Кое-кем был Лян Чао и его бугаи. Они просто присели на траву и говорили о чём-то. И обычно Линь Фану было бы всё равно, ведь ему платили за то, чтобы он тренировал детей, а не за то, чтобы они тренировались. Если кто-то из мелюзги не хотел бегать — пусть, зарплату ему за это не снизят, всё равно она была у него ровно по МРОТу, а премий он не видел с тех пор, как лет десять назад уснул пьяный прямо посреди школьной столовой…
Тем утром его разбудила директриса.
Ужасная женщина.
Старая…
Линь Фан покачал головой, прогоняя дурные воспоминания. Ещё раз, беда была не в том, что кому-то из детей приспичило лениться, даже если леность была демонстративной. Он и сам прохлаждался, в конце концов; проблема была в том, что у кого-то другого были с этим проблемы.
А если конкретнее, то опять занозой выступила черненькая девочка, Мая. Она прилежно бегала, но при этом то и дело поглядывала на Лян Чао и компанию, и с каждым взглядом она как будто пталась решиться на что-то.
Мужчина отложил пленительную бутылочку, наклонился на своём стуле, сложил руки и стал очень напряжённо отсчитывать круги, в отчаянной надежде, что дети закончат разминку быстрее, чем эта девчонка… Бабахнет. И как любая прочая его надежда за последние тридцать лет, эта вообще не оправдалась.
Уже на втором круге Мая повернула и пошла в сторону Лян Чао. Пальцы Линь Фаня взялись массировать брови. Мужчина с трудом приподнялся, — спина его хрустнула, — и пошёл проверить, что там, чёрт возьми, опять происходит. Остальные дети пошли вместе с ним. Уже скоро мужчина услышал неловкие слова Маи, которые Лян Чао встречал своим надменным голосом:
— Мастер сказал бежать.
— Зачем оно мне? С чего я должен исполнять приказы школьного учителя? — «школьный учитель» прозвучало очень презрительно.
— Потому что… — заговорила девочка, и тут у Линь Фаня сердце ушло в пятки, потому что на секунду она снова посмотрела на него, и казалось, она хотела что-то сказать… Но к счастью Мая промолчала. Мужчина выдохнул.
— Что? Нечего ответить? Тогда отвали, — Лян Чао вдруг поднялся на ноги и с выпуклым презрением взглянул сперва на девочку, потом на всех остальных детей, которые тоже пришли смотреть на продолжение драмы, а потом и на Линь Фана. Взглянул на него мальчишка хмыкнул:
— Я из клана Лян. Слышали про такой? Это клан Четвертого ранга, ясно? Знаете, что это значит? Или мусор с мусорной планеты не понимает? — и сразу после его издёвки бугаи Лян Чао засмеялись вымученным хохотом.
Остальные дети смутились. Многие из них действительно ничего не знали про кланы и ранги. Толстый мальчишка по имени Луковица охнул, — он, похоже, знал, что значит клан Четвертого ранга, — и только Мая осталась непоколебима. Наоборот, взгляд девочки становился только всё более решительным.
Лян Чао явно был доволен, как все отреагировали, и потому продолжил:
— Вся эта школа, это нужно только для таких, как вы. Одна свалка возле другой свалки. Меня учили старейшины моего клана, настоящие культиваторы, а вас тут кто учит — этот бухой старый алкаш? — и снова он с явным презрением покосился на Линь Фана. Мужчина воспринял этот взгляд совершенно спокойно. Он действительно был старый алкаш, разве что не бухой, но и эту оплошность он хотел поскорее исправить, — ноги сами собой тянули его назад, на стул, возле которого он оставил драгоценную баночку.
Тут Мая хлопнула, немедленно привлекая к себе внимание и детей, и Линь Фана тоже.
— Если ты такой сильный, зачем ты сюда пришёл? — вдруг выпалила девочка.
Лян Чао хотел ответить, но опешил и покраснел.
Остальные дети наоборот, оживились. Если они мусор, а школа — свалка, то действительно, что здесь забыл сам Лян Чао? Или его выбросили из этого его клана? Прямо на помойку?
— Это временно, только на время это! — рявкнул разъярённый мальчишка, и его бугаи немедленно закивали. — Мне просто нужно пробудить моё телосложение, и всё… — прошептал он сквозь зубы. Но Мая ему больше не отвечала. Как будто не считала нужным. Она даже отвернулась. Лян Чао не стерпел такого к себе отношения, — он вспылил и крикнул:
— Всё равно вы мусор, давайте, подходите, я вам всем шеи намылю! — он сжал свои кулаки. Дети испуганно расступились. Лян Чао был довольно высоким, и с виду казался года на два старше остальных детей. Он казался опасным. Вокруг него как будто витало невидимое давление.
«Первое Касание… Нет… Просто перенасыщение эликсирами…» — механически дал ему оценку Линь Фан. Первая стадия культивации называлась Первым Касанием, и мальчишка как будто уже был на этой стадии, по крайне мере он был примерно настолько же силён, но если присмотреться, становилось видно, что ни лёгкости, ни определённой грации, присущей культиваторам, у него не было. Скорее всего, источником его сил были многочисленные стимулирующие эликсиры, которых он выпил, возможно, даже слишком много. На самом деле потреблять их в таких количествах, в которых потреблял их юноша, было вредно. Они вызывали переизбыток жизненных сил, излишнюю агрессию и даже тромбоз.
— Ты… Ты пьёшь слишком много эликсиров, — вдруг заговорила Мая. — Так нельзя… Это опасно, — сказала девочка.
Линь Фан взглянул на неё с лёгким удивлением. У неё был зоркий глаз.
А Лян Чао ещё сильнее взбесился и рявкнул:
— Молчать. Будешь сражаться или нет? Или боишься? А, безродная? Я богатый и я могу себе это позволить, а ты и дальше жри из канавы.
Мая нахмурилась и снова она потянулась к своему поясу, как будто желая обнажить меч, и снова меча в её руках не оказалось. На какое-то мгновение девочка смутилась, и Линь Фань даже почувствовал к ней определённую жалость, как вдруг она совершила такое, что зарубило всякую симпатию от мужчины на корню:
— А мне не нужно. Тебе всё покажет кое-кто другой… Вот! — девчонка улыбнулась, как будто сама себе, и вдруг вытянула руку. Она показывала пальцем. Лян Чао и все остальные дети проследили, куда это она показывала, и Линь Фан тоже сделал вид, что ничего не понимает и повернулся, как будто пытаясь разглядеть этого вот неизвестного, который кому-то всё покажет, у себя за спиной.
Но там был пустой двор.
Мужчина взглянул на манящую баночку пива возле бамбукового стула, устало опустил плечи и повернулся.
4. Бестия
Мая показывала на Линь Фаня. Вся прочая детвора, очень увлечённая перебранкой и как-то позабывшая про своего учителя, тоже теперь обратила на него пристальное внимание. Дети прошлись взглядом по нему, с головы до ног, оценивающе: мужчина был в потёртом спортивном костюме, в старых, грязных и сломанных резиновых шлёпанцах; его длинные волосы были помытыми, но совсем неуложенными. Под глазами у него висели такие тяжёлые мешки, что от одного взгляда на них можно было надорвать спину. Мужчина явно, если и спал, сон это был не из приятных. А ещё от него разило: среди ароматов полуденного луга и свежих журавлиных отходов, — среди этой прекрасной симфонии весны, — читался мелким шрифтом такой знакомый детям не столь благополучным пивной запашок алкаша.
В неком смысле эти нотки тоже были незаменимой частью весенней палитры.
Дети переглянулись; мальчик-луковица поправил свои очки и перевел взгляд назад, на Маю, на лице которой сияло подобие улыбки. Он и остальные ребята немного растерялись, — что именно этой девчонке сделал учитель физкультуры, что она хотела его убить? Потому что очевидно, что у него не было никаких шансов. Мужчина был высоким, но и всё. Он был рухлядь. Лян Чао, с его мощными мышцами и дыханием, жаром сотрясающим воздух, уложит этого старика одним ударом.
Лян Чао тоже взглянул на учителя с презрением и сразу отвёл взгляд. Есть такая поговорка, что даже голодный лев не станет питаться помойными крысами. И Лян Чао очень хорошо только что проиллюстрировал, как именно такой вот злой лев посмотрел бы на вонючую и облезшую крысу. Его то ли кузены, то ли непонятно кто, игравшие роли телохранителей, рассмеялись. Одновременно.
— Шутишь? — спросил Лян Чао, вызывающе смотря на Маю. Девочка скрестила руки на своей в общем-то пока не существующей груди и сказала с волнением в голосе:
— Ты боишься.
Боюсь?
Лян Чао только прыснул в ответ. Он хотел ответить, что ему тут нечего бояться, но когда он взглянул в лицо девочке, и понял, что она на него совсем не смотрит, как будто намеренно игнорируя, юноша вдруг вышел из себя.
— Ну ладно, давай, — сказал он, яростно поворачиваясь к Линь Фану.
— Живо сюда, старик, — нетерпеливо махнул Лян Чаю.
Мая сжала кулачки и покосилась на Линь Фаня с блеском в глазах.
Её взгляд был для мужчины как удар под дых. Линь Фан глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться и заговорил:
— Так, слушать меня, мелюзга, можете хоть в толчках топить друг друга, но меня не беспо…
Договорить свою фразу мужчина не успел. Лян Чао вдруг напрягся, занёс широкую руку, и с таким лицом, будто желая выплеснуть в ударе всю свою злость и напряжение, вытянул в него кулак. Именно так: вытянул кулак, потому что назвать это ударом у Линь Фана даже язык не повернулся бы. Это было слишком убого…
Но всё-таки кулак в него полетел. Самый настоящий кулак. Линь Фан осознал это как-то запоздало, а потом он обнаружил ещё одну интересную штуку: пальцы его собственной руки стали сами собой сжиматься. И вдруг ему захотелось поднять эту руку, захотелось вытянуть её вперёд, перехватить «удар» мальчишки, повалить его на землю, и, может быть, потом ещё зарядить ногой в резиновом сандале, с раздавленной на подошве ещё прошлым летом мушкой, по его злому красному лицу. Линь Фан всё это себе представил и ничего из этого не сделал. Пальцы мужчина сами собой обмякли, а потом ему в солнечное сплетение прилетел удар, точно брошенный камень.
— Пфу, — вырвалось из глотки мужчины. Его отбросило на метр. Он свалился на траву и притих. Дети вскрикнули, а Лян Чао хмыкнул и опустил свою мощную руку. Мая обескураженно выпучила глазки и уставилась, как будто, в никуда. Прозвучал вздох мальчика-луковицы. Он вдруг как будто что-то понял и посмотрел на Маю с некоторым испугом в глазах. Вот, оказывается, думал он, что задумала эта девочка. Она специально натравила злого и тупого Лян Чао на учителя, тот его прибил, и теперь его за это накажут, а то и вовсе выгонят из школы.