.
— Ты потратил немало времени планируя это, — беспокойство зашевелилось где-то в глубинах моего живота. — Ты был так уверен, что я соглашусь?
Уит замешкался.
— Я надеялся, что ты согласишься. Было легче сосредоточиться на деталях, чем на возможности отказа.
— Нам нужно решить вопрос с деталями, находясь прямо под носом у моего дяди, — сказала я. — Мы не должны ни в коем случае попасться.
— Как я уже говорил, это будет чертовски сложно. — Уит никогда не изменял своей улыбке. — Но у нас в запасе три дня.
Я держалась за край стола. Я не могла поверить, что моя жизнь пошла таким направлением. От волнения у меня перехватило дыхание, но я не могла избавиться от ощущения, что что-то упускаю. Папа всегда напоминал, чтобы я не торопилась и обращала внимание на детали, которые постоянно упускала из виду. Я слышала в голове его бесстрастный голос, мягко отчитывающий меня.
Когда несешься сломя голову, hijita, легко упустить из виду то, что находится прямо перед тобой.
Но его здесь не было. Я не знала где он и жив ли вообще. Мама утверждала, что дядя убил моего отца, но она оказалась лгуньей. Он мог сидеть где-то взаперти и ждать, пока я соберу кусочки головоломки воедино. Я отбросила беспокойство в сторону. Были и другие вещи, требующие моего внимания. Мы с Уитом должны были как-то незаметно пожениться, чтобы никто об этом не узнал.
Особенно мой дядя.
— Что я должна сделать?
Он откинулся на спинку стула, сложа руки на плоском животе и ухмыльнулся.
— То, что у тебя поучается лучше всего, Инез, — выражение его лица было тёплым, наполовину забавляющимся, наполовину подразнивающим. Его улыбка говорила о том, что он слишком хорошо меня знает. — Мне нужно, чтобы ты была именно там, где тебе не следует находиться.
УИТ
Это была, безусловно, одна из худших идей в моей жизни.
Спортивный клуб Хедивиал возвышался надо мной, — здание, выполненное в европейском стиле, выкрашенное в простые цвета и окруженное пышными пальмами и деревьями. Отвращение обволакивало мой язык, кислое, как вино многолетней выдержки. Сюда допускались лишь британские военные и высокопоставленные английские госслужащие. И хотя мое имя и титул соответствовали требованиям, я с позором потерял свое место в армии.
Опозоренный сын Британии, который хотел продолжать таковым оставаться.
Никто бы не распахнул дверей в знак приветствия перед таким.
Но мне нужны были священник, церковь, свидетель и лицензия. Чтобы наш брак имел хоть какой-то вес, мне требовалось попросить кого-то внутри о двух последних пунктах в моем списке. Кого-то, с кем я не общался уже несколько месяцев. Господи, а может год? После демобилизации время текло как в тумане. Он был моим другом, и, хотя я отталкивал его, все равно старался поддерживать с ним отношения, когда мог, но он об этом вряд ли задумывался. Его родители держали ранчо в Боливии, и они отправили его в Англию, когда ему было всего восемь лет. Он редко рассказывал о своей семье; он никогда не сидел на месте достаточно долго, чтобы можно было успеть развить разговор подобного толка. Он любил поездки верхом и выпить. Он избегал азартных игр, но рисковал собственной жизнью почти ежедневно.
Быстрые лошади, линия фронта и крепкий алкоголь.
Но Лео Лопес никогда не позволял мне сражаться в одиночку, разве что во времена, когда у меня еще была репутация.
Я толкнул деревянные двери и вошел внутрь, чувствуя, как на челюсти начинают ходить желваки. Я разжал зубы и заставил себя придать лицу выражение, которое не выдавало бы моего отвращения.
Вестибюль был столь же изысканным, как и любая английская гостиная, с плюшевыми креслами, дорогими тканями и узорчатыми обоями. Клубы сигаретного дыма окутывали помещение туманным теплым светом, и звуки оживленной болтовни доносились до меня отовсюду одновременно. Мужчины в пошитых на заказ костюмах и начищенных до блеска туфлях располагались в нескольких нишах с удобными креслами, низкими кофейными столиками и зеленью в горшках. Это было заведение в стиле моего отца. Место, где можно пообщаться со сливками общества, завести связи с богатыми и знатными людьми, одновременно сокрушаясь по своей нуждающейся жене и ее пристрастии к жемчугу и драгоценным камням. Я мог представить своего отца в этой обстановке, совершенно трезвого, оценивающего слабые места и готовящегося нанести удар. Позже он использовал все, что узнавал за столом, в личных интересах.
Дверь с грохотом за мной захлопнулась.
Я понял, что меня узнали.
В комнате воцарилась густая тишина, задушившая все разговоры. Никто не издавал ни звука в течение нескольких секунд. Похоже, я сильно переоценил свое обаяние.
— Какого черта ты здесь забыл? — спросил мужчина, слегка покачиваясь на месте. Я заморгал от ярко-алого цвета его формы. Казалось невероятным, что я носил такую же почти семь лет назад. Внезапно я вспомнил его имя — Томас или что-то похожее. У него была возлюбленная в Ливерпуле и пожилые родители, которые любили пить портвейн после ужина.