1
12 апреля 1813 года русская гвардия готовилась торжественно вступить в Дрезден, столицу Саксонии, король которой оставался союзником Наполеона.
Французы продолжали бегство. Мнение о их непобедимости постепенно рассеивалось; некоторые, прежде покорные им народы присоединялись к победителям; зато другие, ошеломлённые неожиданностью события и ещё подвластные устрашающему авторитету Наполеона, с робостью выжидали. Русским надлежало пользоваться успехами и до прибытия новых армий из Франции затопить своими силами как можно больше пространства, никем или почти уже никем не защищённого. Этим достигались две выгоды: увеличение простора для военных влияний в случае нового появления Наполеона из-за Рейна и действие на воображение нерешительных. В конце декабря 1812 года русские вошли в Кёнигсберг, 20 января следующего года — в Варшаву, 16 февраля Кутузов подписал союзный договор с Пруссией, население которой всенародно вооружалось. Летучие отряды корпуса Витгенштейна выгнали французов из Берлина, Ганновера, потревожили Гамбург, и уже граф Чернышев с казаками залетел на самый Рейн, к Майнцу…
Ермолов находился в огромной свите Александра I.
Здесь же были боевые генералы, овеянные славою двенадцатого года, — все, кроме Кутузова. Торопясь на торжества в Дрезден, полководец вышел из кареты и пересел на коня.
Одетый, по обыкновению, в один только мундир, он простудился в Бунцлау и не мог далее продолжать путь. Здоровье его ухудшалось с каждым часом. Начальствование над войсками Александр I вверил графу Витгенштейну, хотя в действующих армиях старше его чинами были четыре генерала:
Тормасов, Милорадович, Барклай-де-Толли и пруссак Блюхер.
«Граф Пётр Христианович, — думал о новом главнокомандующем Ермолов, — никогда не отличался большими способностями. Кроме одной: уметь нравиться государю…»
Волею того же Александра I Ермолов оказался в новой должности, которая обещала ему одни неприятности: с упразднением главного штаба 1-й армии ему поручалось командование артиллерией во всех армиях.
«Вместе с звучным сим именем, — размышлял он, — получил я часть обширную, расстроенную и запутанную. Тем более что в каждой из армий были особенные начальники артиллерии и не было общего. Устроить её трудно, продолжительною кампанией все средства истощены, и способы исправления сопряжены с неизбежною медленностью…
Я объяснился с государем, чтоб избавиться от сего назначения, признавая себя не довольно знающим внутреннее управление артиллерией. Государь в облегчение мне приказал в случаях затруднительных относиться к графу Аракчееву. И мне осталось повиноваться…»
Военная музыка и барабанный бой прервали его мысли.
Церемониальное шествие в Дрезден началось.
Стоял прекраснейший весенний день. Улицы и оба берега Эльбы были усеяны тысячами жителей, одетых в праздничные платья. Воздух оглашался восклицаниями народа и звоном колоколов: большинство саксонцев не разделяло приверженности своего короля Наполеону. Каштаны на другом берегу, в Старом городе, ещё были без листьев, но уже одевались млечным и красноватым цветом черешни и яблони и ярко зеленел крыжовник. Высоко над прочими строениями поднимал острые шпили колоколен собор св. Петра, стоявший на площади за мостом через Эльбу, к которому впереди гвардии медленно двигался на белой энглизированной лошади русский император.
Окна домов в Новом городе, улицами которого шла гвардия, были наполнены женскими головками — чёрными, седыми, рыжими, в париках под пудрою, в чепчиках и под гребёнками. Между последними Ермолов увидел миленькие лица. Мимо бронзовой статуи Станислава Августа III, короля польского, колонны прошествовали через широкий двухсотсаженный мост, две арки которого были разрушены французами, и войска шли по деревянному настилу. Ермолов приметил, что берега над водою были обнажены, не имея набережной, и уступали в красоте и величавости Неве.
На площади перед собором император со свитой остановился, пропуская мимо себя широкоплечих богатырей гвардейцев. Апрельское солнце сверкало, вспыхивая на стальных жалах штыков, ярко начищенных медных гербах и смазных круглоносых сапогах. Немолчное «ура!» перекатами текло от батальона к батальону, от полка к полку. Радуясь выправке солдат, Александр улыбался и успокаивал нетерпеливо перебиравшую ногами лошадь ласковым касанием щегольского, с кисточкой, сапога.
«А ведь главною героя Дрездена — Дениса Давыдова, который занял Новый город с горсткой казаков и гусар ещё 11 марта, здесь нет, — с горечью подумал Ермолов. — Вместо благодарности за подвиг он подвертя разносу барона Винценгероде. И если бы не старик Кутузов, отправившийся с докладом к царю, ещё неизвестно, чем бы всё закончилось…»
Кутузов! Всезнающие штабные офицеры шушукались о том, будто дни фельдмаршала сочтены и что в выздоровлении его отчаялся даже специалыю призванный прусским королём знаменитый лекарь Гуфеланд…
Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Ермолов по окончании церемонии под предлогом нездоровья не поехал на пышный приём, который устроили русским городские власти, а отправился осматривать город. Он побывал в Пантеоне скульптуры, где были собраны творения из одушевлённого греческим и римским резцом мрамора, затем в Зелёной Палате, в которой хранились всяких родов драгоценности, в наполненном раритетами японском дворце и, конечно, в Королевской библиотеке, известной своим собранием рукописных и печатных редкостей. Вечером Ермолов пошёл в театр, где специально для гостей шла довольно пошлая комическая опера «Рохус Помперникель», а после — жалкий балет, в котором прыгали и вертелись как попало две малютки. Он не ожидал увидеть столь дурную игру на Дрезденском театре, знаменитом в Европе. Или, может быть, саксонцы полагали, что русские не стоили чего-либо лучшего?..
На другой день стало известно, что неприятель недалеко и в больших силах. Ермолов явился в штаб Витгенштейна.
Толпа генералов окружала нового главнокомандующего; здесь были: Блюхер, Берг, Йорк, Клейст, Клюке, Цайц, Винцепгероде, Сакен, Мантейфель, Корф. Немцы на русской службе громко галдели с пруссаками на отменном берлинском, швабском, голштинском и прочих диалектах.
Ермолов вышел на середину залы, выждал мгновение, дабы обратить на себя внимание, и зычно спросил:
— Господа! Здесь кто-нибудь говорит по-русски?
После некоторого замешательства первым нашёлся граф Витгенштейн.
— Мы все патриоты России и верные слуги его величества! — раздражённо ответил он.
До этого часа Витгенштейн едва терпел Ермолова за его насмешки, теперь он его возненавидел.
…Торжественным вступлением в столицу Саксонии закончилось мирное шествие Главной армии, начавшееся от границ России… Наступал час битв.
13 апреля Наполеон приехал в Эрфурт, который был местом сбора неприятельских войск, следовавших туда по разным направлениям из Франции, Италии и владений Рейнского Союза. Он уже успел собрать новую армию силою в 128 тысяч человек. Старые французские войска, вытребованные из Испании, следовали на обывательских подводах и лошадях; большую часть составляли юные новобранцы. Пехота и артиллерия находились в удовлетворительном состоянии, чего нельзя было сказать о коннице. Невзирая на слабость её, Наполеон решил немедленно начать поход из долины Майна к Лейпцигу, чтобы обойти правое крыло союзников и отбросить их на юг, в Богемские горы. По пути к нему должен был присоединиться вице-король Италии, что увеличивало его силы до 170 тысяч. 19 апреля вся французская армия, вместе с итальянскими войсками вице-короля Евгения, пасынка Наполеона, находилась уже недалеко от Лейпцига, растянувшись на пространстве в сорок вёрст.
Ей противостояло девяносто с небольшим тысяч русских и прусских солдат под командованием Витгенштейна.
2
В тёмную ночь под проливным дождём Ермолов ехал среди стона раненых и бегущих по обширному полю сражения солдат. Начавшийся счастливо для союзников в полдень 20 апреля бой у местечка Люцен, в двадцати вёрстах от Лейпцига, обернулся неудачей.
До рассвета союзные войска двинулись вперёд через город Пегау и выстроились на равнинах, удобных для действия конницы. Появление их было столь неожиданным, что обыватели не успели увести стада, которые разогнали пушечными выстрелами. Вскоре пространное и ровное поле покрылось длинными линиями пехоты. С бугра, на котором остановилась главная квартира, Ермолову открывалось великолепное зрелище. Пруссаки заняли правый фланг и выстроились, как на учениях, выровняв головы колонн. Конница оставалась позади; гвардия стояла в резерве, подкрепляя правый фланг. Корпус Милорадовича находился в нескольких вёрстах от левого фланга союзников и вовсе не участвовал в сражении.
Неприятель стал показываться в колоннах против центра, но на довольно большом расстоянии. Русские линии подвинулись, чтобы атаковать его, и несколько артиллерийских рот по приказу Ермолова поскакали вперёд, остановились и начали перестрелку ядрами. Среди них была и батарея Степана Харитоновича Горского, который накануне удачно пущенным ядром сразил наповал маршала Бессьера, неосмотрительно выехавшего для обозрения наших позиций.
Обрадованный надеждами на лёгкую победу, Александр I велел войскам идти вперёд; неприятель отступал, и по всей линии завязался сильный огонь.
Пруссаки храбро ворвались в деревню Гросс-Гиршау, занятую французскими стрелками. Добровольцы-егеря, почти мальчики, слепо лезли вперёд, переступая через павших товарищей. Французы упорно защищались; несколько раз селение переходило из рук в руки. Русский гренадерский корпус пришёл на подкрепление, и деревня Гросс-Гиршау, а за ней и Клейн-Гиршау были очищены от противника. С правого фланга и от центра тянулись толпы раненых, которые немедленно заменялись свежими войсками. Ермолов тревожился о своевременном подвозе для артиллерии снарядов, которых он загодя заготовил в шести вёрстах от Люцена в большем количестве, чем было выпущено за всё Бородинское сражение.
Уже казалось, что победа склоняется на сторону союзников. Ермолов видел, как прусский король — высокий, худощавый, в клеёнчатой фуражке и синем сюртуке — подъехал к императору Александру с поздравлениями. Тот поблагодарил его и, пришпорив лошадь, поскакал в сопровождении свиты на правое крыло, где ещё продолжался беспорядочный ружейный огонь. В это время на левом фланге возгорелись частые залпы. Французские колонны атаковали союзников.
Наполеон, двигаясь к Люцену, услышал позади себя сильную канонаду. Оп остановил лошадь, всматриваясь в направление порохового дыма, и сразу осознал, какая опасность нависла над его растянутой армией: союзники грозили уничтожить слабый корпус Нея и разорвать французскую армию на две части в районе Люцена. Наполеон приказал своим корпусам как можно скорее идти к месту сражения, а вице-королю Евгению обойти правое крыло русских войск.
Сражение принимало новый оборот. Император Александр приказал выдвинуть из резерва сорокапушечную батарею генерал-майора Никитина и отправить её на левый фланг, где появился корпус маршала Мармона.
— Я сам буду смотреть на действие твоей артиллерии, — сказал царь Ермолову.
Между тем обеспеченный справа частями Мармона и усиленный подошедшими от Лейпцига войсками, Наполеон в пять часов пополудни возобновил наступление в центре.
Французы ворвались в Клейн-Гиршау, но были отброшены.
На подкрепление нерешительно действовавшему Винценгероде подошли две русские кирасирские дивизии. Исход сражения снова заколебался, но тут часу в седьмом вдруг поднялось с правой стороны густое облако пыли — это появились колонны вице-короля Евгения.
Наполеон только и ждал этого. Он велел Мармону возобновить наступление справа, а сам построил шестнадцать бататьонов молодой гвардия, подкрепил их старою гвардией и двинул вперёд под огнём 80 орудий. Витгенштейн послал Коновницына с гренадерским корпусом остановить войска вице-короля. Бой разгорался. Наполеон сделал новое усилие и ворвался в Клейн-Гиршау. Гросс-Гиршау остался у союзников. Близ этой деревни и по всей линии сражение кипело до наступления полной темноты…
Мокрый, расстроенный и злой, Ермолов въехал в город Пегау, улицы которого были забиты ранеными, умершими, зарядными ящиками, орудиями, фурами. Он спрашивал себя: в чём была причина Люценской неудачи? Конечно, в том, что не имелось настоящего главнокомандующего. Император Александр приказывал; Витгенштейн приказывал как нареченный главнокомандующий; князь Волконский приказывал как начальник штаба; Дибич приказывал как генерал-квартирмейстер Витгенштейна; Толь приказывал как генерал-квартирмейстер, бывший при Кутузове; прусский король приказывал как король; Блюхер приказывал как начальник над прусскими войсками. Приказания часто противоречили одно другому. Видя беспорядок, корпусные командиры стали сами распоряжаться, так что все приказывали при отсутствии общей диспозиции.
Прежнего мудрого предводителя русской армии уже не существовало. 16 апреля Кутузов скончался в Бунцлау, оплакиваемый всей Россией. С его смертью Наполеона надлежало уже побеждать не превосходством гения, а преимуществом в простой силе…
Мрачное настроение Ермолова усугублялось ещё и тем, что Витгенштейн приказал ему доложить императору Александру и королю прусскому, которые ночевали в деревне Гертен, о неблагоприятном исходе Люценского сражения.
Таким образом, граф Пётр Христианович, избрав Ермолова вестником неудачи, желал отомстить ему за язвительные насмешки над немцами. В этом случае он достиг своей цели, что подтвердил впоследствии обер-гофмаршад граф Толстой, сказавший о Ермолове: «Ему деревня Гертен много повредила в глазах государя…»
Однако Ермолов не мог предвидеть, какой новый удар подготовил ему Витгенштейн. Желая оправдаться перед императором Александром за понесённое поражение, он объяснил его царю недостатком зарядов в артиллерии. Ермолов лишился своей должности. Всем своим существом преданный военной службе, он был глубоко и болезненно уязвлён этой несправедливостью и 17 мая обратился с горячим письмом к Аракчееву.
«Долгое время имевши честь служить под начальством Вашего сиятельства, — писал Ермолов, — пе мог я укрыть от Вас образа поведения моего по службе, и не сомневаюсь, что известно Вашему сиятельству, что я никогда и ничего не достигал происками, не позволял их себе и не терпел их в подчинённых моих…
Общая молва обвиняет меня недостатком снарядов. Я всё то имел при армии, что имел в распоряжении; более не мог иметь того, что мне дано. Записки мои объяснят Вашему сиятельству точное состояние артиллерийской части. Если что упущено мною по нерадению о должности, по недостатку деятельности, я испрашиваю одной и последней милости — военного суда, которого имею я все причины не страшиться и считать единственным к оправданию средством».
По повелению Александра I Ермолов был назначен начальником 2-й гвардейской пехотной дивизии в составе лейб-гвардии Егерского, Перновского и Кексгольмского гренадерских, Глуховского кирасирского полков, гвардейского экипажа и конноартиллерийской роты.
3
Как скучна ретирада! Жители всюду прячутся, а те, что провожают союзную армию, не скрывают слёз, опасаясь мщения французов. Многие уезжали с имуществом, оставляя пустые дома, и тем напоминали о горестном отступлении в России. Избаловавшись постоем на богатых саксонских квартирах, гвардейские офицеры ворчали, предвидя наступление цыганской бивачной жизни.
На совещании в главной ставке решено было отступить за Эльбу. Имея в арьергарде отряд Милорадовича, союзники двинулись через Дрезден, но уже не таким парадом, как прежде. Обозы летели по мостовой с громом и стуком, все спешили, стараясь достигнуть понтонных мостов, наведённых ппже и выше города.
Император Александр и король прусский решили остановить Наполеона у города Бауцен, на большой силезской дороге. Позиция эта была выбрана по двум причинам: во-первых, здесь пролегал путь сообщения через герцогство Варшавское с Россией, а во-вторых, союзная армия не отдалялась от границ Австрии, которая всё более склонялась выступить против Наполеона. В арьергардных боях Милорадович имел частые и горячие сшибки с французами и за искусное отступление от Люцена к Бауцену был возведён в графское достоинство.
С 4 по 8 мая войска спокойно стояли на новых позициях, не видя неприятеля.
Бауцен находился перед центром линий, вёрстах в двух или трёх. Союзная армия занимала возвышения, своим левым флангом примыкая к высоким горам, отделяющим Саксонию от Богемии. Горы эти были покрыты лесом и удобны лишь для действия пехоты. От гор и до конца правого фланга тянулось почти ровное поле, пересечённое только несколькими оврагами и селениями. По всей линии построили батареи, огонь которых должен был вредить неприятелю.
Часть центра и правый фланг занимали пруссаки, а на самом конце крыла стоял отдельно от главной армии Барклай-де-Толли, присоединившийся накануне со слабым корпусом — в 8 тысяч человек. Кирасиры, часть артиллерии и гвардейский корпус, в который входила дивизия Ермолова, находились в резерве за центром. Ещё далее возвышался бугор, укрывавший от неприятельских ядер. Тут расположился император Александр и вся главная квартира.
В гвардии никто толком не знал, кто является главнокомандующим: одни называли по-прежнему Витгенштейна, другие — Милорадовича, как старшего по выслуге лет. А некоторые утверждали, что сам император принял звание генералиссимуса и командует всеми союзными войсками.
8 мая, на рассвете, началась перестрелка в авангарде, потом на правом фланге, где неприятель усиливался. Ермолов в сопровождении адъютанта — двоюродного брата Петра Николаевича Ермолова выехал полюбопытствовать на высоты близ селения Креквиц. В подзорную трубу он видел, как по другую сторону Шпрее, от Бауцена, тянулись неприятельские колонны на правое крыло русских позиций, к деревне Мальшвиц, где маршал Ней теснил слабый отряд Барклая-де-Толли.
— Кажется, перейдя на другой берег Эльбы, — сказал Ермолов своему адъютанту и родственнику, не отнимая подзорной трубы от глаз, — мы перенесли с собой и неудачи…
Взгляни, армия наша, и без того малочисленная, растянулась на двенадцать вёрст. Между корпусом Барклая и пруссаками Блюхера образовался разрыв. Не решит ли Наполеон нанести именно тут главный удар и загнать нас в Богемские горы?..
Между тем французы перешли мелководную Шпрее за авангардом Милорадовича, который на глазах Ермолова отступил после упорного сопротивления к левому флангу общей позиции. Вдоль линии союзных войск понеслось несколько неприятельских эскадронов драгун в красных мундирах. По кавалеристам ударили батареи.
— Проверяют силу и местоположение нашей артиллерии! — с досадой бросил Ермолов. — Нельзя всем батареям обнаруживать себя ради такой ничтожной цели!
— Алексей Петрович! Глядите! — перебил его двоюродный брат. — Французы готовят удар на нашем левом крыле!
В самом деле, слева, на лесистых высотах, по крутизнам и оврагам, поднялась ужасная перестрелка. Пруссаки, занимавшие горы, были сбиты с позиции. Ермолов поспешил в расположение гвардии. Отсюда было хорошо видно, как влево, на горах, ружейный дымок из кустарника спускался вниз; Ермолов уже ожидал, что французы вместе с пруссаками посыплются оттуда на большую дорогу.
Большинство русских и прусских генералов приняли эту атаку за главную. Милорадовичу, сдерживавшему французов, начали посылать подкрепления: корпус князя Горчакова, потом часть корпуса Берга, бригаду гренадер и наконец Павловский и лейб-гренадерский гвардейские полки.
В ночь на 9 мая в расположении союзных войск перемены сделано не было.
С рассветом стрелки начали постукивать в горах на левом фланге. Однако молодые солдаты Наполеона, при всей своей горячности, не могли сдвинуть с гор русских, и прежнее превосходство французских стрелков в закрытых местах переменилось. Тогда разгорелся сильный огонь в центре.
Французская пехота от Бауцена построилась в огромное каре и по открытой долине начала медленно приближаться к середине нашей линии. Одновременно неприятель в превосходящих силах принялся теснить правый фланг.
Только теперь открылось намерение Наполеона: ложными нападениями отвлечь все резервы союзных войск к их левому крылу, затем главными силами атаковать правый фланг и, сбив и обойдя его, отрезать им путь отступления в Силезию. Большая часть войск оставалась на левом фланге, в центре находились только гвардия и кавалерия. Барклай-де-Толли со своим отрядом едва мог держаться, хотя и занял новую, более выгодную позицию, почти под прямым углом к линии всей армии.
Наполеон ожидал, что Ней зайдёт в тыл союзной армии, однако тот не сумел исполнить данных ему инструкций и вместо обхода ввязался в серьёзный бой на правом фланге и в центре. В два часа пополудни французский император велел корпусам Бертрана и Мортье, с частью гвардии, атаковать Креквицкие высоты — ключ ко всей позиции. Две огромные гвардейские батареи открыли огонь против Блюхера. Хотя ошибочное движение Нея вправо не подавало повода к опасениям за тыл армии, усиление неприятельских войск в центре угрожало прорывом боевой линии. Полетел гонец от Витгенштейна к Ермолову спешно отправиться на подкрепление Блюхеру.
Ермолов пошёл в огонь и оставался неколебимо со своими гвардейцами даже тогда, когда пруссаки очистили правый фланг союзной армии. Уже более половины офицеров выбыло в батальонах, уже Ермолов получил сквозную пулевую рану в мякоть руки. Знакомый голос окликнул его.
В группе подскакавших казаков он увидел бледного офицера с длинными усами, в высокой медвежьей шапке с изображением серебряной мёртвой головы и в синем плаще. Из-под мундира на груди всадника виднелся эмалевый образ Николая чудотворца, рука крепко держала обнажённую саблю.
— Александр Самойлович? — не сразу признал Фигнера Ермолов.
В армии стоустно передавались истории, одна удивительнее другой, об отчаянной дерзости партизана, который под личиной итальянского офицера совершал диверсии во французском тылу. Теперь он имел вид настоящего казака.
— Благодетель мой! — пылко отвечал Фигнер. — Я только что со своими партизанами выгнал французов из Глейнэ; но не был подкреплён. Барклай в опасности быть отрезанным. Я еду теперь с донесением государю…
— Тогда торопись, потому что неприятели уже заходят к нам в тыл.
Поворачивая серую свою лошадь, Фигнер крикнул:
— Прощайте! Я буду дожидаться случая доказать, что по гроб свой буду почитать и любить вас!
Через два месяца преследуемый французами Фигнер утонул в Эльбе…
Ермолов держался. К этому времени успех Наполеона на правом крыле союзников был очевидным. На отнятую у Блюхера Креквицкую высоту стал корпус Бертрана и было установлено 50 орудий. Мармон, гвардия и резервная кавалерия двинулись по центру. В союзной армии, кроме гвардейских Преображенского, Измайловского и Литовского полков и двух кирасирских дивизий, не было ничего для подкрепления боевых линий. Витгенштейн испросил разрешения у союзных монархов прервать бой и начать отступление.
Арьергард был поручен Ермолову.
Отходя шаг за шагом, цепляясь за каждую высотку, гвардейцы медленно следовали за главными силами, спешившими к Рейхенбаху. Армия отступала неорганизованно. Причиною было то, что все главнокомандующие и оба царя уехали, не сделав никаких распоряжений войскам. Около 60 орудий, которые не успели вовремя вывезти, могли стать добычей неприятеля и считались уже потерянными, если бы не Ермолов. «Где тот случай, — позднее вспоминал участник этой битвы Муравьев-Карский о Ермолове, — в котором бы не нашёлся великий начальник мой, из которого бы он не вышел со славою! Но не умеют ценить или, вернее сказать, не жалуют его. Он имеет много завистников, которые, забывая Отечество, стараются запятнать сего великого мужа в мыслях легковерного государя».
Но все, даже зависть и недоброжелательство, имеет свои пределы. Подвиг Ермолова был столь значительным, что Витгенштейн принуждён был отдать ему должное в донесении русскому императору.
4
Граф Витгенштейн — Александру I
«В начале сражения при Бауцене 9 мая, командуя гренадерскими полками, Кексгольмским и Перновским, и гвардейским экипажем, к которым присоединены были два батальона лейб-гвардии Егерского полка, Ермолов по приказанию моему сменил прусские войска корпуса генерала Йорка, шедшего на подкрепление генералу Блюхеру, и, получив ещё один батальон прусской пехоты и часть артиллерии, защищал деревню Литен, владевшую дорогами, по обеим сторонам идущими, и препятствовал атакам неприятеля с таким мужеством и упорною храбростью, что и тогда даже, когда прусские войска оставили высоты в центре позиции нашей и неприятельские колонны на них явились, а сильная батарея вступилась против правого крыла его отряда и устроилась на продолжении всех его батарей, не отступал до тех пор, пока не получил на то моего повеления; когда же неприятель, преследуя прусские войска, занял деревню Баушуц, находящуюся в тылу его, и я поручил ему арьергард, отступавший через Виршен, и неприятельские колонны, двинувшиеся на Баушуц, были уже ближе к большой дороге, дабы отразить его от оной, то, соединя примерную храбрость свою с решительностью, он обратил конную артиллерию свою на сии колонны и, невзирая на жесточайший огонь с подвигавшихся неприятельских батарей, удержал стремление колонн и, прикрыв отступление своё кирасирами, вышел на большую дорогу и отступил в Виршен, где присоединился к прусскому корпусу генерала Клейста и, составив левое крыло его, дал сильнейший отпор неприятелю и, защищавшись в дефилеях и садах, отступил к ночи на позицию при деревне Кетиц в совершенном порядке, оказав во все сражения отличное искусство в распоряжении и примерную храбрость и мужество, одушевлявшие подчинённых среди самых опасностей».
На сей раз Ермолова не обошли наградой: за храбрость и умелое ведение арьергардных боев он получил алмазные знаки ордена св. Александра Невского.
5
Хотя в обоих сражениях — Люценском и Бауценском — у союзников не было разбито ни одного отряда и даже не захвачено ни одной пушки, они были вынуждены очистить всю Саксонию и отойти в Силезию, к подножию Ризегебирге — Исполинских гор. До глубокой ночи Наполеон преследовал русско-прусскую армию, по затем приказал прекратить наступление, опечаленный новой потерей. По воле случая ядро, пущенное из той же самой батареи Горского, которая сразила Бессьера, разорвало живот любимцу французского императора маршалу Дюроку.
Главную надежду будущих успехов союзники возлагали на вступление в войну Австрии, однако из Вены дали знать о невозможности собрать армию ранее июня. Надлежало в этом положении выиграть время. 23 мая с Наполеоном было заключено перемирие до 8 июля, продолженное впоследствии до августа, которое использовалось обеими сторонами для умножения своих сил.
Тем временем всё шло к возобновлению кампании.
30 июля Австрия наконец решилась объявить войну Франции. Её главная 130-тысячная армия, находившаяся в Богемии, должна была присоединиться к союзникам. В двух русских армиях, а также у пруссаков и шведов под ружьём было до полумиллиона человек. Наполеон тоже усиливался, доведя общую численность войск почти до 400 тысяч. Но главные его силы составляла пехота, а союзники имели преимущество в коннице, которым, правда, не всегда умели воспользоваться.
При соединении с австрийцами Ермолов ожидал встретить отличное войско, напротив того, увидал несчастных солдат, одетых в грязные мундиры, бывшие некогда белыми.
Амуниция была в небрежном виде, офицеры выглядели очень дурно, войско было невыучено. Гренадеры, набранные из славян или хорватов, выделялись ростом, силой и храбростью, но нижние чины не говорили по-немецки, а офицеры не понимали их языка. Случалось, австрийские командиры не могли объясниться со своими людьми иначе как с помощью русского переводчика. В австрийской армии Ермолов не нашёл ни воинского духа, ни необходимого повиновения.
Лишь венгерские гусары, лихие и хорошо экипированные, стояли особняком, но они всегда находились в ссоре с цесарцами и не выказывали приверженности к венскому двору.
Подлинным злом в их войсках были обозы — колонны огромных крытых белых фур, которые тащились по всем дорогам, грабили и разоряли край и задерживали движение армии.
Общим главнокомандующим у союзников был назван австрийский фельдмаршал Шварценберг, недавний враг русских в кампании двенадцатого года, получивший фельдмаршальский жезл по представлению Наполеона. Александр I согласился на это назначение, чтобы удержать союз с цесарцами. Шварценберг, родом чех или богемец, отличался высоким ростом, тучностью, гордостью, был лично храбр, но, как говорили и как доказали вскоре военные действия, лишён военных дарований, отличался нераспорядительностью и нерешительностью. Главнокомандующим российско-прусскими войсками стал Барклай-де-Толли; Витгенштейну вверили русские корпуса первой линии, а в резерве великого князя Константина Павловича Ермолов начальствовал над гвардейским пехотным корпусом, в который входили две дивизии и три артиллерийские роты.
По выработанному плану Блюхер с армией, состоявшей из пруссаков и русских, должен был идти в Силезию, тогда как главные силы союзников направлялись на Дрезден через Теплиц, Кульм и далее горными дорогами Богемии. На севере, в тылу у французов, находилась армия шведского кронпринца Бернадота силою в 90 тысяч. Наполеон, утвердившийся в Дрездене, надеялся центробежными действиями разгромить союзников по отдельности. Но они могли теперь оттягивать его с одной стороны от центра, теснить с другой и, постепенно утомляя, ослабить до того, что смогут разгромить обоюдным нападением. Кажется, с тех пор как гений Наполеона ознобился в России, он стал теряться в своих стратегических соображениях.
Таким образом, в пределы маленького королевства Саксонии сходилось и стояло в нём не менее шестисот тысяч вооружённых людей.
6
Вторые сутки кряду продолжался проливной дождь, растворивший топкую и вязкую почву до того, что гвардейцы на походе оставляли в ней свои башмаки. Во мраке ненастного вечера слышался непрерывный ровный гул со стороны Дрездена: там с самого утра 14 августа кипело сражение между союзниками, покушавшимися войти в город с запада, и Наполеоном, явившемся из Силезии на помощь корпусу Сен-Сира.
Первая гвардейская дивизия под командой Ермолова спешила на выручку отряда Остермана-Толстого, весь день стоявшего в кровопролитном бою двадцатью вёрстами выше Дрездена, у местечка Пирна. Наполеон загодя послал почти сорокатысячный корпус Вандама с приказом перейти Эльбу и отрезать союзной армии путь отступления на юг, в Богемию.
Квартирмейстер великого князя Константина подпоручик Николай Муравьев, молодой, горячий, с толстеньким и чуть шишковатым носом, встретил Ермолова в тесном ущелье и проводил его до места сражения. Он с обожанием глядел на славного генерала, невозмутимо ехавшего по топкому болоту, из которого лошадь с громким хлюпаньем выдёргивала ноги. Ермолов вспомнил поручика и стал хвалить фамилию Муравьевых, назвав отца, начальника главного штаба в корпусе ратников восточных губерний, и родных, про которых он слышал и с некоторыми был знаком…
Александр Иванович Остерман-Толстой, ссутулясь, сидел на барабане среди чистого поля, позади оборонявшихся колонн. На нём не было и сухой нитки. Он поднял свою большую, со смелыми чертами и блестящими глазами, голову и, узнав Ермолова, вскочил с барабана.
— Алексей Петрович! — воскликнул он. — Наконец-то!
Ожидал вас с нетерпением. Советы ваши будут служить мне приказаниями!..
Русские занимали тесную позицию, упираясь левым крылом в Эльбу, а правым — в горы и лес за местечком Цегист и не давая тем самым Вандаму зайти в тыл сражающейся у Дрездена союзной армии. Решили оставить в первой линии пехотный корпус Евгения Виртембергского, во второй разместить гвардейцев Ермолова, а в третьей — лейб-гусар, кирасир и татарский уланский полк. Отряд Остермана-Толстого возрос теперь до 18 тысяч человек против 37 у Вандама.
С приходом гвардии и наступлением ночи покушения французов прекратились. Все ожидали начала неравного боя поутру. В семь пополуночи от Дрездена начали доноситься выстрелы, мало-помалу слившиеся в глухой, с раскатами, гром. Однако корпус Вандама, выстроенный в боевые порядки у деревушки Кольберг, не трогался с места. Русские генералы долго судачили о причинах бездействия неприятеля и решили наконец, что Вандам считал их отряд гораздо сильнее, чем он был на самом деле. Позже получили подтверждение этой догадки. Взятый в плен французами у Пирны лекарь Ревельского полка на вопрос: «Сколько у графа Остермана войск?», чтобы ввести врага в заблуждение, отвечал: «У принца Евгения двадцать тысяч да гвардии подошло пятьдесят…»
Так истёк томительный день. Ермолов, чтобы скрыть малочисленность русского отряда, предложил предпринять ложную атаку. К вечеру 4-й егерский полк двинулся с криком «ура!» на Кольберг, опрокинул передовые цепи и, встреченный артиллерией, отошёл в полном порядке.
Никто не знал о судьбе главного сражения, пока ночью не прискакал от Барклая-де-Толли капитан Новосильцев с повелением идти от Пирны на соединение с главными силами к местечку Максен. В предписании говорилось о том, что союзная армия отходит от Дрездена с намерением расположиться на окрестных высотах. В случае атаки на их правый фланг союзники тотчас перейдут в наступление и опрокинут Наполеона в Эльбу.
Однако истинное положение дел было совершенно иным.
Новосильцев, находившийся в приятельских отношениях с Петром Николаевичем Ермоловым, конфиденциально объявил ему, что вся армия в полном отступлении на Богемию.
От Новосильцева стало известно и о подробностях поражения, понесённого союзниками в двухдневном бою.
16 августа началось трудное отступление союзной армии через горы. В тесном ущелье Диппольдисвальде произошло страшное столпление войск и обозов. Однако главные испытания были впереди. Войскам предстояло горными тропами перейти высоты Богемии и спуститься к городу Теплиц.
Вместе с ними предполагалось отходить и отряду Остермана, который должен был удалиться влево от корпуса Вандама.
7
Ермолов нашёл Остермана-Толстого среди дороги между Пирной и местечком Дона, возле обоза с инструментами. Облака, сочившиеся мелким дождём, закрывали утреннее солнце. Генералы совещались, не слезая с лошадей, в окружении адъютантов.
— Союзная армия поспешно отступает в Богемию… И если мы направимся к Максену, то окажемся между двух огней, — убеждал Ермолов начальника отряда. — Позади — Вандам, а от Дрездена наши войска преследует Наполеон…
На типично южном лице Остермана с тонкими чертами и выразительными чёрными глазами явилось смятение. После совещания в Филях, где он высказался за сдачу Москвы, и особенно после Тарутинского сражения, когда ею корпус сбился с пути и тем лишил русских полной победы, генерал страшился упрёков в трусости и временами впадал в меланхолическую рассеянность.
— Что же вы предлагаете, Алексей Петрович? — не сразу осведомился он. — Ведь ослушанием можно погубить весь отряд…
— Я досконально изучил эти места по сражениям Фридриха II в Семилетнюю войну, — возразил Ермолов, давая знак Фонвизину, который тотчас протянул ему карту. — Вот ежели мы направимся на Максен, отряд будет неминуемо окружён и не избегнет совершенного поражения. В доказательство я предлагаю отправить по этому пути обоз с инструментами, который нас так много затрудняет. И я ручаюсь, что вы его более не увидите…
— Может быть, нам следует пойти вверх берегом Эльбы? На Кенигштейн? — нерешительно проговорил Остерман.
— Я уже предвидел это, — быстро отвечал Ермолов, — и посылал заблаговременно Михаила Александровича Фонвизина с лейб-гусаром для осмотра дорог.
— Ваше сиятельство, — почтительно наклонил тяжёлый набухший кивер ермоловский адъютант, — путь на Кенигштейн крайне опасен. Местность сильно пересечённая. Дорога проходит слишком близко от укреплённой кенигштейнской крепости…
— Остаётся только одно, — решительно сказал Ермолов, сближая свою лошадь с конём Остермана и указывая пункты на мокрой карте, — двигаться не мешкая к Теплицу по Петерсвальдскому тракту.
— Но ведь нам придётся пробиваться через корпус Вандама! — воскликнул Остерман.
— Прошу вас, Александр Иванович, — упрямо сказал Ермолов, — взять в расчёт, в каком положении окажется главная армия, ежели Вандам по Петерсвальдскому тракту поспеет к Теплицу раньше неё.
В самом деле, если бы французам удалось войти в Богемию и занять спуск с гор по южную сторону, союзной армии угрожала бы опасность быть запертой с севера главными силами Наполеона и с юга — корпусом Вандама в узких теснинах Рудных гор. Поэтому Наполеон не случайно сказал, что никогда Вандам не имел лучшего случая заслужить маршальский жезл.
Ермолов предлагал в виду вдвое сильнейшего неприятеля фланговым движением прорваться через ущелье у Гигсгюбеля на Петерсвальде и преградить Вандаму путь к Теплицу. От удачного выполнения этого смелого плана зависело теперь спасение всей союзной армии.
— Вы сознаете, какая ответственность ложится на нас? — уже сдаваясь, спросил Остерман. — Мы рискуем потерять гвардию!
— Беру эту ответственность перед его величеством на себя! — отрезал Ермолов.
Было решено: принцу Евгению Вюртембергскому вместе со 2-м корпусом атаковать Кричвиц — слабейшую часть в позиции французов, оттягивая на себя их силы; Остерману поспешно идти прямо к теснине Гигсгюбеля с Преображенским, Семёновским, Измайловским полками, морским экипажем, лейб-гусарами и кирасирами; Ермолову оставаться в арьергарде и с полками 4-м и гвардейскими егерскими, Ревельским пехотным и Татарским уланским атаковать Кольберг, делая на Вандама ложные нападения.
Обоз с инструментами и денежный ящик лейб-гвардии Финляндского полка были отправлены на Максен и, как и предсказал Ермолов, стали добычей французов.
8
Только оглядываясь назад, на пройденный 16 августа путь, Ермолов полностью осознал, какую невыполнимую задачу решил русский отряд.
Отборные войска, цвет русской армии, опрокинули неприятеля у Кричвица и отдалили его от дороги. Их успешные атаки имели крайне выгодное последствие: Вандам, обманутый ложными атаками, начал стягивать к этим пунктам силы, которые ранее были отряжены наперерез Остерману.
Бесстрашные гвардейцы егеря, которыми командовал Карл Иванович Бистром, выбили по приказанию Ермолова французов с высот Кольберга, по другую сторону Петерсвальдского тракта. Кавалерия, предводимая принцем Леопольдом и генералом Кноррингом, опрокинула французскую пехоту и загнала её в лес.
Прикрытый этими атаками Остерман спокойно прошёл десять вёрст по тракту до Гигсгюбеля и вступил в ущелье. Выход из теснины преграждали вражеские колонны, выстроившиеся в две линии с артиллерией. Здесь Ермолов нагнал Остермана, который, видя, что весь отряд, имевший до тридцати орудий, сильно растянулся, начинал уже раскаиваться, что последовал его совету.
— Повторяю, ваше сиятельство, — говорил Ермолов графу, — я беру на себя всю ответственность за то, что может приключиться с гвардией.
В этот момент генерал-майор Кнорринг, сын героя турецкого и финляндского походов, прискакал с донесением об одержанных 2-м корпусом успехах. Ермолов в присутствии Остермана повелел ему тотчас возвращаться к войскам, строго добавив:
— Вы сперва доделайте, Карл Богданович, а уж после приезжайте досказывать…
Став, по существу, начальником отряда, Ермолов поехал в голову колонны.
— Преображенцы! — крикнул он. — Ружья не заряжать!
Сблизиться с неприятелем и взять его по-русски, на штыки!
Едва французы открыли батальный огонь, как широкоплечие усатые ветераны-преображенцы с криком «ура!» опрокинули их с дороги. Морской экипаж рассыпался в лесу, влево от тракта, и заслонял движение колонны, держась на одной высоте с гвардейцами. Семёновский полк сменил преображенцев и стал в голове. В таком порядке отряд продолжал марш далее, к Геллендорфу.
У Геллендорфа почти перпендикулярно Петерсвальдскому тракту сходилась другая дорога, идущая по ущелью, образуемому рекой Бар, на Кенигштейн. Ермолов приметил, что по ней тянется тяжёлая французская артиллерия. Как она нужна была Вандаму, чтобы зажать армию союзников у Теплице! Ермолов немедленно остановил гвардейскую артиллерийскую роту полковника Ладыгина и, лично расположив пушки на высотах, приказал открыть огонь. Приведённые в замешательство французы поворотили назад; несколько фур, зарядных ящиков и одно орудие были подбиты.
Вандам, сбитый с толку ложными донесениями, получил ещё одно подтверждение тому, что русские превосходят его корпус в численности пехоты и артиллерии.
Начиная с Петерсвальде, дорога сделалась менее удобной, перейдя в непрерывную теспину. Ермолов вместе со своим двоюродным братом и Фонвизиным отправился в арьергард встречать 2-й корпус. Весь день прикрывая марш главной колонны и сражаясь с превосходящим неприятелем, корпус потерял много людей и обозов, а также одну пушку с подбитым лафетом, который некогда было чинить. Происходило организованное отступление, и уже почти была достигнута цель, намеченная Ермоловым: занять точку, где отряд мог стать лицом к неприятелю и дать возможность армии без потерь спуститься с гор.
Ермолов приказал обер-квартирмейстеру 2-го корпуса Гейеру расположить стрелков в садах и виноградниках на Ноллендорфских высотах и удерживать их, по возможности, дольше, дабы дать возможность войскам занять удобную позицию.
Вечерело. Ермолов только лишь проскакал до головы колонны, как с возвышенности Ноллендорфа французы открыли сильный огонь по отступающим войскам Гейера. Вандам потеснил русских и успел расположить на высотах свою артиллерию.
Ермолов вызвал к себе Гейера и при Остермане зло заявил:
— Благодарите бога, что я подчиняюсь графу Александру Ивановичу, а то бы я вас расстрелял здесь на месте!..
Скоро пала ночь. Вандам остановился в Геллендорфе. Его позиция отделялась от русских лощиной; передовые цепи стояли на виду одна у другой. Ряды огней засверкали с обеих сторон и осветили мрачные леса Исполиновых гор.
Одна важная задача русскими была решена. Надобно было решать другую, более трудную: Вандам, узнавший наконец от пленных о малочисленности отряда Остермана, решился быстротой и боевой активностью загладить пассивность двух прошедших дней. Он надеялся 17 августа запять Теплиц, отрезать колоннам главной армии выход из Рудных гор и тем довершить её поражение под Дрезденом.
9
Рано поутру, когда густой молочный туман сполз в долины, Ермолова разбудил его двоюродный брат и адъютант:
— Алексей Петрович! Французы в больших силах теснят наш арьергард!..
Взяв Измайловский и Егерский гвардейские полки, Ермолов поспешил к Ноллендорфу.
Скрытые густым туманом, французы напали с левого фланга на егерей, взяли триста пленных и перемешались с русскими войсками. Прибывшие гвардейцы остановили их и оттеснили к Ноллендорфу.
Остерман твердил Ермолову:
— Приказывайте, а я исполнять буду…
Порешили: корпусу принца Евгения Вюртембергского сдерживать натиск французов, а Ермолову с гвардией занять, не доходя до Теплица, выгодную позицию и остановить на ней войска. Выслав вперёд для обозрения поручика Александра Муравьева, Ермолов отправился искать место для предстоящего боя.
Несколько вёрст почтовая дорога шла тесниной, не позволяя нигде развернуть войска. Так Ермолов со своим двоюродным братом Петром Николаевичем добрался до селения Кульм с каменным господским двором под черепичной крышей. Отсюда влево открывалась волнообразная долина с разбросанными на ней аккуратными немецкими деревнями.
Справа Рудные горы опускались почти до самого тракта, покрытые лесом и прорезанные глубокими и крутыми ущельями, по дну которых текли маленькие речушки, впадающие ниже Кульма в реку Страден.
— Вот тут, за ручьём, мы и остановимся, — миновав Кульм, сказал Ермолов Петру Николаевичу. — На нашем правом крыле местность хотя и открытая, но затрудняет движение рекой с топкими берегами.
— Зато слева холмы дают французам выгоды для атаки, — заметил капитан Ермолов. — А ведь это самый важный фланг.
— Вижу, брат, вижу. Но что поделать! — согласился с ним Алексей Петрович. — Укрепим это крыло войсками.
Ведь лучшей позиции нам всё равно не сыскать. Поручик Муравьев проехал до самого Теплица да так и вернулся ни с чем.
По предложению Ермолова войска расположились так: в центре, у селения Страден, — батальоны 2-го пехотного корпуса; на левом и правом флангах, а также в резерве — гвардия. Отряд генерала Кнорринга занял мызу в полутора вёрстах впереди позиции. Артиллерия устроилась на отлогих скатах высот, господствующих над местностью. Муромский полк вместе с гвардейскими егерями был послан на лесистую высоту, за деревней Страден, которую надлежало оборонять особенно упорно: здесь должна была спускаться союзная армия, идущая через Богемские горы.
Общая численность русского отряда не превышала 4 тысяч человек. При этом 2-й пехотный корпус был совершенно расстроен предыдущими боями.
Когда войска устраивались на позиции, на тракте от Теплица показалось несколько всадников в прусских мундирах, мчащихся во весь опор. Адъютант Фридриха-Вильгельма прискакал, чтобы известить Остермана о положении союзной армии.
— Все колонны и император Александр ещё в горах, — сказал он. — Король уже в Теплице и просит вас держаться как можно долее. От вашей твёрдости зависит участь армии…
Граф Остерман и Ермолов объехали ряды войск, объявляя, что решено не отступать ни шагу и надобно устоять или умереть. «Ура!» было общим ответом. Измайловцы просили, чтобы им первым позволено было идти в огонь; музыканты, барабанщики, писаря требовали ружей и патронов.
Из-за густого тумана трудно было угадать движение и численность французов. Только гремела с обеих сторон пушечная пальба. Принц Евгений держался с егерями часа два и начал отступать к Кульму, теснимый неприятелем.
В десятом часу туман постепенно стал рассеиваться, открывая синие колонны французов, спустившихся с гор. Они выбили слабый отряд Кнорринга из Кульма, открыли огонь из батарей и построились к атаке. Вслед за тем неприятельская бригада двинулась на левый фланг русских, чтобы оттеснить их от гор. Егеря встретили французов у деревни Страден, где загорелся отчаянный бой. Солдаты сражались на пересечённой ручьями и каменными заборами местности, стояли не цепью, а толпами ж дрались отчаянно против превосходных сил. Русские и французские стрелки, перескакивая через кучи камней и рвы, отделявшие сады и рощи, сшибались на полянах. Если какой-либо взвод подавался назад, офицеры бросались на врага, увлекая за собой солдат. Когда французы ворвались в Страден, генерал-майор Храповицкий с Измайловским полком опрокинул их штыками и был ранен во вражеских колоннах. Вандам снова овладел Страденом и атаковал свежими колоннами Пристен. Бывшие там полки 2-го корпуса, расстреляв последние патроны, отступили. За ними продвинулся неприятель, учредил батареи и открыл огонь против гвардии. Таким образом, ей одной пришлось продолжать сражение.
Отборное войско стояло неколебимо. Семёновцы пошли в штыковую атаку на Пристен. Два неприятельских батальона были окружены и почти совершенно истреблены. Но и Семёновский полк потерял до девятисот человек. Подпоручик Семёновского полка Матвей Муравьев-Апостол своим примером ободрял солдат: он вскочил на пень среди бушевавшего огня, надел коротенький плащ на конец шпаги и, махая ею, созывал своих солдат к новому приступу, но в этот миг пуля ужалила его. Па помощь семёновцам Ермолов послал два батальона Преображенского полка. Пристен переходил из рук в руки.
Ермолов находился возле Остермана, когда черепок чиненного ядра ударил в начальника отряда. Остерман не свалился с лошади, однако раненная выше локтя его рука болталась, едва держась в плечевом суставе. Александр Муравьев с другим адъютантом подхватили его. Остерман, без кровинки в лице, был отнесён в сторону и тотчас окружён врачами из разных полков. Поминутно теряя сознание, граф Александр Иванович остановил свой взор на молодом медике, недавно поступившем на военную службу, и твёрдым голосом произнёс:
— Твоё лицо мне нравится… Отрезай мне руку…
Перед операцией Остерман-Толстой попроспл:
— Соберите солдат. Пусть поют мне русскую песню…
Руководя с самого начала боем, Ермолов после ранения Остермана стал и формальным командующим. Положение отряда было отчаянное. В резерве оставалось только две роты Преображенского полка; все остальные подразделения уже побывали в огне и выбивались из последних сил. Напор неприятеля возрастал, вновь прибывавшие части корпуса Вандама увеличивали натиск.
Ермолов, разъезжая посреди огня, воодушевлял солдат, объяснял им важность удерживаемых позиций, обнадёживал скорым подкреплением. Несколько раз посылал он в Теплиц узнать, не идёт ли на помощь корпус Раевского, но никто не показывался. Силы таяли, таяли и боеприпасы.
Вандам подвёл к полю битвы все свои 35 тысяч солдат и 80 орудий. К счастью, местоположение не позволяло ему развернуть весь корпус в боевой порядок. Но количество войск вселяло несомненную уверенность в победе, если бы успех зависел только от числа солдат, а не от нравственного состояния войск. Сражение достигло высшей степени упорства и перешло в рукопашный бой.
Но вот позади, при выходе из ущелья, засветились медные каски русских кирасир, заиграли трубы, и вместе с этими звуками блеснула искра надежды в сердце каждого солдата. Из ущелья длинной колонной потянулись конные латники, приспевшие раньше прочих. Одна часть заняла равнину на правом фланге и начала перестрелку с неприятельскими уланами, другая выстроилась в резерве за полковыми колоннами.
Ермолов встретил командира кавалерийского корпуса князя Голицына, чтобы как старшему сдать ему команду, Но тот, выслушав доклад, сказал:
— Победа за вами, довершайте дело. Если вам нужна будет кавалерия, я немедленно вышлю её по первому вашему требованию…
За кирасирами стали спускаться полки лёгкой гвардейской дивизии, расположившейся за правым крылом. Они стояли неподвижно под сильнейшим ружейным огнём, так что через несколько часов в каждом из них недоставало уже по два эскадрона. Местность мешала кавалерии вступить в бой.
Ермолов ехал на позиции, когда какой-то толстяк в шляпе с обвисшими полями, закрывающими лицо, и с обнажённой шпагой заступил ему путь с криком:
— Великая военная операция… Вы делаете всё совсем не так!..
Притворившись, что он не узнал полусумасшедшего квартирмейстера великого князя Константина полковника Кроссара, Ермолов взревел:
— Это что за чучело! Прочь с дороги!..
Он обхватил всадника, в воздухе мелькнули коротенькие ножки, и Кроссар оказался на обочине…
Ермолов вернулся вовремя. Вандам вознамерился решительным ударом сломить оборону и в два часа пополудни пустил две колонны, приказав им пробиться сквозь русскую линию между левым крылом и центром. Французы овладели Пристеном и вышли на равнину на левом фланге. Здесь расположилась батарея подполковника Бистрома, который с четырьмя орудиями храбро действовал целый день и наносил большой урон неприятелю.
Ермолов послал Николая Муравьева с приказанием 2-му батальону Семёновского полка идти на защиту орудий Бистрома. «Никогда не видел я что-либо подобное тому, — восхищался Муравьев, — как батальон этот пошёл на неприятеля.
Небольшая колонна эта хладнокровно двинулась скорым шагом и в ногу. На лице каждого выражалось желание скорее столкнуться с французами. Они отбили орудия, перекололи французов, но лишились всех своих офицеров, кроме одного прапорщика Якушкина, который остался батальонным командиром».
В теснину спустился генерал-квартирмейстер Барклая Дибич, маленький, рыжий, пылкий и нетерпеливый. Увидя, что французы напирают в больших силах, он поскакал к лейб-гвардии драгунскому полку и велел ему следовать за собой. Но драгуны не знали его в лицо, и никто не тронулся с места, пока Дибич не показал им своей звезды. Он пришпорил коня с криком:
— За мной, драгуны!..
Сперва один солдат поскакал за ним, потом другой, третий, и наконец весь полк в беспорядке пустился в атаку. Ермолов, приметив эту вылазку, которая делалась без его приказания, велел Александру Муравьеву, брату Николая, остановить драгун, но было уже поздно. Гвардейская кавалерия опрокинула неприятельскую пехоту, загнала её в болото, и, хотя часть драгун завязла в топях, остальные заскакали французам в тыл. Тогда Ермолов бросил вперёд, через пылающее селение Пристен, преображенцев и измайловцев. То была самая блистательная минута битвы: с одной стороны скакала конница и трубы гремели атаку, с другой наступала пехота с барабанным боем.
Удачная атака восстановила успех русских. До вечера продолжался сильный огонь на левом фланге. Когда уже миновала критическая минута, приехал Милорадович. По праву старшего он отдавал приказания Ермолову, который исполнял их молча, внутренне досадуя на запоздалое появление новоиспечённого графа. Ещё позже прибыл и Барклай, в свою очередь принявший командование от Милорадовича.
Только в девять вечера с гор сошёл долгожданный корпус Раевского. Хотя Ермолов и был в приятельстве с Николаем Николаевичем и даже находился с ним в родстве, он не позволил ему в ту ночь занять передовой цепи. В этот знаменитый день не должны были торжествовать никакие другие войска, кроме гвардейцев 1-й дивизии, потому что только исключительно им принадлежал успех. Ермолов ездил по цепи, уговаривая своих людей терпеливо провести ещё одну ночь в караулах.
Гвардия под начальством Ермолова, сражавшаяся целый день против вдвое сильнейшего неприятеля, спасла своим геройским самоотвержением всю союзную армию.
10
Мы оставили главную армию союзников, когда она 17 августа тянулась через Богемские горы на Теплиц. Небо наконец очистилось от мрачных облаков, затмевавших его в последние четыре дня. Порывы ветра разнесли туман, и солнце явилось в полном блеске.
Император Александр со свитой выезжал из леса, покрывавшего хребет Гейерсберга, когда вдали с левой стороны показался дым. Сначала его приняли за дым биваков, но вскоре удостоверились, что это стреляют орудия. Желая выяснить, в чём дело, Александр поворотил с дороги и остановился на возвышенности, откуда открывался вид на Теплицкую долину. По густому пороховому дыму и частым вспышкам огня он понял, что там кипит бой. В долине был один отряд Остермана, и надлежало сколь можно поспешнее подкрепить его. Но чем?
Вскоре показались сходившие с гор колонны австрийского корпуса Коллоредо. Император послал ему приглашение спешить на помощь русским к Теплицу, однако союзный генерал объявил, что, «имея повеление идти на Дукс, а не на Теплиц, он без особого приказания Шварценберга не может переменить направления своих колонн». Тогда Александр I разослал приказания всем русским корпусам: по мере выхода с гор следовать к Теплицу. Вскоре начали поступать донесения, что войска спешат туда по частям и в беспорядке от утомительных маршей.
Подошедшему прусскому корпусу Клейста, направлявшемуся к Теплицу, император Александр предложил изменить маршрут и свернуть на Ноллендорф, с тем чтобы атаковать Вандама с фланга и тыла.
Утром 18 августа русско-австрийские войска начали наступление на Вандама. Бой длился несколько часов. Вандам держался, ожидая подкрепления от Наполеона, и вскоре увидел в тылу своём пыль от подходивших войск. Радость его была недолгой: это был корпус Клейста. Только коннице генерала Карбино удалось прорваться сквозь порядки пруссаков. Удар её был так стремителен, что на какое-то мгновение Клейст подумал, что сам попал в ловушку. Когда французские уланы промчались сквозь его ряды и за ними появился Дибич, Клейст, обняв его, в слезах воскликнул:
— Ах, любезный генерал, и вы тоже в плену!
Недоразумение рассеялось, пруссаки сомкнули ряды. Окружённые со всех сторон, французы сложили оружие. Трофеями были 12 тысяч пленных, 4 генерала и корпусной командир Вандам, 84 орудия и весь обоз.
Александр I щедро раздавал награды. Барклай-де-Толли, который вовсе не участвовал в деле, получил высший военный орден — Георгия 1-й степени. Генералы главной квартиры также получили награды. Честь победы старались приписать себе многие. Даже Кроссар уверял, что причиной выигрыша была сделанная по его совету атака Раевского с гренадерами с левого фланга. Другим претендентом в герои явился голландец Диест, подполковник квартирмейстерской части. Он приехал в разгар сражения и, видя, что позиции необходимо удержать, поскакал назад к Барклаю и доложил ему о своём мнении, утверждая, что Ермолов должен непремеыно стоять под Кульмом до последнего человека. По уставу Георгиевского ордена он давался и за благой совет; на этом основании назначили Диесту св. Георгия 4-й степени В сущности, за то только, что он советовал разбить неприятеля.
Пока штабные чины заботились о приписании себе чести победы, Ермолов оставался с войсками на ноле сражения и мало беспокоился о том, что говорили. В рапорте графу Александру Ивановичу о битве под Кульмом он отнёс весь успех мужеству войск и распоряжениям Остермана-Толстого. Однако Остерман, страдая от жестокой раны, написал весьма неразборчиво в ответ: «Довольно не могу возблагодарить Ваше превосходительство, находя лишь только, что Вы мало упомянули о генерале Ермолове, которому я всю истинную справедливость отдавать привычен…»
Свидетельствуя о заслугах своих сподвижников, Ермолов сообщал в донесении: «Не представляю особенно о подвигах отличившихся господ штаб— и обер-офицеров. Надобно б было представить списки всех вообще; не представляю и о нижних чинах: надобно б исчислить ряды храбрых полков, имевших счастие носить звание лейб-гвардии государя…»
Подвиги истинных героев были отмечены. Преображенский и Семёновский гвардейские полки и Морской экипаж получили Георгиевские знамёна; Измайловский и Егерский — Георгиевские трубы. Александр Иванович ОстерманТолстой был удостоен ордена св. Георгия 2-й степени. Когда флигель-адъютант Голицын привёз ему награду, мужественный генерал принял её со словами:
— Этот орден должен бы принадлежать не мне, а Ермолову, который принимал важное участие в битве и окончил её с такою славою…
Прямо на месте битвы Александр I надел на Ермолова орден св. Александра Невского, а Константин Павлович при этом произнёс:
— Ермолов укрепил за собою гвардию.
Прослышав, что при отступлении к Кульму повозка Ермолова пропала, и зная его скудное состояние, великий князь предложил ему свой новый, шитый золотом генеральский мундир.
— Алексей Петрович, я тебя хорошо знаю, — говорил Константин Павлович. — Ты не станешь просить вспомоществования, хотя имеешь на то полное право. Тем более что многие лица, ничего не потерявшие, выхлопотали себе денежное вознаграждение. Я теперь без денег и не могу предложить тебе их. Но возьми в знак дружбы мой мундир…
— Ваше высочество, — отвечал Ермолов, — я настолько высоко ценю ваше дружеское ко мне расположение, что не хочу, чтобы оно омрачалось подарками…
Кульмское сражение внесло перелом во всю кампанию 1813 года.
Поражение Вандама лишило Наполеона всех плодов победы, одержанной при Дрездене, и заставило его отступать к Лейпцигу. Одновременно пришли вести о победе шведского принца Бернадота над корпусом Удино при Гросс-Беерене и Блюхера над Макдональдом в Силезии, на реке Кацбах.
В честь Кульмского сражения в Пруссии был учреждён специальный орден — Кульмский крест, которым были награждены шесть тысяч русских солдат, офицеров и генералов, принимавших участие в сражении. В Теплице был воздвигнут памятник русской гвардии.
В официозной военной истории роль Ермолова в этом сражении долгое время сознательно затушёвывалась и принижалась. Ни многочисленным и сильным врагам Ермолова, ни императору Александру, а затем и Николаю I не хотелось связывать подвиг опоры престола — гвардии с его именем. Однако справедливыми останутся слова Дениса Давыдова: «Знаменитая Кульмская битва, в первый день этого великого по своим последствиям боя, принадлежа по преимуществу Ермолову, служит одним из украшений военного поприща сего генерала».