Можно представить простую человеческую радость: греби ценное сырье лопатой. Омрачала восторг местная фауна, состоявшая из единственного вида – здоровенного, как бревно, кольчатого, покрытого шипами червя, получившего имя «пенеус кареглазый». Червяк обладал пастью с пятью рядами острых зубов, и выше пасти – тремя парами глаз с кожистыми заслонками, возможно, и карих. Пенеусы проводили жизнь, ползая в толще песка. На поверхность выбирались в двух случаях: поваляться под ультрафиолетом и накопить электрический заряд или закусить кем-нибудь из соплеменников. Битвы этих живых батареек сопровождались разрядами молний и с безопасного расстояния выглядели эпично. А еще они были практически неуязвимы. Убить червя можно было лишь поразив защищенный роговыми наростами нервный узел, заменявший им и мозг, и сердце. Обычно пенеусы ограничивались отгрызанием сопернику задней части, и тогда недоеденный заползал куда-нибудь поглубже отращивать утраченное.
Безмозглые черви, однако, сообразили, что в их мире появилась новая еда, и начали нападать на рейнджеров. А получив отпор, объединились в стаи. Встал вопрос: перенастроить пенеусов, отбить у них страсть к человечине или просто уничтожить, чтоб не мешали людям копаться в радиоактивном песочке. Вот и поехала Инга с группой космозоологов искать ответ. И не вернулась.
***
Очнулся, как вынырнул. Резко вдохнул – в горле саднило. Закашлялся. Провел рукой вдоль тела, понял, что лежит на песке. Вспомнил: раззявленная пасть, удар хвоста, сорвавший жабры, кровавый «дым», закрутившийся в зелени океана, судорожный вдох, вода в легкие… Лицо. Последнее, что пронеслось в умирающем сознании. Почему ему показалось, что это Инга? Лицо было совсем чужим: хищный прищур, оскаленные острые зубы, змеи волос – Медуза Горгона.
Свет заслонило лицо в обрамлении мокрых распущенных волос. Совсем молодое, девичье. Ему больше двадцати лет не дашь. А возраст его хозяйки разве определишь? Приподнявшись на локте, он оглядел девушку. Обнаженная, она сидела рядом, опираясь рукой о песок. Внимательно, без улыбки смотрела на него, будто ждала чего-то.
– Как тебя зовут? – спросил на общеземном.
Она замешкалась, в глазах промелькнула растерянность.
– Имя. Есть же у тебя имя, русалка?
Он улыбнулся, хотя горло першило от соленой воды.
– Зови меня Ксатль-Туатле, – кивнула головой, – это хорошее имя.
Он отвёл с ее лица мокрую прядь, как занавеску. Она была очень красива. Идеальна, как… Невозможно подобрать аналог. Не статуя, она была живая. Лицо не абсолютно пропорционально: нос несколько длиннее, чем надо, а подбородок чуть меньше, чем полагалось бы к такому носу. Кожа цвета молочного шоколада, волосы раскрученными пружинками глухо-оранжевого цвета, как засушенные апельсиновые корки. Она вся была тёплой. Пахла солью, морем, но ему казалось, что сквозь соленую волну пробивается легкая цитрусовая нота. «Глинтвейн, глоток горячего глинтвейна, вот что она такое, – пришло ему в голову, – глоток, вернувший меня к жизни».
– Ксатль… Как? Можно я буду звать тебя Ксана? Или Ксения. Это тоже хорошие имена. Какое тебе больше нравится?
Она опять задумалась.
– Ксения. Пусть будет Ксения.
– Отлично, – он уселся, – давай выбираться отсюда. Мы, вообще, где?
Девушка поднялась на ноги, прошлась. Покрутила головой, оглядывая бесконечный пляж. Своей наготы она не стеснялась. Как будто всегда так и ходила, голышом.
– До ближайшей станции двадцать миль. Могу вызвать тебе модуль.
Она явно торопилась избавиться от него. Спасла, вытащила на берег, привела в чувство и пока. Даже, именем спасённого не поинтересовалась. Обидно. Ему хотелось продлить это неожиданное знакомство.
– Ты полетишь со мной? Мы могли бы… – он беспомощно развёл руками, – ну поболтать, выпить что-нибудь за мое спасение. А? Меня, кстати, Геной зовут.
Прозвучало глупо. Так ему показалось. И он добавил, встав и чуть поклонившись:
– Геннадий Петров. Инженер-генетик с Земли. В отпуске.
Теперь ещё глупее. Голый и мокрый, всклокоченный, в песке и ошметках биогена. Сейчас она фыркнет и скажет что-то вроде: «Ну и гуляй, Гена, раз в отпуске». Она смотрела на него, чуть склонив голову к плечу. Кивнула:
– Хорошо, Гена. Я полечу с тобой, мы поболтаем и выпьем.
Экраноплан причалил, услужливо дотянувшись трапом до пляжа. До турстанции он скользил вдоль берега, позволяя сквозь прозрачный пол любоваться играми морских дракончиков на мелководье. Но Петрову совсем не хотелось смотреть вниз, хватит с него океана.
– Слушай, а как ты оказалась там? Ну где эта скотина пыталась меня сожрать. А потом еще одна зверюга примчалась.
– Пролетала мимо. Увидела.
– И ты не побоялась сигануть в воду, где эти гады рвали друг друга?
Она пожала плечами:
– Они же были заняты друг другом. Эти гады.
В ее голосе легким эхом прозвучала ирония: «Чего ж бояться?!»
Он представил, как над зеленой гладью океана скользит экраноплан, и девушка видит бьющихся в кровавом облаке ящеров и маленькую фигурку идущего ко дну ихтиандра. Она прыгает в воду, проносится стрелой мимо свившихся в клубок монстров, подхватывает безвольное тело и тянет его вверх. А потом привозит на пляж.
– А твой экраноплан?
– Что?
– Ну мы же на чем-то добрались до берега… Где он? Почему пришлось вызывать спасательный модуль? Почему ты меня сразу на турстанцию не отвезла?
Она еще раз пожала плечами, помолчала, будто задумалась, что сказать. Потом, нехотя, ответила:
– Я наняла левый. Так дешевле. На Дионе есть черный рынок услуг. Всяких. Но я дважды нарушила договор: сначала спрыгнула за борт, потом взяла пассажира. Это не предусмотрено, другая цена. Поэтому он улетел.
– Ух ты! Черный рынок? Я не знал. А что еще там есть?
– Пока всё. Контрабанда животными и минералами, торговля контрафактом и ворованным антиквариатом. Ну и разные нетрадиционные услуги. Даже продажа рабов для разных целей. Когда планету переводят в ближний космос, от этого наследия не просто избавиться. Годы уйдут.
Петров даже не подозревал о таком: где-то на окраине Альянса Большой Земли есть иной мир: страшный и притягательный. Где людьми торгуют, а может и убивают, где запросто покупают что угодно, от краденной из музея древней статуэтки до контрафактной модификационной инъекции – вколол и отрастил… ну третий глаз или третью грудь. Как в фантастических романах. А девушка, сидевшая совсем рядом – он даже касался ее коричневого бедра – запросто, если верить ее словам, прогуливалась в том нереальном мире, нанимала левый транспорт, а может, и что-нибудь покруче. От этих мыслей Петрову стало жарко.
Когда добрались до станции, Гена решил показать себя гостеприимным хозяином.
– Джесика, одежду для меня и для дамы. И смешай нам пару коктейлей.
И уже к гостье:
– Ты какие коктейли предпочитаешь? А закусить? Я бы взял местную рыбу. Заказывай.
Ксения стала перечислять скороговоркой:
– Джесика, стейки с кровью, четыре, жареный картофель, идентичный земному, с луком и чесноком, побольше, рулька с шукрутом. И под коктейль мясную тарелку, двойная порция. Ну и рыбу местную тоже, на твой выбор, Джесика.
Поймав удивленный взгляд Петрова, развела руками:
– У меня очень быстрый обмен веществ.
К хайболу с чем-то затейливо полосатым от бирюзового до ярко-розового, не притронулась, сказала: «Не пью». Петров, делая вид, что ужасно сосредоточен на жареной рыбе, в полглаза следил за быстро мелькавшими над тарелками руками Ксении. И даже то, как она отправляла в ненасытный рот кусок за куском истекавшего мясным соком стейка, казалось ему изящным. Красивым. Все в ней было красивым: тело, едва прикрытое выделенной Джесикой белой туникой, кудрявая копна волос, качавшаяся тускло-медным облаком над лицом, линия тонкого носа и глаза цвета океанской воды, удивительные живые изумруды.
Недолгие дионские сумерки сменились ночью, бархатно-черной, усыпанной чужими звездами, веющей морским бризом. Окна станции открыты, и по комнате гуляет сквознячок, смешивает запахи: низкий густой – жареного мяса, легкий пузырьковый – нетронутых коктейлей, соленый влажный – близкого океана. И опять чудилась Петрову в этой смеси едва заметная цитрусовая нота.
– Останешься?
Ксения оторвалась от куска рыбы. Посмотрела на Петрова. Взгляд ее был чуть более долгим, чем ему хотелось бы. «Оценивает меня, будто покупает какую-то запрещенную игрушку, – он поёжился, – может и не стоило предлагать». Но так хотелось, чтобы она осталась. Смотрела бы на него своими невозможными изумрудами. Девушка молча кивнула и вернулась к поеданию рыбы.
– Сказать Джесике, чтоб приготовила тебе комнату?
Ксения, не поднимая глаз, помотала головой:
– Нет. Я останусь в твоей.
История из дремучей древности: подобрал ты на берегу девушку, привез в свой дом, накормил-напоил, и она в благодарность легла в твою постель. Только не ты спас ее от дракона, а она тебя. Смешно? Пусть, не важно. Важно, что она с тобой, правда, Петров?
Губы искали друг друга, пальцы скользили по телу, играли вечный любовный мотив, звуки его смешивались с тихим плеском волн, дионская луна равнодушно заглядывала в окно. Где-то далеко, за гранью мира, что-то незримое лопнуло с хрустальным звоном – Инга ушла навсегда, осталась только Ксения.
***
Личик света ткнул в глаз, Гена проснулся. В голове пронеслось: «Ксения! Она была тут!» – счастье. И сразу же: «Ксения? Где она?» —одиночество.
– Джесика, где моя гостья?
– Доброе утро, Гена. Сегодня прекрасный день, чтобы…
Он не стал слушать приветственный монолог, перебил:
– Я спросил, где Ксения. Ты можешь ответить?
Вирт-хозяйка буркнула, имитирую обиду:
– Купаться ушла. Куда еще?! Завтрак?
– Потом.
Выбежал на пляж. Берег пуст, океанская гладь тоже. Прошелся по кромке воды, крикнул пару раз: «Ксения! Где ты?» Сел на песок. Смотрел на изумрудную пустоту. Шло ли время? Не замечал. Ждал.