…10 мая сорок первого друзья поздравили его с днем рождения. Впереди была сессия, летние каникулы, далеко за ними маячил сентябрь, третий курс. Но первого сентября индустриальный институт многих студентов не досчитался. Кто-то пошел на завод, заменив отца, призванного в армию, кто-то получил направление в военное училище, кого-то, как Алиева, отозвали в распоряжение военкомата по месту жительства. И уже 23 июня Гейдар принял дела в секретной части архивного отдела НКВД Нахичеванской АССР.
Он возвращался домой поздним вечером, нередко затемно. На вымерших улицах Нахичевани гулко отдавались шаги. Иногда из темноты возникал патруль: «Ваши документы!»
Во дворе просторно стояли топчаны — по давней привычке нахичеванцы летом спали под открытым небом, дома — душно. Из комнат выносили постели, посуду. Иззет-ханум склонялась к примусу, накрывала стол Гейдару. Он теперь был за старшего в доме: отец почти все время в командировках, Гасан в армии, Гусейн в Баку… С ним, Гейдаром, советовался Джалал, когда узнал, что за учебу теперь надо платить — 150 рублей за год. Для семьи Алиевых — деньги невероятно большие. В семейном кругу посоветовали Джалалу поступить на подготовительное отделение в учительский институт. Там учили бесплатно да еще выдавали по 50 граммов хлеба в день.
— Сегодня Джалал принес свой хлеб домой, — с тихой гордостью сказала Иззет Гейдару.
— Спасибо, мамочка, — отозвался тот. — Я только чаю попью. Иззет-ханум полила ему на руки воду из кувшина, подала кусочек моющей глины гюль-аби, заменившей в годы войны азербайджанским семьям и туалетное мыло, и стиральное.
Однажды на рассвете, когда небо только отрывалось от земли, Алиевых разбудил плач в соседнем дворе. Там жила семья Хуршид-ханум. Муж был на фронте, с ней — пятеро детей, мал мала меньше. Иззет-ханум окликнула соседку:
— Чем помочь?
— Дети голодны, не могут заснуть! Иззет позвала Гейдара:
— Сыночек, помоги…
Они собрали лаваш, сыр, сахар, консервы и передали Хуршид. Обе матери расплакались.
Засыпая, Гейдар видел, как мама, присев на краешек тахты, обхватила голову руками. Похоже, в ту ночь со своими горькими думами она так и не заснула. Пробудившись от птичьего звона, Гейдар увидел ее на той же тахте. Иззет-ханум встрепенулась:
— Сейчас я приготовлю тебе завтрак, сыночек!
В тот день он решил еще раз попытать счастья в военкомате, может быть, удастся добиться отправления на фронт. Похожие сцены происходили тогда по всей стране. Военкомы, сами писавшие заявления по начальству с просьбой командировать в действующую армию, устало отбивались от просителей.
— Вы и здесь (варианты: на границе, в милиции, училище, в шахте) нужны.
Примерно так же отрезал Гейдару Алиеву дежурный в нахичеванском военкомате и на этот раз.
— Здесь тоже фронт. Закавказский. Когда будет надо, призовем и тебя.
Советская миссия в Южном Азербайджане
К тому времени в Азербайджане для отправки в Иран, помимо военных, были мобилизованы 3816 гражданских лиц. (Статистику отыскал Джамиль Гасанлы.) По его сведениям, в этом списке было 82 партийных работника, 100 сотрудников советских организаций, 200 чекистов, 400 милиционеров, 245 железнодорожников, 42 геолога-нефтяника. Возглавил все это хозяйство — «Советскую миссию в Южном Азербайджане» — секретарь ЦК Компартии Азербайджана Алиев Азиз Мамед Керим оглы.
Решение о составе миссии и ее главе принималось в Кремле. Азиза Мамедовича утвердили членом Военного совета 47–й армии, она размещалась в древнем Тебризе, столице Южного Азербайджана. Миссия действовала с июля-августа сорок первого года до лета сорок второго, когда события на советско-германском фронте заслонили все другие. К тому же через Иран Советский Союз получат теперь военно-стратегическую помощь от союзников. Поставки от Персидского залива шли через весь Иран на Каспий и дальше по Волге или по железной дороге.
Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Мир Джафар Багиров был одним из самых деятельных организаторов похода в Южный Азербайджан. Утверждают, что он проводил аналогию с освободительным походом Красной Армии в 1939 году в Западную Украину и Западную Белоруссию, после которого Украина и Беларусь приросли за счет земель, отторгнутых прежде Австро-Венгрией и Польшей.
Для того чтобы ознакомиться с ситуацией в Южном Азербайджане, Багиров тайно выехал в Тебриз через Нахичевань. Для таких, как он, граница с Ираном была прозрачной. Джамиль Гасанлы приводит его свидетельство об этой поездке: «Будучи в Нахичевани, я на 3–4 часа посетил Тебриз… Несколько раз в Тебризе мне попадались на пути стайки мальчишек и девчонок. Когда я захотел с ними побеседовать и попросил остановить машину, они бросились бежать. Я им сказал по-азербайджански: «Идите сюда». Услышав мою речь, они подошли ко мне… Земля Южного Азербайджана — наша настоящая Родина. Живущие на границе нашей республики граждане уже давно разлучены со своими родственниками… — Затем он остановился у висевшей на стене карты и сказал: — Когда иранское правительство делило страну на области, то указало Азербайджан вот таким (показал на карте). Это — ложь. Азербайджан расположен отсюда до сих пор (показал на карте). Если не кривить душой, то и Тегеран входит в азербайджанские земли». На одном из совещаний в ЦК товарищ, вернувшийся из командировки, рассказал, что они проходили через село Туркменчай. Багиров бросил реплику:
— В этом селе большой азербаджанский народ был разделен на две части…
Жарким летом 1827 года, во время войны России и Персии, войска генерала Паскевича осадили Эривань (Ереван), а затем штурмом взяли крепость Аббас-Абад в десяти верстах от Нахичевани. Начались переговоры о мире. По поручению командующего русской армией в Закавказье их вел Александр Сергеевич Грибоедов, надворный советник Иностранной коллегии Российской империи и уже известный поэт.
Из донесения Грибоедова Паскевичу о переговорах с персидским шахом Аббасом-Мирзой:
«…Я вынужден был сказать, что не имею поручения разбирать то, что предшествовало войне, что это не мое дело.
— Так все вы говорите: не мое дело, — но разве нет суда на этом свете!
— Ваше высочество сами поставили себя судьею в собственном деле и предпочли решить его оружием. Не отнимая у вас ни благоразумия, ни храбрости, ни силы, замечу одно только: кто первый начинает войну, никогда не может сказать, чем она закончится.
— Правда, — отвечал он.
— Прошлого года персидские войска внезапно и довольно далеко проникли в наши владения по сю сторону Кавказа. Нынче мы, пройдя Эриванскую и Нахичеванскую области, стали на Араксе, овладели Аббас-Абадом, откуда я приехал.
— Овладели! Взяли! Вам сдал Аббас-Абад, зять мой, трус, — он женщина, хуже женщины.
— Сделайте то, что мы сделали против какой-либо крепости, и она сдастся вашему высочеству.
— Нет, вы умрете на стене, ни один живой не останется; мои не умели этого сделать, иначе вам никогда бы не овладеть Аббас-Абадом.
— Как бы то ни было, при настоящем положении дел уже три раза, как генерал получал от вас предложения о мире, и ни одно из ваших сообщений несходно с условиями, мимо которых с нашей стороны не приступят ни к каким переговорам. Такова есть воля государя… При окончании каждой войны, несправедливо начатой с нами, мы отдаляем наши пределы и вместе с тем неприятеля, который бы отважился переступить их. Вот отчего в настоящих обстоятельствах требуется уступка областей Эриванской и Нахичеванской. Деньги — также род оружия, без которого нельзя вести войну. Это не торг, ваше величество, даже не вознаграждение за претерпенные убытки: требуя денег, мы лишаем неприятеля способов вредить нам на долгое время».
По Туркменчайскому договору граница между Россией и Персией теперь проходила по Араксу. Шах, уступая России две области и соглашаясь на огромную дань деньгами, уверял царского посла в вечной дружбе с его державой. Передавая эти слова, Грибоедов замечал: «Впоследствии, однако, подтвердились наблюдения, не одним мною сделанные, что у персиян слова с делами в вечном между собою раздоре». Следует, однако, заметить, что эти земли всегда привлекали пристальное внимание англичан, и всевозможные стычки и неприятные инциденты могли возникать не без их участия.
В Нахичевани и ныне сохранился дом генерал-губернатора (здесь размещается замечательный Музей ковров), где в июле 1827 года останавливался великий русский поэт и дипломат. Отсюда открывался превосходный вид на долину: «…я часто поднимал голову над бумагами и направлял подзорную трубу туда, где происходило сражение. Я видел неприятельскую кавалерию, скачущую по всем направлениям и переправлявшуюся через Аракс, чтобы отрезать Муравьева и его две сотни казаков. Он отлично выпутался из беды, не было никакой серьезной стычки, и вернулся к нам цел и невредим, хотя и не смог высмотреть того, что хотел».
Через год с небольшим разъяренная толпа разгромила в Тегеране Российскую императорскую миссию. Погибли 37 человек, среди них и Александр Грибоедов. Его везли к месту последнего упокоения в Тифлис, где осталась юная беременная вдова, Нина Чавчавадзе, по той же дороге, по которой он совсем недавно мчался на юг с особо важной государственной миссией. Проехали Нахичевань, дом генерал-губернатора; 11 июня (по старому стилю) неподалеку от крепости Гергеры скрипучую арбу встретил Пушкин. Вы помните, конечно, эти строки из его «Путешествия в Арзрум»:
«Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу.
— Откуда вы? — спросил я. — «Из Тегерана». — Что вы везете? — «Грибоеда». — Это было тело убитого Грибоедова, которое сопровождали в Тифлис».
И еще век прошумел над Араксом. Над домом генерал-губернатора, откуда в подзорную трубу смотрел в неведомую даль русский поэт и сокрушался «о скудности познаний об этом крае», подняли красный флаг. В городском театре на азербайджанском и русском объяснялись с миром его герои — Чацкий, Молчалин, Скалозуб… Афиши к спектаклю по просьбе друзей рисовал студент педтехникума Гейдар Алиев.