— Спешите? Вы так на меня смотрели, думала — наберёте вчера.
— Я — настойчивый, но не навязчивый. Во сколько сегодня заканчиваете?
— Не навязчивый? Но не оставляете мне выбора.
— Почему же? Выберете из меню всё, что вам по вкусу. В 18−00?
— В четверть седьмого. Надеюсь, знаете, где управление торговли. Горсовет, у памятника Ленину.
— Вы — не только красивая, но и на редкость оригинальная. У памятника Ленину мне ещё не назначали свидание.
Фемина-люкс не то хохотнула, не то мурлыкнула. И положила трубку.
В цеху на меня накинулись: почему не дал замолвить словечко на предмет жилья? Соврал: сам завёл разговор, мол — рассматриваем, но, похоже, надежды мало, потому что от меня откупились иначе. Показал бланк акта технического состояния и пообещал:
— Ставлю ящик пива.
Аргумент весомый — в ящике двадцать бутылок 0.5. На бумаге дедово сокровище моментально приобрело состояние «своим ходом на свалку не дойдёт», и я тотчас метнулся в заводоуправление, получил квитанцию на оплату в 1273 ₽ 17 коп., люблю советскую точность. Так как сберкасса находилась рядом, успел заскочить и туда. К вечеру получил бумагу для ГАИ и ровно в 18−15 уже стоял на площади у исполкома. Правда, ещё на государственных номерах «03–09 проба».
Ох, какая прелесть выпорхнула из дверей административного здания! Неужели ко мне? Остановилась, крутнув головой, шикарные блондинистые кудри колыхнулись волнами. Не дожидаясь, когда сбежит, высунулся из машины, окликнул, распахнул переднюю дверь.
— Серёжа, у вас другая машина!
— Вы же тоже в другом платье. В одном два раза подряд — не очень? — я занял водительское место и, перегнувшись назад, вытащил букет роз.
Шикарных, надо сказать. По пять рублей за цветочек.
Изумительный носик погрузился в цветы.
— Пахнут изумительно. Наверно, с рынка.
— Вы думали, я их под памятником Ленину собрал? Нельзя, вождь мирового пролетариата затаит обиду и выплеснет её на нас через КГБ.
Трёп не помешал мне завести мотор и тронуться. Ехали совсем недалеко — в ресторан «Волга», где гонщиков знали, и нам при любом раскладе всегда находился столик. Сегодня даже червончик не пришлось давать, часть мест пустовала, вторник — не самый разгульный день недели.
Я галантно отодвинул кресло, помогая сесть. Моя спутница была в довольно светлом платье, оно чуть длиннее пятничного и едва открывавшее коленки, но с разрезом снизу и вырезом сверху, всё такое соблазнительно надрезанное и недозастёгнутое, красный поясок на тонкой талии. На шейке блестела тонкая золотая цепочка, на пальцах с идеальными ноготками — столь же тоненькие колечки, не килограммовые шайбы, столь любимые работницами торговли. Что особенно впечатлило — тончайшие колготы или чулки с вертикальной строчкой сзади, вроде как не по погоде и не по сезону, ибо июль, но чертовски сексуально. Босоножки красного цвета на шпильке. В общем, если бы я работал с такой рыбкой в одной конторе, на служебных делах не сосредоточился бы никогда, гормоны не позволят.
Официант принёс вазу для роз и два меню.
— Предлагаю социалистическое распределение труда: вы выбираете, я вами любуюсь.
— Почему девушке достаётся самое сложное?
— Хорошо. Я выбираю, вы любуетесь. Но кем?
Выбрали вместе. Предупредил, что заказанное шампанское только пригублю для вида и компании, поскольку за рулём.
— Вы вообще не пьёте?
— Наука говорит: употребляющие в меру живут дольше категорических трезвенников. Я не могу противиться двум вещам: науке и вашим чарам.
Наверно, пересолодил. Как в чашку с чаем кинуть семь ложек сахара. Но Оксана принимала любование ею вслух в любых количествах. Тем проще.
Но даже её проняло, как на неё таращусь. В США за такие гляделки принято подавать в суд за домогательство, у нас — нормально.
— Что-то случилось, Серёжа? У меня тушь размазана?
— У вас всё идеально. Настолько, что спрашиваю себя: в чём подвох.
— Подвох?
— Конечно. Вы — красивее моделей с обложки «Плейбоя». Вас с руками, а лучше с ногами оторвёт любой дом мод. В Москве явно приглянетесь кому-то, кто подставил бы плечо. Даже за рубеж бы позвали, рекламировать всякие модняшки от Тифани или Диор. Но мы с вами — в промышленном поволжском городке. Вы не отвернулись от простого заводского парня на тарахтящей жигулёвской корытине, живущего на инженерную зарплату в крохотной однушке, а нормальную квартиру два года ждать. Американцы такое называют «дауншифтинг», понижение уровня. Вот и ломаю голову: почему вы до меня снизошли? — я остановил её протестующий жест и окончил: — Без обид. Просто здравая оценка ситуации, что очень сложно, когда, глядя на вас, растекаюсь как мороженное на солнце.
— Ого… Загрузил! Серёжа, вы тоже — не простой слесарь или, там, инженер. Словечки всякие знаете, «Плейбой» листаете, интересно, где его нашли? Он в «Союзпечати» не продаётся.
— Там только «Крестьянка». Вас, простите, в «Крестьянку» на обложку не возьмут. На передовую доярку или знатную свинарку не похожи. Не только из-за внешности. Вы в душе очень непростая, это видно по выражению глаз, жестам, репликам… Даже по реакции на моё подростковое лихачество, когда ехал на спорткаре и случайно встретил вас на улице.
Горячее ещё готовилось стать горячим, а пока официант принёс «Советское полусладкое», открыл без хлопка и разлил нам по бокалам.
— За наше случайное знакомство! — произнесла Оксана, пародируя Светлану Светличную из фильма «Бриллиантовая рука», и подняла бокал.
— Аминь! — я динькнулся с ней и пригубил. — Появится оркестр, закажу им «Сердце гибнет в огнедышащей лаве страстей». Только не заставляйте стрелять из пистолета в застёжку бюстгальтера — пистолета нет, и вообще против вас я безоружен.
— Но анализируете каждое слово и жест… Сколько лет вам, Сергей?
— Двадцать четыре.
— А рассудительны не по годам. Ладно… думала — поболтаем о ерунде и потанцуем. Мне девятнадцать. Я из Черниговской области. Приехала поступать в Москву, во ВГИК не решилась, подалась в «Щуку». Училище имени Щукина.
— Знаю. В приёмной комиссии были женщины?
— Большинство! Уж как я перед ними танцевала народный танец, декламировала монолог из пьесы Островского, пела…
— В результате они вас возненавидели — за молодость, красоту и талант. То, чего у них нет. Но вы рассказывайте, я не провидец.
— Металась. Обратила внимание, что на меня засматриваются только мужчины женатые и старше. Снять мне квартиру для встреч, закидать подарками — хоть звезду с неба. Но ненадолго, пока не надоем. Парни моего возраста, студенты да шантрапа, мне не интересны. В общем, домой возвращаться не захотела, там меня сватали за сынка председателя райисполкома, сильно пьющего. И отец, и сын. Научилась машинописи и стенографированию. В общем, пока здесь. Осматриваюсь.
Она резко оборвала московские откровения, не поделившись, каким именно ветром её занесло из столицы в провинциальный торг, где её неизбежно ненавидят местные конкурентки.
— Видите, как всё славно обернулось? В категорию «осматриваюсь» я вполне вписался. Могу не опасаться, что согласились со мной поужинать с единственной целью — чтобы подсыпать снотворное, а потом продать на разборку на органы. Почки у меня здоровые, на квартирку в Москве хватит.
Она аж ротик приоткрыла, потом зажурчала смешком:
— Ваш юмор тоже необычен. Я — красивая, вы — весёлый. По-своему сочетаемся.
— Звучит практически как приглашение в ЗАГС. Согласен! Но давайте не спешить со свадьбой — хотя бы до горячего блюда.
— Давай… те.
— Просто «давай». Без «вы».
Перешли на «ты». За это чокнулись второй раз, ей подлил, у меня уровень шампанского не пошевелился. И правда, за рулём не пью.
Продолжил расспросы.
— А как на тебя смотрит местное начальство? Начальник, начальница?
— Начальник. Как женщиной мной не интересуется.
— Ни за что не поверю.
— Как примерная секретарша секреты босса раскрывать не могу.
С хитрой и чуть брезгливой улыбкой подняла голубую салфетку и уронила на стол.
Странно. При такой секс-бомбе в приёмной любой голубец обязан без вариантов переметнуться обратно в ряды гетеро. Если у них всё же… Нет, ни за что, прочь мерзкие предположения!
Наконец, подоспели холодные закуски, потом эскалоп со сложным гарниром. Оксана не ела — клевала. А вот шампанского бокал опорожнила. Когда, наконец, заиграла музыка, и мы вышли на середину площадки перед сценой, чуть покачивалась на каблуках, совсем не стойкая к спиртному. Но собралась, вслушалась и зажгла.
Ресторанный вокально-инструментальный ансамбль начал с довольно примитивной композиции из репертуара «Поющих гитар»: листья закружат, листья закружат, и улетят. Барышня выдала целый спектакль, там была и грусть осени, и тоска по любви, и что-то ещё, наверняка — глубокомысленное, но непонятное и оттого привлекательное. Танцевала сама себе, на меня особо внимания не обращая, только один раз, когда встретились глазами, а они у неё не синие, как в этой песне, а пронзительно-зелёные, подмигнула. Мол, для тебя стараюсь.
Дальше грянул медляк, достаточно современный для провинциального ресторана 1974 года, в моей прошлой молодости иностранщина ограничивалась «Мелодиями и ритмами современной эстрады», кажется, эта передача появилась на ТВ даже несколько позже. Тут парень затянул The Way We Were, необычно слышать её в мужском исполнении, а не голосом Барбары Стрейзанд из МР3-плеера, но было не до музыкальных изысков, я шагнул к Оксане и протянул ей руку, приглашая.
В медленном танце она не прижималась плотно, оставляя себе свободу движений, и фактически вела. От её умопомрачительной близости да в едва слышном аромате дорогого парфюма я натурально растворялся, и дело не в неутолённой похоти, я бы пылал, даже если бы провёл предыдущую ночь с любой.
Не произнёс вслух, но имя Оксана шло к волшебной фее не очень, слишком простое. Ну да, на Черниговщине распространённое, ей бы что-то более романское и романтичное, странно, что не взяла себе какой-то псевдоним вроде Лаура или Джулия. В чём-то стремилась быть естественной, даже волосы не красила, оставаясь натуральной блондинкой, видно по корням, хоть краски бывают ярче природного цвета.