– Или так рады, что вернулись домой, – глаза ее смотрели на карту, сама Фортуна все еще пребывала за стенами: – А за остальными стенами что?
– У тех, что сверху, – собаки, по ночам любят бегать. Там собаки, у меня слоны.
– Здесь постоянный ремонт, – махнул Павел на стену сзади.
– Четвертый тип я, кажется, знаю, можете не озвучивать.
– Такое впечатление, что у всех что-то просходит, кроме меня. У меня – тишина. Пробел.
– Бросьте, нас ждет Амстердам, я давно мечтала там побывать. Город мостовых и мостов, – поднялась, вдохновленная, из-за стола Фортуна и подошла к окну. «Иногда пробелы еще важнее слов. Все мы в цепочке событий со своей миссией. Цепочка событий, как пищевая, без которой жизнь может остаться голодной». Фортуна отодвинула занавеску. В окно заглянуло дерево, оно протянуло ветку. «Ну привет». На деревьях росли слова: «весна, весна, весна». По веткам деревьев побежал пьяный сок абсента. И каждый, кто замечал, тоже пьянел, стоило только вдохнуть. Осенью все держатся за шляпы, весной – за головы, чтобы не унесло. Счастливые люди знают, где включить голову, где выключить. Моя не выключалась. Ночь крутила бесконечный сериал с Луной в главной роли. Черной королеве надоело играть самой. А может, ей надоело быть черной. Как черной королеве стать белой? – снять платье.
– Тебя что-то беспокоит? – всматривался в карту Парижа Павел.
– Что меня беспокоит? Уже ничего.
– А вчера?
– Как и всякую порядочную женщину – неопределенность, словно ждешь все время звонка. Стоишь в очереди за звонком и не знаешь, хватит тебе или нет. А когда звонят, ты не берешь трубку, потому что боишься.
– Ну, допустим, он позвонил. И вы договорились. Он спросил: «Как я вас узнаю?» Вы ответили: «Легко. На мне будет хорошее настроение».
– Настроения на мне не было и поэтому он меня не узнал, мы не встретились, и вообще, я ждала звонка не от него. Мы фантазируем в разных направлениях, Павел.
Фортуна повернулась к Павлу и увидела его вопросительное лицо.
– Не спрашивай меня ни о чем.
– Ты требуешь от меня невозможного.
– Остальное у меня уже есть… или по крайнем мере было. Как тебя обычно зовут друзья?
– Паша.
– Можно, я не буду звать тебя Паша. Не обижайся, Павел. Женщина сама все расскажет, если будет нужно, главное – не спрашивать ее ни о чем. Лучше скажи, почему ты развелся?
– Цифры не сошлись со словами.
– А кем она была?
– Искусствоведом, – усмехнулся Павел, – она работала в музее.
– Куда делась?
– Вышла замуж за другого за границу.
– Так за другого или за границу?
– Она всегда хотела там жить, даже не так важно, с кем, – встал Павел со стула, чувствовалось волнение в его теле, которое ему необходимо было чем-то занять. Он подошел к холодильнику и достал оттуда пару яблок. – Ей казалось, что именно там она сможет реализоваться творчески. Что здесь ее идеи так и останутся идеями.
Холодильник был неприлично белым, никаких магнитиков, никаких записочек. Хотя нет, один все-таки был – он висел с торца, поэтому я его не сразу заметила.
– Наверное, обидно, когда тебе предпочитают экспонат?
– Не то слово, – засмеялся Павел, помыл яблоки, потом сорвал с магнитного держателя для ножей один из них, будто выдернул из своего сердца. И теперь он уже мог над этим спокойно смеяться. Раньше эти слова его могли покоробить, испортить его умную коробку, в которой он жил, саркофаг, в котором он пытался спрятаться от внешних раздражителей. «То слово, именно то, просто постарело, затерлось. Из личного превратилось в нарицательное. Слова тоже стареют, они теряют влияние, потому что с годами мы должны научиться их переводить, трансформировать в более безобидные предметы. И горе тому, кто не научится. Тот будет вечно молодым, ранимым и хрупким».
– Достала? – попыталась Фортуна поддержать его смех.
– Почему? – медленно стал снимать кожуру с яблока Павел.
– Только любимая женщина может достать по-настоящему, она знает, где что лежит.
«Я всегда ем фрукты с кожурой», – подумала про себя Фортуна.
– Пожалуй, соглашусь. Женщина не любит, когда где-то что-то лежит, например муж, пока она занята делами, – четвертовал яблоко Павел и спокойно очистил его от серединки. Хотя когда-то она была золотой: «Мы любили друг друга так крепко, что пьянели от каждой встречи». Утаил эту информацию Павел.
– Как вы это пережили? – будто прочитав мысли Павла, спросила Фортуна.
– Завел кота, – принялся Павел за другое яблоко. – Заведи кота, и не будешь шляться после работы, будешь спешить домой, чтобы накормить животное.
– Теперь дома гармония. Всегда есть кого погладить.
– Теперь да. По крайней мере, никто не просится на море. Он сложил дольки яблок в вазу с сухофруктами.
«Правильно, все в одну кучу, зачем пачкать лишние тарелки. Потом их мыть».
– Это вы отлично заметили. То есть ты. Май. Женщины хотят к морю, мужчины думают, как это осуществить. Море смеется.
– Не то слово – хохочет.
– На самом деле все гораздо проще: хочешь дома гармонии? Выключи компьютер, включи женщину.
– Заведи ребенка. Люби Родину. Люби ребенка так, чтобы он тоже полюбил эту Родину.
– Я считаю, что у ребенка только одна Родина – его мать.
* * *
– Как прошла свадьба?
– Отлично. Все было чинно, банкетно, букетно, главное – вкусно.
– Я тоже как-то гулял на роскошной свадьбе, которую готовили чуть ли не год: белый пароход, белый лимузин и «Вдова Клико», каждый бантик, каждая бабочка на своем месте. Через полгода они развелись.
– Ну и что! Мальчики, относитесь к свадьбе как к спектаклю, где главную роль играет невеста. Поставили спектакль, сыграли премьеру, через полгода сняли со сцены, – ну не пошла постановка. Жизнь-то продолжается, и спектакль не последний.
– Мне кажется, здесь дело в общении, – включился в разговор Планшет. – Если следовать закону Авы: она все время вдохновляет, он все время действует, поговорить времени нет. Общение – вот что является гарантом долгих отношений. Всё остальное: чувства, оргазмы, уважение – лишь бонусы, хотя и приятные.
– Еще и невеста-красотка, – добавила к бонусам свои впечатления Ава.
– А жених?
– Такой добрый и хороший.
– Тогда ему точно будут изменять.
– Почему?
– По Фрейду. В природе должен быть баланс. Знаешь историю про волков?
– Нет.
– Лес загибался, животные не множились и гибли по непонятным причинам. Тогда туда завезли стаю волков. Уже через год они навели порядок в лесу: почистили от больных и слабых.
– Нет ничего удивительного. Чувствам обязательно нужны хищники, для баланса в природе отношений.
– Значит, по-твоему, добрые и хорошие – это больные и слабые?
– По-моему – нет, но по жизни – да.
– А как же верность?
– Верность – это роскошь. Удовольствие для души.
– Должна же быть справедливость.
– А справедливость не что иное, как баланс в природе.
– И в чем он выражается?
– В цифрах. Доказано, что мужчины и женщины изменяют друг другу поровну. Так что у вашего жениха тоже есть возможности: я ослабляю галстук – весна, а потом выкидываю его вовсе – лето!
– Кстати, жених был в бабочке, – насупилась Ава.
– Это меняет дело. Тогда сразу лето. Бабочкам нужны куколки.
* * *
– По-моему, у нас сегодня состоялось идеальное знакомство, – взяла еще одну дольку яблока Фортуна.
– Что значит «идеальное знакомство»?
– Когда человек вовремя и со вкусом.
– Тогда это знакомство можно в рамку и в музей.
– Если в рамку, то это уже похоже будет на брак. Не так ли? – захрустела Фортуна сочным яблоком. Губы у нее были красивые, чуть приоткрыты, готовые целоваться.
– Будем считать, что оно идеальное, потому что я о тебе ничего не знаю. А твой муж где?
– С чего ты взял, что я замужем?
– Всякому шедевру нужна охрана.
– Страховка – да, охрана не нужна, порядочности хватает. Мы с мужем не были расписаны и разошлись довольно быстро, от него осталось только несколько фотографий и дочь.
– Выходит, ты не одинока....
– Я мать как не одинока.
– Звучит как ругательство.
– Иногда я ругаюсь. Чаще сама на себя и про себя. Нет, я не чувствую себя одинокой, – соврала Фортуна.
– Она рассталась с ним, сожгла все мосты, но осталась с ним на одном берегу, – не знал, что еще предложить Фортуне Павел. «Может вина? Да, пожалуй, белого».
– Я хотел сказать, что таких много. Почему вы расстались?
– Я хотела белое, он сказал, что еще рано, взял мне красное.
– Из-за вина? – улыбнулся Павел. В глубине души ему импонировало, что она свободна.
– Из-за платья. Дураку было понятно, что на него нельзя надеяться, а дуре—нет, мне всегда трудно было понять, неужели люди на такое способны. Теперь хожу с объявлением на лбу: меняю верность на единственного мужчину.
Павел снова улыбнулся и нарочито внимательно стал разглядывать лоб Фортуны:
– Нет, не видно никакого жизненного опыта.
Лицо Фортуны, которое сейчас растянуло в улыбке губы от комплимента, как от конфеты, действительно было гладким и молодым. Без контекста Павлу трудно было бы понять, сколько ей лет, на вид не более 27.
– Опыта хватило, мудрости маловато.
– Ну и как он, жизненный опыт, разве ничему тебя не научил?
– Нет никакого опыта, есть только набор граблей. Я редко ошибаюсь в людях; в нелюдях – это да, это сколько угодно.
– Это были грабли?
– Да. Окучили, потом перепахали. Да ты сам все прекрасно знаешь.
– Никто не думает о душе, когда видит тело. Разве кто-то думает о душе, когда увлечен вырезом, нет, о душе начинают думать позже, когда либо уже проникли глубже, либо потерпели фиаско, пытаясь проникнуть.
– Откуда же такое малодушие? – спросила Фортуна, что в переводе означало: «А ты, ты думаешь о душе, Павел?»