Мы имеем человека, выходца из среды мелких сельских джентри, который потихоньку учился на поприще экклезиастики, и доучился до мелких церковных и административных должностей при дворе Генри VI. После битвы при Таутоне, он был в числе тех, на кого было наложено обвинение в государственной измене. То есть, ему пришлось бежать из Англии вместе с Маргарет Анжуйской.
Известно, что он был очень активен в попытке реставрации Генри VI, но после Тьюксбери «помирился» с Эдвардом IV. Через каких-то два с половиной года, Джон Мортон стал уже Master of the Rolls, ещё через год ездил в Венгрию, и в 1475 году составлял условия мирного договора между королями Англии и Франции.
Всё это выглядит достаточно странно, если Джон Мортон был такой уж административной мелочью при Ланкастерах, как нам дают понять. Но если был, его карьера говорит о том, что он сумел стать важным человеком ещё до Таутона. В хозяйстве Генри VI было много клерков, и принадлежность к администрации этого короля вовсе не была поводом для обвинения в государственной измене, подразумевающий, что обвинённого может убить без суда и следствия любой желающий.
Есть его биография, “The life of John Morton, archbishop of Canterbury”. Возможно, из неё, наверное, можно получить большее представление о ранней карьере Мортона. Это на заметку.
В нашей истории, важно присутствие Джона Мортона на печально известном заседании в Тауэре 13 июня 1483 года, когда на Ричарда Глостера было совершено нападение. В результате, Уильям Гастингс лишился головы, а Джон Мортон оказался в том же Тауэре, но уже в тюремном помещении.
Рассуждая о том, почему Ричард передал Мортона Бэкингему под домашний арест, хотя не мог не знать, насколько Мортон опасен, нужно помнить два момента.
Во-первых, епископ Мортон был человеком Рима. Только римский папа имел право судить священников епископского ранга, и определять им меру наказания. Нарушение правила было чревато очень серьёзными международными последствиями.
В Англии, за Мортона немедленно вступился кардинал, архиепископ Кентерберийский и Лорд Канцлер королевства, Томас Бурше. Который, кстати, приходился братом деду герцога Бэкингема. И, опять же, кстати, приходился братом Генри Бурше, чей сын женился на свекрови Элизабет Вудвилл, из-за чего будущая королева была вынуждена заключить совершенно невыгодный ей договор о помощи с Уильямом Гастингсом, чтобы выцарапать из рук свекрови и её нового мужа наследство, полагающееся её сыновьям. Обижать архиепископа Кентербери, который поддерживал Йорков и являлся высшим прелатом королевства, было никак нельзя. А заступился Бурше за Мортона и потому, что это было его обязанностью, и потому, что Джон Мортон давным-давно был протеже архиепископа.
Во-вторых, в защиту Джона Мортона немедленно подал петицию университет Оксфорда, чьим выпускником Мортон был. Рассориться с Оксфордом означало оскорбить всех выпускников Оксфорда, и, как следствие, превратить массу чиновников королевства в своих врагов.
Опять же, более чем вероятно, что нападение людей Гастингса на Ричарда Глостера было полной неожиданностью и для Мортона, и для Стэнли, который тоже присутствовал в зале совета. Насколько помню, обоих выудили из-под стола. Дело во времени. Все участники драматического события уже встречались в тот день. Потом Ричард обедал с Гастингсом. На всё про всё, у Гастингса просто не было времени обсудить с Мортоном и Стэнли результаты переговоров с Ричардом, которые, наверняка, проходили за обедом.
Что касается размещения Мортона у Бэкингема, то это было сделано в соответствии с должностными обязанностями герцога. Титул Лорда Коннетабля Англии был наследственным титулом Стаффордов-Бэкингемов. Когда-то семья Ричарда герцога Йорка была помещена под арест в хозяйство Хэмфри Стаффорда, и теперь Мортон — в хозяйство Генри Стаффорда, которому Ричард Глостер передал обязанности Лорда Коннетабля. Всё было сделано по закону. На 13 июня 1483 года, у Ричарда Глостера не было никаких возможностей предъявить епископу Мортону какое-бы то ни было обвинение в государственной измене.
Часть II
Ход королевой
А теперь я угощу вас порцией домыслов и теорий, которые уступают, конечно, высотой полёта теориям г-жи Салмон, зато не сводятся к скучному. В чём же было дело с первым заговором, встретившим Ричарда Глостера в Лондоне? Мёртвые молчат, если не считать идиотских историй про клубнику и высохшую руку, которые Мор записал со слов Мортона, если вообще не по памяти из подслушанных в детстве пересудов и сплетен.
Всё, что мы можем — это обратить внимание на очевидное. Ни Гастингс, ни Мортон с его покровителем, не могли желать воцарения сына Эдварда IV, потому что уверенно приближавшийся к возрасту совершеннолетия принц был на все 100 % Вудвиллом. Учитывая присутствие Мортона и Стэнли, выбор заговорщиков вообще пал на возвращение на трон Ланкастеров. То есть, в пользу Генри Ричмонда.
О чём Гастингс пытался договориться с Глостером, и почему запаниковал — можно только спекулировать, и здесь я этого делать не буду, потому что история эта, вообще-то, не о Ричарде, а о Ричмонде.
А теперь — немного о странностях. Я писала уже о том, что Эдвард Вудвилл, после смерти Эдварда IV и попытки Вудвиллов перехватить власть, вывез из Англии огромное количество денег. Для начала, ему, сразу после смерти Эдварда IV, щедро отсыпали 3 270 фунтов (или, по покупательной способности, £1,872,000.00 на сегодняшний день) на экипировку флота. По пути, Вудвилл прихватил в Саутгемптоне ещё 10 250 фунтов в золотой монете (£5,869,000.00 на сегодняшний день) — конфисковал от имени короля Эдварда V. Плюс, он вывез казну королевства. Хотя ходили слухи, что не всю казну, и что королеве была оставлена треть, именно для работы против Глостера. А Дорсет (Томас Грей, сын королевы) вывез другую треть. Тоже в Бретань.
В результате, Генри Ричмонд превратился из молодого приживала при дворе герцога Бретани в реальную политическую силу. И окончательно потерял возможность что-то решать самостоятельно относительно своего будущего, но это уж так вышло.
Так вот, в случае Эдварда Вудвилла, возникает интересный вопрос: почему он, уже в середине мая, улизнул под знамёна Генри Ричмонда, и среди эмигрантов в Бретани даже планировалось, что именно он возглавит, на английских кораблях, инвазию Ричмонда? Получается, что параллельно с попыткой семьи утвердиться во главе королевства, у Эдварда Вудвилла был свой план? Или, после ареста Энтони Вудвилла, он понял, что из переворота ничего не получится?
То есть, вопрос в том: а был ли заговор именно с целью убийства Лорда-Протектора и последующей коронацией несовершеннолетнего Эдварда V, под регентством Вудвиллов, или это были совершенно разные проекты, участники которых понятия не имели о конечных целях друг друга? И к Эдварду V эти проекты имели только косвенное отношение, если вообще имели.
Понимаете, у Вудвиллов не было ни одной причины для того, чтобы укреплять деньгами линию Ланкастеров в лице Генри Ричмонда. Ведь сыновья королевы, технически, были бастардами (и к 1483 году это уже не могло быть секретом как минимум для всего клана Вудвиллов и для тех, кто участвовал в расследовании дела с герцогом Кларенсом), и поддержки среди населения и знати Вудвиллы явно не имели.
Так чего им было пластаться ради конкурента? Влиться в семью, в качестве просто зятя и родственника правящей семьи, Ричмонд не хотел и в более спокойные времена, а уж после смерти Эдварда IV и подавно, потому что где Вудвиллы, а где потомок Эдварда III и французских Валуа.
Обычно заговор лета 1483 года рассматривают следующим образом. Старый добрый Гастингс, понявший, что герцог Глостер метит на престол, раскаялся в своих изначальных действиях, и переметнулся в партию королевы, дабы немедленно короновать Эдварда V. В результате, образовался эдакий «союз матерей», в лице Элизабет Вудвилл и Маргарет Бьюфорт, который, при курьерской помощи любовницы Эдварда IV, Энтони Вудвилла и лорда Гастингса, Джейн Шор, координировал свои действия с раскаявшимся Гастингсом.
Довольно нелепо, правда? Особенно нелепа предполагаемая роль Джейн Шор.
Вот жила себе Элизабет Вудвилл с отпрысками в отдельном особнячке-убежище, на территории Вестминстера. В особнячок был допуск со стороны аббатства — продукты там, стирка, то и сё, да и духовные необходимости типа ежеутренней мессы. То есть, трафик между убежищем и аббатством был не маленьким. Опять же, фраза «королева укрылась в убежище» несколько упрощает ситуацию. Королева не собрала несколько узлов наспех, и не потащила за руки дочек жить в крипте, среди гробов, как это показывают в худфильмах.
Она «укрылась», несомненно, с некоторым числом горничных, камеристок и придворных дам. У каждой из которых были родственники из дворянских семей. И что, среди всей этой толпы родственников и свойственников не нашлось никого поприличнее публичной женщины? Нашлось бы, если бы королева играла в этой истории хоть какую-либо реальную роль.
Не могу сказать, что я не задумывалась раньше о том, была ли Элизабет Вудвилл злым гением семьи Йорков. Задумывалась. Но почему-то прекращала думать дальше, и в этом я не одинока. Такова уж сила традиции. А традиция описывает Элизабет Вудвилл как неприятную, недалёкую, алчную, склочную и мстительную женщину, ради которой молодой король оскорбил всё своё дворянство, рассорился с матерью, превратил во врага соратника и друга своего отца, чуть не потерял корону, казнил брата.
Факты же царствования Эдварда IV говорят о том, что он женился прицельно и обдуманно, и не именно на Элизабет Вудвилл, а на связях семьи Жакетты Люксембургской с Бургундией, и, вообще-то, не был склонен выслушивать чьи бы то ни было советы и нашёптывания, от кого бы они ни исходили. Роль его королевы сводилась к тому, что она систематически рожала, и вела двор королевы, со всеми его многочисленными обязанностями.
Я начинаю подозревать, что Элизабет Вудвилл использовали в «заговоре Гастингса» в качестве ширмы, именно поэтому бегала к ней, или, возможно, просто в том направлении, хорошо известная лондонцам Джейн Шор. Поэтому развесёлая Джейн и отделалась впоследствии просто покаянием за непристойное поведение, но никогда не была обвинена в более серьёзных преступлениях. Собственно, мы вообще знаем о роли Джейн Шор в этой истории только из сочинения Мора, которое в части, описывающей заговор Гастингса, не выдерживает никакой критики.