Начальник штаба 4-го корпуса полковник П. И. Чижик в этот день сумел избежать и гибели, и пленения. В течение нескольких месяцев он продолжал упрямо идти на восток, рассчитывая достичь линии фронта. Однако утром 12 октября 1941 г. фортуна отвернулась от него: полковник попал в зону проведения антипартизанской акции и, чтобы не быть причисленным к партизанам или к бандитам (немцы именовали их «Freischärler»), что означало бы неминуемый расстрел, решил сдаться.
Генерал Е. А. Егоров выходит из немецкого автомобиля, июль 1941 года
На допросе он рассказал, что его корпус «уже в первые дни был разбит неприятелем. С этого времени он шлялся в тыловом районе, переходя из деревни в деревню. Спрошенный об этом подробнее, он сказал, что надеялся таким способом позади немецких войск добраться до своей семьи в Москве. На вопрос, почему он не попытался перейти линию фронта, он после долгих колебаний ответил, что боялся». Далее его спросили, а почему тогда он не послушался призыва к окруженцам и не дал знать о себе немецким властям. Полковник ответил, что от крестьян он слышал о таком, но считал для себя сдачу в плен бесчестным (ehrlos). Тогда последовал новый вопрос: «почему же он вчера в 4 часа утра, когда раздалась стрельба, выбежал на дорогу, он ответил, 1: чтобы не подумали, что он заодно с партизанами, 2. опасался, что начнется настоящий бой». Немцы ему не поверили: у них сложилось стойкое впечатление, что полковник П. И. Чижик сотрудничал с партизанами самым тесным образом [225, Л. 127–128]. Возможно, в дальнейшем полковник П. И. Чижик все-таки был немцами расстрелян по подозрению в содействии партизанам. Во всяком случае, на Родину после окончания войны он не вернулся и числится в пропавших без вести.
Между тем, 34-я пехотная дивизия вермахта продолжала уничтожать окруженные советские войска. К 1 июля, отразив многократные попытки прорыва, она захватила в плен 1800 бойцов и командиров. Среди них оказались два полковника, которых, как это нередко бывало в немецких документах, назвали не по фамилии, а только по должности. Один из них представился как заместитель командира дивизии с номером 90/90, второй – как офицер связи танковых войск при армии (Verb. Offz. der Pz. bei der Armee) [208, Fr. 306].
Каждая из этих двух «должностей» – загадка. В Красной Армии никогда не было танковой дивизии с таким причудливым номером 90/90. Однако имелся 6-й механизированный корпус, который носил номер в/ч 9090 и как раз воевал на р. Зельвянка. На должности заместителя командира по строевой части здесь числился полковник Д. Г. Кононович [340, с. 210]. Но никаких сведений о пребывании его в немецком плену на настоящий момент не имеется, а по данным ОБД он считается пропавшим без вести в 1941 г. [325, Л. 187].
Ничуть не проще обстоит дело со вторым полковником, поскольку такой должности – офицер связи танковых войск при армии, – в РККА не существовало. Учитывая принадлежность полковника к танковым войскам и службу в армейской управлении, с достаточной долей уверенности можно предположить, что в данном случае речь идет о полковнике Г. И. Антонове, начальнике отдела автобронетанковых войск 10-й армии Западного фронта. Документы соседней, 29-й моторизованной дивизии противника, это подтверждают.
Полковник Г. И. Антонов в окружении немецких офицеров, июль 1941 года
Под Волковыском, на подходе к р. Зельвянка, было разгромлено управление 5-го стрелкового корпуса. Из его состава числятся пропавшими без вести три генерала, что стало печальным рекордом. Еще ночью, при переправе через р. Щара и далее при следовании по дороге Берестовица – Волковыск, колонна штаба неоднократно подвергалась обстрелам и бомбардировкам с воздуха. Утром 28 июня командир корпуса генерал А. В. Гарнов, прихватив с собой начальника оперативного отдела майора А. П. Неугодова, отправился вперед, в сторону Волковыска, на поиски штаба 10-й армии. В армию они так и не прибыли, и назад тоже не вернулись.
Двигавшаяся советская колонна вновь подверглась атакам, дивизионные «органы управления были значительно деморализованы, большая часть техники, транспорта и живой силы уничтожена, а остатки рассеяны. Одновременно такая же участь постигла и остатки колонн штаба корпуса». Не дождавшись прибытия комкора, уехал искать штаб 10-й армии полковник М. В. Бобков, в ходе бомбежек и перестрелок исчез начальник артиллерии генерал Г. П. Козлов. К 30 июня 5-й корпус уже не представлял из себя боевой единицы, кто имел волю, собирал вокруг себя отряды и группы, чтобы идти на восток [435, Т. 1. с. 531–532]. Так, смогли выбраться полковники М. В. Бобков и Г. Ф. Мишин, но большинство командиров штаба погибли или пропали без вести. В их числе и все три генерала управления – А. В. Гарнов, Г. П. Козлов и Ф. И. Буданов.
История совсем иного рода приключалась в полосе наступления немецкой 12-й танковой дивизии. В этот же день, 29 июня 1941 года ее части столкнулись с неприятной для себя ситуацией. Разгромленные в предшествующих боях советские войска, собравшись в отряды, стали атаковать дороги, по которым осуществлялись перевозки противника и даже вышли на ближние подступы к его штабам и командным пунктам.
Пришлось часть сил бросить на уничтожение этих групп. В одной из стычек вечером 29 июня солдатам 2-го батальона 25-го пехотного полка сдался некий советский полковник. В ходе опроса тот сообщил, что по национальности – «бессараб и перебежал добровольно, поскольку не согласен с советскими идеями. Он показал, что является командующим артиллерией 4-й танковой дивизии 10-й армии… Дивизия через переводчика потребовала от русского полковника вернуться к своим войскам, чтобы сказать им, что сопротивление бессмысленно, и что русских пленных не расстреливают. Русский полковник без долгих размышлений согласился выполнить это требование. Сегодня в 9.00 он был отправлен к русским войскам в полосе 2-го батальона 25-го полка. Два часа спустя на этом участке были отмечены многочисленные русские перебежчики. В какой связи находятся действия этих русских с поручением, данным полковнику, в настоящий момент установить трудно» [57, Fr. 73].
Фамилия полковника не названа. Однако по занимаемой им должности – начальник артиллерии 4-й танковой дивизии, – ее оказалось легко установить. Если немцы ничего не напутали, то этим полковником был Ефим Иванович Цвик. Дальнейшую его судьба пока установить не удалось. В советских документах он значится пропавшим без вести [333, Л. 145]. Карточка военнопленного, если она на него все-таки заводилась, не сохранилась. После войны на Родину он не вернулся, и можно предположить, что полковник Е. И. Цвик погиб в плену.
В отличие от остальных генералов Западного фронта, попавших в плен в Минско-Белостокском окружении, о командире 113-й стрелковой дивизии известно довольно много подробностей.
В течение 1 июля части немецкой 167-й пехотной дивизии концентрировались в районе вокруг Гродек: один полк занял позиции восточнее Рожана, другой – восточнее и севернее Пружаны, наконец, 339-й полк вел бои у д. Трухоновичи. Вечером 1 июля разведывательная группа 6-й роты 2-го батальона 339-го полка вермахта взяла в плен раненого командира нашей 113-й стрелковой дивизии генерал-майора И. Х. Алавердова [150, Fr. 535]. Из немецкого донесения не совсем ясно, был ли генерал ранен до боя, или же ранение стало следствием перестрелки с солдатами противника, но совершенно очевидно, что он оказал сопротивление, и в плен сам не сдался.
Окружение 3-й и 10-й армий Западного фронта в самом начале войны привело к пленению сразу нескольких советских командиров от полкового до корпусного звена. Однако отыскать какие-либо сведения об обстоятельствах, которые привели их к попаданию в неволю, достаточно сложно. Немцы, в то время нацеленные на блицкриг, и рассчитывая на свою скорую победу, не очень внимательно относились к фиксации подобных фактов. Поэтому проследить судьбы не только командиров полков, но даже и командиров корпусов оказывается делом проблематичным.
Среди наиболее известных пленных командиров Западного фронта был генерал И. С. Никитин, командовавший 6-м кавалерийским корпусом. Подчиненные ему 6-я и 36-я кавалерийские дивизии вступили в бой с противником уже в 22 июня, в первый день войны. Вместе с многими другими частями и соединениями так называемой «группы генерала Болдина» они оказались в окружении и были разгромлены. Оставшиеся войска генерал-лейтенант И. В. Болдин стал выводить на восток 26 июня. Именно в этот день от него отделился отряд конников под командованием генерала И. С. Никитина. В тот момент оба генерала полагали, что «идя разными путями, мы выведем из окружения больше войск. Условились о маршрутах и расстались» [272, с. 99–100]. К этому времени штаб 6-го кавалерийского корпуса потерял связь с подчиненными дивизиями и двигался на восток без их поддержки. В конечном счете, в начале июля 1941 года его командир генерал И. С. Никитин оказался в плену.
Генерал и командир корпуса – крупная фигура, только поиск в немецких документах на сегодняшний день не дал положительных результатов. Выяснить на каком именно участке фронта был разгромлен штаб 6-го кавалерийского корпуса, и какая именно часть пленила его командира представляется важным делом. Хотя поначалу казалось, что такая известная фигура как герой лагерного сопротивления генерал И. С. Никитин, не могла остаться незамеченной, и обстоятельства его пленения должны быть хорошо известны и его сослуживцам, и соратникам по борьбе и соответствующим образом отражены в исследовательской литературе.
Один из первых документов, касающихся судьбы генерала И. С. Никитина, представляет собой ответ Отдела кадров Западного фронта на запрос 6-го отдела ГУК НКО СССР, данный 8 октября 1942 года, т. е. спустя более чем год с начала войны. Москва потребовала дать объяснение относительно шести генералов – Т. К. Бацанове, В. Б. Борисове, А. В. Гарнове, Е. А. Егорове, Е. С. Зыбине и И. С. Никитине. Фронт не мог сообщить в Центр ничего конкретного: «никаких сведений о выходе их из июльского окружения на Западный фронт – нет» [448, Л. 74 об.]. Результатом стало издание приказа, который исключал командира 6-го корпуса генерала И. С. Никитина из списков РККА как пропавшего без вести в июне 1941 г. [445, Л. 170].