Талант и воля — ключевые качества личности Алиева. Высочайшая организованность и требовательность — прежде всего к себе. Умение слушать и слышать одного человека и понимать устремления всех, кого объединяет емкое понятие — «народ», «нация». В нем сочетались пророческая дальновидность большого политика и отвага полководца. Глубокая образованность и дарованное природой тонкое эстетическое чувство. Великодушный и незлопамятный, он умел прощать тех, кто ненароком ошибся, но неучи, бесхребетники, корыстолюбцы не могли рассчитывать на его снисхождение…
При рождении его назвали Гейдаром. На русском это значит — Идущий впереди, Предводитель. Расскажем, как он рос, как ему открывался мир в родной Нахичевани, затем во всем Азербайджане, — от Каспия до гор, в большой стране, которая называлась Советским Союзом, как он стал политиком и государственным деятелем, национальным лидером, Предводителем народа.
Глава I «Я РОДИЛСЯ В НАХИЧЕВАНИ…»
10 мая 1923 года, Нахичевань
«Я, Алиев Гейдар Али Рза оглы, — писал он в автобиографии, — родился 10 мая 1923 года в Нахичевани…» Сколько бы раз ни выводил эти строки — в Баку, Ленинграде, Москве, — всегда вставал перед глазами тихий и добрый город над Араксом. Майские дни в этом городе, пережившем века и тысячелетия, чисты и высоки, как небо над весенней мечетью. И светлы, словно надежда, которую дарит своим родителям новый Человек на Земле.
В один из таких весенних дней в семье Али и Иззет Алиевых родился четвертый ребенок. Назвали его Гейдаром. В память о брате Иззет-ханум, погибшем во время исхода азербайджанцев из Зангезура. Тому Гейдару навсегда осталось двадцать три… Спустя годы в семье Алиевых из рук в руки переходил роман Эюба Абасова «Зангезур». Прочитав два толстых тома, Шафига сказала старшим братьям, что о том же рассказывала мама.
— Ты не ошибаешься, Шафига, — отозвался Гасан. — Человек, написавший эту книгу, очень точно передал боль изгнания.
«Солдаты Андроника Узуняна вошли в село с его нижней стороны. У подножия склона запылало несколько домов. Джомард требовал, чтобы люди, забрав, что можно, с собой, уходили в горы.
Крики ужаса, рыдания женщин, плач детей заполнили село. Казалось, и скалы не могли оставаться равнодушными к трагедии, которая разыгралась на зангезурской земле. Всадники, навьюченные ослы, испуганно мычавшие быки и коровы — все смешалось воедино. В селе остались только обезумевшие от горя старики, не мыслящие своей жизни вне дома».
Пережитое навсегда оставило горький след в душе Иззет-ханум. И хотя она старательно скрывала свою печаль от детей, дочки (они обычно внимательнее сыновей) не раз замечали, как мама украдкой плачет.
Если бы в Нахичевани проводили конкурсы красоты, Иззет, бесспорно, поднялась бы на пьедестал. Но строгие правила женского благочестия, принятые в том краю, таких вольностей не позволяли. Иззет-ханум, как и ее родители Джафаргулу и Сарабеим, и родители их родителей, жила по Корану. Даже сыновья никогда не видели ее с непокрытой головой.
Как-то Шафига в комнате расчесывала маме волосы. В дверь постучали. «Должно быть, Гейдар вернулся», — сказала Иззет и торопливо накинула на голову свой любимый келагай, платок.
По дому, как водится в большой семье, хоть в Азербайджане, хоть на Руси или Украине, больше всех хлопотала мама. Отец, вернувшись с бакинских нефтепромыслов, работал на железной дороге. По случаю рождения Гейдара старый товарищ Алирзы Алиева, паровозный машинист, дал оглушительный гудок из своей железной машины. Тихие овечки чуть не попадали со страха в Аракс, над которым щипали траву. По давней традиции самых близких позвали на плов и шербет.
У маленького крикуна, чей крепкий голосок разносился на весь двор, уже было двое братьев — Гасан и Гусейн — и сестренка Сура. Потом по воле Аллаха появилось еще четверо: Агиль, Джалал, Шафига и Рафига. Пять мальчиков и три девочки.
День в истории
Десятое мая 1923 года… Каким он был, тот такой уже далекий день в мире, в Союзе Советских Республик, в Азербайджане? Перелистаем бакинские и нахичеванские газеты — о чем они писали тогда?
В Германии гремят рабочие демонстрации. Американцы протестуют против въезда в США русских белогвардейцев. В Москве «чествуют память профессора Тимирязева». По всему Союзу собирают деньги «на усиление воздушного флота». Рабочие частных швейных мастерских в Баку сдали 22 миллиона 280 тысяч рублей дензнаками (в ходу были миллионы, «лимоны». Из кармана обычного гражданина Алексея Марковича стибрили 16 миллиардов рублей в купюрах, а из квартиры некой Зейба Мамед кызы — домашних вещей на 45 миллиардов рублей). Еще о воздушном флоте — спасибо товарищам Цыбельману, Эйдельштейну и Станезову за три облигации пятирублевого достоинства; одну такую же облигацию внесла ячейка больницы имени Азизбекова. И уже к концу года Азербайджан передал авиаторам два самолета, построенных на собранные всей республикой средства. Один назвали «Красным Баку», другой — «26», в память о бакинских комиссарах, расстрелянных англичанами.
Сто десять курсантов Бакинской совпартшколы штудировали основы марксизма, чтобы «двинуться в гущу пролетариата и крестьянства, для захвата в плен классового разума и просвещения тысячи тысяч трудового люда».
Фабрично-заводской райком партии (Компартии Азербайджана, других уже не было) публиковал список товарищей, которых принимали в партию, и просил всех, у кого есть какие-либо отводы против нижепоименованных, материал направлять в райком. Список небольшой, его интересно привести:
«Принимаются в кандидаты: т. Казаков Г. П., ячейка завода Шмидта, Красноярская Л. Г., ячейка мехмастерской, Захаров И. О., строительный отдел Азнефти, Федотов М. Ф., Фафонов С. И., Залин В. Т., ячейка «Пролетарий», Акопов А. А., Филатов Д. Т., Хачиянц С. Г., Степин К. И., ячейка черногородского отделения Азнефти, Каспаров И. Г., Муратов А. А., канатная фабрика № 2, Джафар Газанфар Абульфаз, ячейка села Ахмедлы…»
Нарком просвещения Азербайджана, заместитель наркома внутренних дел и нарком юстиции подписали инструкцию, подготовленную на основании постановления Совнаркома от 22 апреля 1923 года: «Ни одно произведение не может быть допущено к публичному исполнению или демонстрированию без разрешения репертуарного комитета при Азлите».
Афиши приглашали бакинцев в театр Военморов (бывший Пель-Мюль) на «Гусарскую любовь»; в Государственный Свободный театр «Сатир-Агит», где «ростовский коллектив армянских артистов» давал «Сильву»; на концерт артиста Петербургского академического театра (бывшего Мариинского) И. В. Ершова…
А еще газеты звали на торжественное открытие базара в селе Сураханах — «плата за торговлю и место на базаре взиматься не будет»; приглашали во вновь открытый первоклассный семейный ресторан «Театрал», извещали о торгах и «соревновании на сдачу в аренду буфета, биллиардной, парикмахерской…».
Представительство Уральского горнозаводского синдиката в городе Баку закрылось, а взамен была открыта областная контора, «в район деятельности коей входят весь Кавказ, Закавказье, Туркестан, область быв. Букеевской орды и Персия».
С мая 1923 года управление уполномоченного Закнаркомтруда в Азербайджане начало публиковать «стоимость по местным рыночным ценам набора продуктов и предметов первой необходимости». Сводки выходили четыре раза в месяц — 1, 8, 15 и 22…
Али Рза (или Алирза) Алиев, бывало, приносил из депо эти газеты, уже побывавшие во многих руках, говорил жене: «Ну-ка, хозяйка, давай сравним».
Родительский дом
Ударнику железных дорог Алирзе Алиеву выделили участок земли. На огороде и в саду работали дружно и весело. Каждый в меру своих силенок трудился на грядках, пас овец. Хлеб насущный с ранних лет зарабатывался в поте лица. Лентяев Нахичевань не жаловала.
Иззет-ханум знала, казалось, все о цветах, деревьях, травах. Соседки приходили к ней за рецептами фирменного варенья.
Во дворе на вишни и яблони со своей почти десятиметровой высоты снисходительно посматривала красавица гекча. Она зацветала в марте, а уже в июле-начале августа манила своими розово-зелеными и светло-красными плодами, похожими на алычу, но не такими кислыми. Гасан привил к гекче ветку сливы. Еще много лет нахичеванская гекча радовала пацанву.
Первый хозяин алиевского дома в начале прошлого века привез из Персии черенок груши.
— Плоды она дарила дивные, — вспоминает Шафига-ханум. — До первого снега мы их не трогали. А потом срывали и подвешивали в доме. — Каждая груша тянула на 300–500 граммов и сохранялась всю зиму.
И еще одно детское воспоминание Шафиги освещает теплым светом их нахичеванский двор.
…Раннее утро, чешт, как говорят аксакалы, ревнители местных традиций. Иззет, взяв ножницы и сито, идет к розам, окаймлявшим их двор. Подобраться к ним непросто: шипы! Лепестки нежнейшие. Иззет, подставив сито, срезает их. Лепестки бросает в противень, куда налит сахарный сироп — иначе могут засохнуть. В лепестки, перетертые с сахарной пудрой, Иззет добавляла корицу и белый имбирь. Это варево считалось незаменимым снадобьем при простудах и желудочных хворях, которые не минуют ни одну семью.
Часть лепестков хозяйка сушила в тени, а потом прокладывала ими платья, юбки, чадры. Шафиге запомнилась белая мамина юбка и такая же ослепительно белая кофта с розовыми блестящими цветочками.
— Когда мама стирала эту пару и потом гладила, нагрев утюг угольями, я стояла рядом и глазела. Отутюжив каждую складку, мама укладывала юбку с кофточкой в сундук, а сверху усыпала розовыми лепестками. Надевая чадру, окропляла ее розовой водой. Осенью мама клала в сундук плоды айвы и их тонкий аромат пропитывал одежду, как доброта пронизывала ее натуру. От нее никогда не слышали резких слов; с торговкой, которая бросила напарнице проклятие: «Сэни герюм очагын сенсун!» («Чтобы твой очаг потух!»), она перестала разговаривать.
Конечно, первыми перенимали мамины таинства дочки. Но и ребята мотали на ус. Легкое изящество одежды Гейдара Алиевича, вкус и опрятность — тоже из родительского дома.