Которые ни в зуб ногой,
Некомпетентность, грубость, чванство
И принцип жизни – «свой – чужой».
Куда же, бедная Россия,
Бредешь запутанной тропой,
Исправит путь ли твой Мессия,
Вне рамок правил «свой – чужой»?
«Какой смысл таится в рождении…»
Какой смысл таится в рождении,
Случайностей нет на Земле,
Ведь каждый из нас есть вселенная
В огромном вселенском котле.
Но нету Мессии в России,
Да, в общем, нигде Его нет,
И в хаосе всей истерии
Не может быть найден ответ.
Один лишь владел мирозданием,
И Тот был распят на Кресте,
И больше в хрустальном сознании
Нет места прекрасной мечте.
«Откуда мудрости расти…»
Откуда мудрости расти,
Когда в душе песок и камни,
И если честность не в чести,
И жадности не видно грани.
В мозгу лишь деньги постояльцы,
Да гости – хитрость и вранье,
Для пересчета денег пальцы,
И в окружении хамье.
Бывает, что пробьется совесть,
Как бы некстати, невзначай,
Чтобы закончить жизни повесть,
Шепнет: «Себя лишь упрекай».
«Я биографию пишу…»
Я биографию пишу
И отвечаю на вопросы,
Где жил, с кем жил
И с кем дружил,
И почему не нес доносы.
Я посмотрел и удивился,
Вся жизнь на нескольких листах,
Как сон короткий, что приснился,
Как человека в урне прах.
«Откуда боль такая, друг…»
Откуда боль такая, друг,
Тоска сжимает сердце снова,
И умереть не страшно вдруг,
И страшно начинать все снова.
Не верю я, что в этот миг
Надеждой теплою обманут,
Что поток страсти уже стих,
И эта жизнь уже не манит.
Скитаюсь я среди планет,
Не находя своей орбиты,
Лечу к звезде, которой нет,
Сгорю, как все метеориты.
За далью даль зовет меня,
Циничный ветер нервы треплет,
Все меньше сил день ото дня,
Но луч надежды все же светит.
«Стихи не кормят, рифмы их нагие…»
Стихи не кормят, рифмы их нагие,
Они нужны поэту для души,
Ему не важно, слышат ли глухие,
Что принципы меняют на гроши.
Поэт уверен, голосом хрипатым
Смысл жизни людям можно донести,
И вдохновением, из истины отжатым,
Умы, сердца и души потрясти.
Стихи не пишутся от праздности и скуки,
Для прославленья собственного эго,
Стихи рождаются, как музыка, как звуки,
Как капли чистые из тающего снега.
Целительная боль
Эту книгу читать легко. И легкость эта основана на ощущении художественного счастья. Знакомясь со стихами Андрея Кудина, видишь, как развивается современное поэтическое искусство в лучших его себя целиком, без изъятий.
Для Кудина, без всякого сомнения, огромное значение имеет традиция. Причем эту традицию он пропускает через чайшими словообразами.
В поэтическом сборнике «Где та гавань, тихая навеки» Андрей Кудин создает некую систему координат, разбираясь в которой, окунаешься в глубокое и чистое озеро слов. Слова Кудин подбирает с особым тщанием. Для него – это очевидно на протяжении всей книги – принципиальное значение имеет лексическая органика. Автор не использует чересчур выспренних слов, его кредо – это предельно гибкое ведение строки с нанизанными на нее глубочайшими словообразами.
Может, когда на рассвете
Пуля в меня попадет,
Где-то красивый ребенок
Тихо лампадку зажжет,
Робко протянет иконе
Ало-кровавый цветок,
Молча попросит у Бога
Дать, что просить я не мог.
На примере этих строк ясно, как из слов автор ткет поэтическое пространство, бережно и в то же время смело. Он не чурается жесткого и драматичного образа в первых двух строках, сразу предлагая щемящий контраст в следующих. Затем преподает нам урок лаконизма и философичности в неожиданном смысловом повороте. Всего восемь строк – а целый психологически сюжет. И все это происходит из подбора слов, из их осознанной многозначности.
Лирический герой стихотворений Кудина – человек сложный и тонкий. Автор явно идентифицирует его с собственной личностью, вступая на великую и бессмертную тропу русской исповедальной лирики. На этой тропе он не чужак. Черты лирического героя складываются в целое, шаг за шагом, страница за страницей. Подкупает в лирическом герое Андрея Кудина то, что он не может ни к чему остаться равнодушным. Его сердце откликается на все.
Скитаюсь я среди планет,
Не находя своей орбиты,
Лечу к звезде, которой нет,
Сгорю, как все метеориты.
Это очень точное самонаблюдение. У Кудина нет ни капли бахвальства, лирического начетничества. Все более чем всерьез. Роль поэта он понимает как вечное скитание «не находя свой орбиты», полет и горение. Очень точно, безыскусно и сиюяще верно.
Помимо поэтического творчества, Андрей Павлович Кудин – автор нескольких десятков научных работ. Принято считать, что физики и лирики антагонисты, но на практике это не совсем так. Кудин это доказывает. Классическая строгость, актуальный акмеизм в его стихах явно – академического пошиба.
Вещи для жизни,
Ложки и книги,
Фотки и шмотки,
Привычек вериги.
Столько стараний,
Горница знаний,
Масса желаний,
Боль состраданий.
Как здесь все выстроено. Гармония проверена алгеброй, и наоборот.
Но не только внутренние размышления и рефлексии скрепляют эту книгу. Да, Кудин стремится в Космос, воспринимает надмирность как необходимый элемент поэтического миросозидания, но реальная жизнь, упоительные детали занимают в его стихотворениях не меньшее место, чем возвышенные размышления. И это придает поэтическому пространству новый объем. Он не ограничивается просто красивыми описаниями, он всегда в природе находит драматизм, и на этом драматизме формирует тон, интонацию. Получается это всегда со вкусом, неожиданно и трогательно.
Я в лесу на замерзшем болоте
Подобрал как-то раз журавля,
Были сломаны крылья у птицы,
И казалось, она не жива.
Обогрел, отходил, ну и что же,
Никогда в небеса не взлететь,
И боюсь, с благодарной тоскою
Будет в небо годами смотреть.
Ведь ему так хотелось подняться,
Но не сможет теперь он лететь,
И за клином уже не угнаться,
Лишь курлыканье горькое петь.
Сознательная ставка на нервность строки работает. Безотказно. Поэт заставляет нас не только читать, но и слушать. Трехстопный размер создает ощущение полета.
Кудин любит загадывать читателю загадки. Его лирический герой меняется, развивается, открывается разными гранями. Только что он предавался лирическим наблюдениям, созерцал, или же искал наилучшие семантические сочетания высокого с обыденным сквозь призму личной биографии, а тут встает в резкую позицию, дает заряд отчаяния, я бы сказал целительного отчаяния, сильного, входит в образность совсем другого насыщения:
Стих застрял, как камень в глотке,
Душу жжет, как рану соль,
Дайте ж мне в стакане водки,
Я разбавлю эту боль.
Вообще, боль для Кудина немаловажное ощущение в структуре формирования личности. Для него боль – это возвышение. Здесь он близок к русским художественным парадигмам о преображающем душу лая их возвышенными и необходимыми.
Я рискну сделать вывод, что Кудин бунтарь. Кому-то после прочтения этих текстов вывод покажется спорным. Но я поясню. Он бунтарь в хорошем смысле слова, каким был Христо Ботев, каким был Робин Гуд, каким был Некрасов. Он не смиряется с существующим положением дел только потому, что энтропия нарастает, что материальное довлеет над духовным. Он посланец той великой иррациональности, которой сильна и жива Россия. Он никогда не пойдет на эксперимент ради эксперимента. Его натура взросла на мировой культуре, и он как никто знает притягательную силу силлаботоники, что есть тайна, явленная нам в формах и помыслах, которые трудно определить и назвать. Это то самое сито, которое отцеживает настоящие слова, делая их возвышенными и необходимыми.
Об авторе
Андрей Павлович Кудин – российский ученый, писатель, поэт.
Родился в Днепропетровске. Стихи начал писать еще школьником, но главной точкой приложения сил всегда считал исследования духовного и экономического развития стран Азии и Европы, историю религий.
Окончил МГИМО МИД СССР. Основной сферой его интересов стал Китай. Долгое время работал в Институте Дальнего Востока Российской академии наук. Автор нескольких десятков научных работ по вопросам экономического развития азиатских стран, в частности, широко известна бизнесменам и специалистам-международникам его книга об источниках «китайского чуда» – «Частные предприятия в Китае: политика и экономика».
Впоследствии окончил Богословскую академию имени Святых Кирилла и Мефодия. Доктор теологии. Диссертация на соискание докторской степени была посвящена проблемам взаимовлияния византийских и собственно русских традиций в церковном зодчестве эпохи становления христианства на Руси. Один из итогов многолетних исследований – книга А.П. Кудина «Византийско-русский синтез в каменных храмах Киева (конец X–XI вв.)».