В любом случае, события 1476-го года положили конец дипломатическим спекуляциям, и сделали для всех очевидным, что у Генри Ричмонда есть и своя воля. Что характерно, проявлений этой воли от него, кажется, никто даже не ожидал.
Молодой человек определяется с будущим
В ноябре 1476 года, ко двору Франциска Бретонского прибыл сам епископ Роберт Стиллингтон. Да, тот самый, который в 1483 году вывалил перед всем честным народом скандальные факты о двоежёнстве недавно умершего Эдварда IV. С этим королём у епископа были не самые простые отношения, но он до 1473 года занимал даже пост Лорда Канцлера, и в своих дипломатических миссиях пользовался авторитетом не только духовным, но и государственным. Герцог Бретани, получив известие о том, кто к нему направляется, и зачем, прибегнул к своей обычной уловке — стал жаловаться на болезненное состояние.
Насколько Франциск был мужчиной болезненным на самом деле — вопрос, конечно, интересный. Во всяком случае, его энергии вполне хватало на участие во всех мыслимых и немыслимых интригах в междусобойчиках Англии, Франции и Бургундии. То, что Бретань под его руководством характеризовали «слабым звеном», говорит не о слабости самого герцога, а о его непредсказуемой политике. Договоры он подписывал с надлежащей торжественностью, но редко их выполнял. И всегда, в случае нарушения договора, начинал дышать на ладан.
Наверное, дипломатов смущало, что при этом энергии герцога Франциска вполне хватило на двух жён и одну любовницу, Антуанетту де Меньере, которую он унаследовал от короля Франции в начале 1460-х, и с которой нажил аж четверых детей, узаконив старшего сына.
На 1476 год, Генри Ричмонд стал для Франциска Бретонского скорее докукой, чем потенциальным козырем. Так что, полагаю, особо он уговорам епископа Стиллингтона и не сопротивлялся. И правда, если молодого человека так жаждут заключить в родственные объятия на родине и мама, и сам король, готовый видеть его зятем и пэром королевства, то почему нет. И герцогиня перестанет отвлекаться, и в Бретани снова будет только один граф Ричмонд — сам герцог Франциск.
Да-да, насмешница судьба распорядилась так, что свела в одном месте и в одно время двух графов Ричмондов, титулярного и безземельного. Титулярно, герцоги Бретани были графами Ричмонда с 1136 года, и Франциск этим титулом дорожил, потому что он давал ему возможность использовать короля Англии в качестве щита от короля Франции. А Эдвард IV скрипел зубами, но не мог отказать своему титулярному подданному в помощи.
Забегая вперёд, скажу, что Эдвард поступал мудро. Ричард III, не склонный к компромиссам, задел Франциска, послав к его берегам флот, и поплатился за это немедленно: именно Бретань стала платформой подготовки вторжения Генри Ричмонда в Англию в 1485 году. Забегая вперёд ещё дальше, скажу, что Генри Ричмонд, став королём Генри VII, «отблагодарил» герцога Франциска, сделав графство Ричмонд исключительно собственностью английской короны, и отменив титулярность.
В общем, герцог Франциск вручил Генри Ричмонда епископу Стиллингтону, дал им приличный конвой, и отправил восвояси. По иронии всё той же судьбы, корабль в Англию должен был отплыть из Сен-Мало. Из того самого, куда буря забросила плывущих во Францию Ричмонда и Тюдора несколько лет назад. И который 14-летний Генри облазил, несомненно, вдоль и поперёк. Чем ещё там было заниматься?
Когда Стиллингтон, Ричмонд и их то ли стража, то ли почётное сопровождение прибыли в Сен-Мало, Генри Ричмонда вдруг сразил приступ лихорадки. Что ж, поскольку всё равно нужно было ждать благоприятного ветра для отплытия, Ричмонда оставили в покое, и, по-видимому, даже не особо охраняли, ведь молодой человек буквально еле ноги переставлял. В результате, Генри, отлично ориентирующийся в Сен-Мало, благополучно улизнул, и спрятался в соборе св. Винсента, запросив там церковного убежища.
И вот тут вполне уместно воскликнуть: «Случайность? Не думаю!», потому что пока там эскорт тащился до Сен-Мало, пока англичане чесали затылки, размышляя, можно ли Ричмонда из церкви просто вытащить под белы рученьки (прецеденты были — правда, дома, в Англии), на беднягу Франциска обрушилась настоящая буря.
Барон Филибер де Шандэ кричал на весь зал, что Ричмонд будет “torn in pieces by bloodied butchers… miserably tormented and finally… slain”[5], герцогиня рыдала, а адмирал Жан де Келенек хмурил лоб и громыхал, что герцога, несомненно, ввели в заблуждение. И — Франциск передумал. Он велел вернуть Ричмонда обратно. За Генри был послан Пьер Ландэ, восходящая звезда бретонской политики, который торжественно заявил, что безопасность Генри Ричмонда становится делом его, Ландэ, жизни. А Ландэ — это буржуа Бретани, а буржуа Бретани — это торговые интересы Англии.
И что мог поделать Стиллингтон? Решительно ничего. Несомненно, у него были свои подозрения относительно случившегося, потому что срежессированность событий была достаточно очевидна. Но не брать же штурмом церковь, и не начинать же войну! Поэтому епископ вернулся к своему королю только с заверениями герцога Франциска, что тот будет охранять Ричмонда и Тюдора самым строгим образом.
Как ни странно, это обещание герцог выполнил, на свой лад. Ричмонд просто пропал с горизонта, и никто не знал, где именно его держат. Похоже, Франциск точно знал, что визит Стиллингтона вызовет реакцию в Париже. Не мог же король Луи не попытаться взять реванш там, где его дорогой друг Эдвард потерпел фиаско!
В канун Рождества того же 1476 года, ко двору Франциска прибыл французский адмирал Гийом де Супленвиль с заявлением, что он явился за Ричмондом и Тюдором. Вот так. Никакой дипломатии, никаких попыток умаслить соверников герцога, никаких обещаний. Неизвестно, «занемог» ли герцог на этот раз, но и французский адмирал отправился на родину восвояси.
Когда буря утихла, Ричмонд объявился в замке, где жил его дорогой дядюшка Джаспер, в Шато де Лермин. Несомненно, это очень оживило его будни. Будни герцога Франциска тоже стали более оживлёнными. В 1477 году, молодая герцогиня родила ему дочь. А через год — ещё одну. И Эдвард, и Луи сделали потом вялые попытки наложить загребущие ручки на Ричмонда и Тюдора в 1482 году, но звезда Эдварда уже явно закатывалась, и будущее дяди и племянника, в качестве козырей французской политики, становилось всё более очевидным.
Молодой человек с видами на будущее
Баланс в отношениях между Англией, Францией, Бургундией и Бретанью начал стремительно меняться где-то с 1481 года. И не в пользу Англии, надо сказать. К лету 1482 года, когда король Эдвард внезапно вернулся с севера в Лондон (как говорят, по причине нездоровья), его акции у соседей и вовсе перестали котироваться. Собственно, будь король здоров и в силе, соседи вскоре бы о таком пренебрежении пожалели. Но Эдвард не был здоров, хотя, судя по тому, что он замкнул весь шотландский поход на себя, не хотел этого признавать.
В результате, герцог Франциск Бретонский сделал кое-какие изменения в условиях содержания «государственных пленников», Ричмонда и Тюдора. В 1481-82 гг., содержание Джастина Тюдора составляло 600 ливров, из которых 40 ливров выдавались ему на карманные расходы. В те же годы, на содержание Ричмонда стали выделять 2000 ливров, из которых на карманные расходы он получал 620! И в октябре 1482 года, после инцидента с внезапным возвращением Эдварда IV в Лондон, сумма содержания была увеличена до 2200 ливров. В 1470-х, Джаспера в денежном эквиваленте ценили дороже.
Естественно, Эдвард IV был в курсе перемен, потому что к концу 1482 года поставил Франциску чёткое условие: хочешь наших лучников — верни нам Ричмонда и Тюдора. Но в начале 1483 года Эдвард умер, и это изменило всё.
С точки зрения Бретани и Франции, коронация Эдварда V означала бы продолжение политики его отца. Поэтому, внезапная серия громких скандалов, и последующая за ней коронация Ричарда III, вызвали за границей изрядный переполох. Пусть герцог Глостер держал себя строго в рамках, установленных для его деятельности братом-королём, о его политических взглядах было известно. Потому что сводились они к кристально чистой стратегии: врага надо бить. И бить врага он умел, прекрасно доказав это шотландским походом.
Но гораздо хуже этой воинственности, с точки зрения Бретани и Франции, была расчётливость Ричарда, которую он продемонстрировал в том же походе.
Впрочем, начиналось всё прилично. Луи Французский, в письме от 21 июля 1483 года, напыщенно обещал неопределённые помощь и поддержку «новому другу и королю Англии». Не стоит обольщаться — это была просто дипломатия. То, что с лета 1482 года во Франции стали циркулировать слухи, что находящийся в Бретани Генри Ричмонд является сыном покойного и невинно убиенного Генри VI, как-то настораживало. Плюс, Ричард ни на минуту не сомневался, что король французов не простил ему отвергнутой взятки, и вовсе не является другом ни ему в частности, ни Англии в целом.
Что касается Бретани, то с ней отношения складывались интересно. В середине июля, к герцогу Франциску отправился Томас Хаттон, канонник и дипломат, чтобы подготовить договоры о делах коммерческих и политических. Но в целом, его задачей было выяснить, чем, собственно, нынче занимается новое пополнение беглецов из Англии. Потому что на бедную голову Франциска, в мае 1483 года свалился и Эдвард Вудвилл. Этот бравый парень попытался захватить английский флот, но всё дело закончилось двумя кораблями. Остальные хорошо помнили, что Лордом Адмиралом является герцог Ричард Глостер, а вовсе не Эдвард Вудвилл, даже если этот парень и утверждал королевскому совету, что «мы достаточно сильны, чтобы ни с кем не считаться».
К сожалению для Англии, Эдвард увёз с собой изрядную сумму денег. Насколько было известно в Англии, Эдвард Вудвилл был принят при дворе герцога Франциска, и ему даже было назначено содержание. Никто ему не сказал, что «живи на свои, наворовал достаточно». К Франциску прибился и другой Вудвилл — маркиз Дорсет, сын отсиживающейся в вестминстерском убежище вдовствующей королевы. Который отправился в путь, прихватив с собой треть казны Эдварда IV.