И все дела твои, и добрые, и злые, —
Все было ложь в тебе, все призраки глухие,
Ты был не царь, а лицедей124.
Сослуживец Обручева по Гвардейскому Генеральному штабу, старший адъютант по части ГШ обер-квартирмейстера свиты Е. И. В. генерал-адъютанта А. П. Карцова – 1-го, штабс-капитан И. Ф. Савицкий125 вспоминал о том, как Обручев отреагировал на известие о смерти Николая I: «Безмерно обрадованный услышанной новостью, поспешил к своему коллеге капитану Обручеву. Обручев жил… в штабе (гвардейского корпуса), чтобы сообщить новость. Нашел его спящим. „Николай Николаевич! – начал будить его. – Царь умер!“ – Обручев открыл глаза и удивленно уставился на меня, думая, по-видимому, что шучу, потом сел, что-то зажмурившись промычал и наконец, протерев глаза спросил: не приснилась ли ему в самом деле услышанная весть о смерти императора?
– Правда, – отвечал я, – тело его бездыханное уже во власти тления.
– Ух! Какая же гора с плеч свалилась, какой камень с души спал. Первый раз так легко дышится. Позволь тебя поцеловать за такую приятную весть! Ей, Василий Васильевич! – крикнул он вестового. – Бутылку шампанского, надобно выпить за здравие смерти! – и через несколько минут хлопнула в потолок пробка, возвестив великую скорбь верноподданного»126. Можно допустить, что Савицкий, в 1863 году изменивший присяге и ставший на сторону восставших поляков, в своих позднейших мемуарах несколько сгустил краски, но ясно, что служба в резервном корпусе изменила взгляды Обручева. Здесь, полагаю, находятся истоки его временного отката влево, к либерализму и позднейшей близости с Чернышевским.
13 июля 1856 года Гвардейский Резервный корпус был расформирован127. Штабные структуры были распущены, а его новый командующий ген. – ад. князь А. И. Барятинский вскоре отправился на Кавказ. Поскольку недостаток обученных штабных офицеров остро чувствовался всю войну, военное министерство решило увеличить процент их присутствия в армии путем создания в дивизиях должности начальника штаба128. В Гвардейском корпусе начальник дивизионного штаба должен был иметь чин полковника или капитана Гвардейского ГШ129 (звания подполковника в гвардии тогда не было). Обручев, сохранив должность дивизионного квартирмейстера уже во 2-й Гвардейской Пехотной дивизии130, что было признанием его трудов в резерве, позже займет в ней должность начальника дивизионного штаба.
Карьера Обручева продолжалась удачно: в апреле 1855 года он был назначен исправляющим должность дивизионного квартирмейстера131, а через месяц с небольшим был произведен в капитаны. С 30 июня по 25 сентября 1856 года Обручев находился на коронационных торжествах в составе сборного отряда Гвардейского и Гренадерского корпусов. Здесь, в Москве, он получает свои первые ордена – св. Анны и св. Станислава, оба 3-й степени, а уже 1 января 1857 года Обручев назначается дивизионным квартирмейстером. Кроме того, во время коронационных торжеств решается и вопрос о назначении Николая Николаевича на кафедру военной статистики в Академии генерального штаба. Загруженный делами Д. А. Милютин был уже не в состоянии работать в Академии, и его заменили полковник Макшеев и капитан Обручев, причем последний был рекомендован начальнику генералу Г. Ф. Стефану Я. И. Ростовцевым132.
2 июля письмом из Москвы Обручев сообщил о своем согласии занять место адъюнкт-профессора133. Два года прошло с тех пор, как Обручев окончил Академию, и в сентябре 1856 года он возвратился в скромный двухэтажный особняк на Английской набережной, 32. Поддержка Ростовцева, протежировавшего Обручеву с 1837 года, пригодилась в Академии. В сентябре 1857 года капитан Обручев подал рапорт об отчислении от должности в Академии, горячо и охотно поддержанный Стефаном в донесении на имя начальника штаба Военно-учебных заведений. Однако Я. И. Ростовцев встал на сторону Обручева. В официальном ответе Стефану, в частности, было сказано: «Вследствие отношения Вашего Превосходительства от 17 сего сентября за № 881 Главный штаб, по приказанию г. Начальника штаба, имеет честь уведомить, что по личному Его Превосходительства с капитаном Обручевым объяснению, офицер этот остается в вверенной Вам Академии, чему генерал-адъютант Ростовцев изволит быть весьма довольным»134.
На 1857 год выпадает весьма важный этап в жизни Академии. Прием в нее перестал быть ограничен определенной квотой, он обуславливался только научной подготовкой поступавших. Таких оказалось свыше 60 человек135. Уже в 1857 году наметилось противостояние «старой» и «новой» профессуры в стенах Академии. Оно проявилось в подходах к преподаванию и, конечно же, в оценках случившегося за последние годы. Драгомиров и Обручев особенно выделялись среди молодой профессуры136. «По военной статистике, например, – вспоминал один из слушателей, – ясно и убедительно указывалось профессором (Н. Н. Обручевым), как безусловно необходимо обосновывать ее на подробном изучении производительных сил государства и экономического быта его населения. Вместо перечня цифровых данных и поверхностной ссылки на разные теории западноевропейских ученых получался живой, интересный рассказ, знакомивший с жизнью земледельческих и промышленных классов нашего Отечества»137.
Службу в Академии Николай Николаевич совмещал с выполнением обязанностей в Гвардейском Генеральном штабе, который во второй половине пятидесятых годов был, по словам Д. А. Милютина, «главным центром, из которого исходила инициатива военных нововведений»138. Особенно активную роль в пропаганде идей военных реформ играл обер-квартирмейстер штаба – генерал-майор А. П. Карцов, бывший учитель Обручева в кадетском корпусе, и начальник штаба граф Э. Т. Баранов. Одним из важнейших направлений их деятельности было основание военного журнала.
Дело «Военного сборника»
Еще в 1852 году Д. А. Милютин предлагал для повышения уровня подготовки офицеров Генерального штаба основать военный журнал, интересный и более современный, чем другие139. В 1856 году он вновь возбудил этот вопрос, но, поскольку Милютин был назначен начальником штаба Кавказской армии, решать его пришлось А. П. Карцову. 6 января 1858 года последовало высочайшее позволение на открытие такого журнала под названием «Военный сборник». Первоначально его редакторами были назначены профессора Академии – подполковник Аничков и капитан Обручев. Виктор Михайлович Аничков, преподававший военную администрацию, был «весьма развитой, даровитый и отличный редактор»140. Д. А. Милютин отмечал, что Аничков имел талант блестяще развивать данную ему мысль. Однако Аничков быстро оставил редакцию в связи со своим назначением вице-директором Комиссариатского департамента. На его место был назначен капитан Гвардейского Генерального штаба Хр. Г. Окерблом. Реальным руководителем редакции был Обручев141.
В начале года он уже успел проявить себя в безусловно приятной для Милютина области: Николай Николаевич стал одним из первых критиков – он опубликовал в «Отечественных записках» блестящую рецензию на труд своего будущего начальника о войне 1799 года142, в которой весьма лестно сравнил автора с таким военным историком, каким был ген.-л. А. И. Михайловский-Данилевский143. Усилиями реального редактора заведующим хозяйственной частью журнала и ответственным по литературной части был назначен Н. Г. Чернышевский144. Это был шаг, имевший для Обручева серьезные последствия и требующий объяснений.
Конец пятидесятых годов XIX века был временем роста либеральных настроений в России. Одной из причин их появления было поражение России в Крымской войне, а также специфическое восприятие действительности частью молодежи, получившей образование в тридцатые – сороковые годы XIX века. Трудно переоценить масштабы впечатления от военных неудач и начавшегося нового правления, столь непохожего на предшествующее: «Сотрясение было всеобщее; все как бы проснулись от долговременной летаргии; люди, не только отвыкшие говорить, но даже думать, встрепенулись, и все зашевелилось»145.
Усвоив представления о роли России в Европе, выпускники николаевской школы сделали из проигранной войны главный вывод – необходимы реформы, так как в поражении виноват только существующий государственный порядок. У многих в подсознании осталась внушаемая с детства идея о том, что Россия в состоянии воевать один на один с Европой. Если же война проиграна, рассуждало это поколение, то виновата в этом государственная система. Либеральные настроения имели, таким образом, корни в оскорбленном чувстве национальной гордости, в воспитанной годами неспособности правильно оценивать военные ресурсы России. Парадокс состоял в том, что эти настроения были следствием внушаемой николаевской школой системы ценностей. «Николай I приучил русское общество всякое политическое восхваление и всякое политическое порицание сосредотачивать на лице одного императора. Когда правительству курился фимиам, он относился к лицу императора, когда секретно жестоко порицали его, порицали опять-таки одного императора. Николай до такой степени привык сосредотачивать в своем лице все правительство, всю политику, он так громко провозглашал – „государство – это я“ – он так настаивал на том, что кроме его в России никакой политической силы нет и не может быть, что все привыкли смотреть в этом случае его глазами. Этот взгляд тем более укоренился, что он составлял традицию»146. Естественно, что у такой традиции было свое зеркальное отражение, привлекательное для многих. Однако либерализм для таких людей, как Обручев, сводился прежде всего к мерам по восстановлению величия России.
Современник этих событий, впоследствии видный русский историк Н. К. Шильдер писал: «Неудачи Крымской войны вызвали убеждение, что нужно переделать в корне все военные учреждения Императора Николая. Прежние требования и прежняя система обучения и военная организация Империи навлекли на себя неудержимый поток самой беспощадной критики. Дух порицания овладел также и нашею военною интеллигенцией. Все с каким-то злорадством бросились на прошлое; военные порядки, укоренившиеся со времен Павла I и развитые до последней крайности Императором Николаем, оказались действительно несостоятельными. Но легион реформаторов, явившийся России вслед за заключением мира, точно по мановению жезла, ударил в противоположную крайность. Возмечтали сразу все переделать, перестроить на новых началах, и совершенно забыли о старых фундаментах, крепко вросших в Русскую землю и русскую натуру…»