— Ещё бы, труднее трудного. Редутов у турок было столько, что все подступы к Плевне простреливались не только пушечным огнём, но и ружейным. Было дело — возьмём редут, а он оказывается весь под огнём с соседних.
— А солдаты-то как себя вели на войне?
— Тут слов нет: сражались по присяге, держались молодцами. Турки штыкового боя нашего никогда не выдерживали. Как дело доходит до рукопашной — так сразу отступают. Если ваш солдат доблестно бился за Веру, Царя и Отечество, то султанского аскера на смерть за Стамбул было послать не просто.
— Но турок было не меньше русских. Что же они не держались против нашей армии?
— Почему не держались? Держались, да ещё как. Одна Плевна чего нам стоила. Только турки всё же сдали. Сколько их в конце войны разбежалось по горным тропам, сами паши султана не знали.
— Мы много наслышаны о переходе через Балканские горы, особенно через Троянский перевал. Там, как писалось в газетах, гибли целые римские легионы, а турецкие паши искали даже летом обходных путей.
— Это ещё что. Немецкий фельдмаршал Мольтке недавно сказал, что тот генерал, который вознамерится пройти через Троян, заранее заслуживает имя безрассудного.
— Ведь это один из самых именитых людей берлинского генералитета?
— Да, генерал Мольтке — известная личность. Он считает и по сей день, что на Трояне два батальона пехоты смогут задержать наступление целого корпуса. А мы взяли и прошли через этот перевал.
— Где ранение получил, Михаил Николаевич? Никак, с полгода в одесском госпитале пролежал ведь.
— Под Филипполем. Солдаты вынесли из-под огня, спасибо им, братцам сердешным. Тогда и отвоевался.
— А орден за что даден?
— За Филипполь получил я Святого Владимира 4-й степени с мечами. Там наш полк больше десятка орденских наград получил, не считая солдатских Георгиев.
— А теперь какова твоя судьба, Михаил Николаевич? Снова в Варшаву, в свой полк?
— Туда на днях выеду, отпуск по ранению заканчивается. Через год-два буду писать рапорт, испрашивать разрешение на поступление в Николаевскую академию Генерального штаба. Это моя давняя мечта.
— Удачи тебе. Будешь в Москве — наша семья всегда рада тебя видеть.
— Спасибо. Николай ваш тоже скоро в офицеры выйдет — пусть просится в гвардию. Это настоящая школа на будущее...
Памятная встреча с одним из офицеров-литовцев, много порассказавшего о боевых делах своего полка на войне с Турцией, и закрепила желание юнкера-александровца Юденича служить в лейб-гвардии, и обязательно в Литовском полку. Той мечте было суждено сбыться сразу же после окончания военного училища.
Подпоручик Николай Юденич был зачислен в состав гвардейского полка «со старшинством в чине с 1881 года», то есть с года окончания военного училища для него начинался отсчёт офицерской службы. Отсчёт с этого года шёл и для получения последующих воинских званий, и для определения выслуги лет.
В лейб-гвардии Литовском полку, впрочем как и в других полках русской армии, не обязательно гвардейских, существовала одна хорошая традиция. Приходили ли в полк молодые офицеры или новобранцы — безграмотные крестьянские парни, — их в первую очередь знакомили с полковой летописью. А Литовскому полку было чем гордиться.
Полк был сформирован в 1811 году, в самом преддверии русского похода великой армии императора французов Наполеона Бонапарта. Ещё не обустроенный до конца полк оказался в самом пекле Отечественной войны 1812 года, пройдя через все её испытания…
Подлинная ратная доблесть нашла пехотинцев-литовцев на Бородинском поле. Главнокомандующий русской действующей армией генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов писал в реляции о стойкости гвардейских Литовского и Измайловского полков: «...покрыли себя славой в виду всей армии».
Затем последовало участие в ожесточённом и кровопролитном сражении за город Малоярославец и участие в походе на поля Европы. Лейб-гвардии Литовскому полку вскоре вручается почётнейшее Георгиевское знамя с надписью: «За отличия при поражении и изгнании неприятеля из пределов России. 1812 год».
Литовцам удалось вновь отличиться в Русско-турецкой войне 1877-1878 годов: после успешного форсирования Дуная в сражении под Телишем. Полк осаждал Плевенскую Крепость, которая пала ценой больших усилий. Затем последовал бросок через заснеженные, труднопроходимые Балканские горы. Ожесточённые бои следовали один за другим — под Ташкисеном, при Дальних Камарницах, под Петровичем и Филиппополем, современным Пловдивом.
Филиппополь и стал для лейб-гвардейцев вторым Бородино. За героизм и мужество при освобождении с боями этого древнего болгарского города пехотинцы-литовцы получили почётные надписи в виде позолоченных пластинок на головные уборы: «За Филиппополь 3, 4 и 5 января 1878 года».
Начало службы в одном из старейших полков русской армии служило хорошей школой на будущее — офицерский коллектив лейб-литовцев имел добрые традиции. Более того, благодаря корпоративности гвардейских офицерских полков случайные люди туда просто не попадали. А людям, которые в чём-то запятнали честь своего мундира, приходилось навсегда оставлять ряды императорской лейб-гвардии. Снисхождений никому не делалось...
С приказом на руках подпоручик Николай Юденич, одетый в белоснежный китель, явился в избранный им полк гвардейской пехоты. По неписаной традиции он обнял первого попавшегося ему на пути гвардейца-литовца, ставшего во фрунт и отдавшего молодому офицеру воинскую честь. Им оказался старый сверхсрочный ротный фельдфебель Андрей Новгородцев.
— Спасибо, братец. За знание службы и устава.
— Рад стараться, господин подпоручик.
— Фельдфебель, у меня к тебе сразу есть дело. Познакомь меня сегодня же с ротным хозяйством.
— Чего проще! Можно походить по казарме сейчас. Люди уже на занятиях...
Для многих офицеров, прежде всего пехотных, служба в гвардейских полках служила лишь трамплином для будущей армейской службы в той же инфантерии. Подобное случилось и с Николаем Юденичем, который хотел пройти сквозь все тернии военной службы.
Пехотная рота, в которую он попал, стала для него первой академией на командирскую зрелость. Будущий командующий Кавказским фронтом не раз вспоминал:
— Моими первыми учителями в полку оказались не батальонные командиры, а унтер-офицеры моей роты...
Занятия проводились по взводам. Подпоручик старался приходить минута в минуту. Унтер-офицер Симахин при его подходе командовал солдатам:
— Смирно! Глаза направо!
Юденич, подражая полковым офицерам постарше, говорил по гвардейскому обычаю, не повышая голоса:
— Здорово, братцы.
В ответ неслось дружное:
— Здравия желаем, ваше сиятельство!
После этого подпоручик командовал унтер-офицеру Симахину:
— Командуй.
Тот привычно отдавал команду выстроенному в одну линию пехотному взводу:
— Штыки примкнуть!
Солдаты в единую минуту примыкали к дулам винтовок четырёхгранные штыки. Следовала новая команда взводного унтер-офицера:
— К штыковому бою изготовсь!
Затем следовала новая команда:
— Коли! Коли!
На что нижние чины-литовцы громогласно отвечали:
— Ура-а-а!..
Молодой пехотный подпоручик долго не задержался в императорской гвардии, показав свою перспективность как пехотного командира. Он получил новое назначение с повышением в чине и должности в армейскую пехоту. Такое было обычным явлением в русской армии, поскольку даже краткосрочная служба в гвардии считалась лучшей рекомендацией офицера даже в высоких генеральских чинах.
Вызванному в штаб Варшавского военного округа подпоручику было сказано:
— Николай Николаевич, в полку у вас примерная репутация. Но, как вы сами знаете, в гвардии с перспективой для любого офицера сложно. А вам ещё в чинах расти и расти.
— Премного благодарен за такое похвальное слово.
— Мы предлагаем вам новое место службы — Туркестанский край. Там хорошие возможности для служебного роста.
— Я согласен, ваше превосходительство. Позволю себе «просить — что меня ожидает в Туркестане?
— Командование стрелковой ротой. И повышение в воинском чине, вы ведь идёте в армейскую пехоту из императорской лейб-гвардии.
— Благодарю вас, господин генерал...
Новое место службы по условиям райским никак нельзя было назвать. Климат Туркестанского края с его жарой и безводьем, удалённость от центральных губерний — вот что прежде всего определяло здесь тяжесть офицерской службы. Туркестанский округ к числу престижных не относился, хотя и давал многое.
Туркестанская служба проходила для гвардейского офицера не в полку, а в отдельных батальонах — 1-м Туркестанском стрелковом и 2-м Ходжентском резервном. В годы Перовой мировой войны Юденич в ранге главнокомандующего Кавказским фронтом скажет не одно доброе слово в адрес стрелков-туркестанцев.
Командование ротами дали армейскому поручику Николаю Юденичу прекрасную во всех отношениях командирскую закалку и необходимую строчку в личном послужном Списке. Он получал теперь полное право подачи рапорта по команде с просьбой разрешить ему поступать в военную академию.
Рапорт начинался словами: «Прошу, ваше превосходительство, дозволить мне получить возможность...»
Мечта молодого офицера сбылась: после производства в поручики гвардии он получает направление для сдачи вступительных экзаменов в Академию Генерального штаба — высшее военно-учебное заведение старой России и России сегодняшнего дня. Академия давала не только прекрасное образование (в ней преподавал весь цвет военной профессуры), но и блестящее продолжение армейской службы.
Скромный коричневый двухэтажный дом на Английской набережной Невы был подлинным храмом военной науки Российской империи. Вызов на экзамены состоялся в августе месяце. Поручик Николай Юденич явился на них, как и все, в парадной форме. Для него и других поступающих этот день казался настоящим праздником. Обыденным днём он просто не мог быть.