В учебных заведениях того времени высоко ценится философия Вольфа. Дуализм Вольфа, где «естественная теология», тесно переплетенная с телеологией, объединяется (особенно в физике) с рядом принципов механистического материализма, находит благодатную почву в отечественной философии. Во времена, когда уже невозможно было игнорировать науку и нельзя было еще полностью отказаться от догм религии, особенно в академических философских курсах, эклектическая философия Вольфа становится определенным выходом из этой противоречивой и сложной ситуации.
Нет сомнения, что на академическую, профессиональную философию большое влияние оказали также успехи отечественного и западноевропейского естествознания. В академических философских курсах Киево-Могилянской академии живой интерес к естественнонаучному знанию, к точным наукам закладывает уже в начале XVIII в. Ф. Прокопович. Он первый читает своим слушателям курс математики, состоящий из арифметики и геометрии. В это же время в Петербурге появляются первые прикладные учебники: «Арифметика» Магницкого, «Курс навигации» Мордвинова, «Приемы циркуля и линейки» и другие; преобладает увлечение математикой, свойственное эпохе классической механики.
Под влиянием успехов естественных и точных наук в России идет процесс изоляции науки от религии. Этот процесс углубляется утилитарным отношением к знаниям, к науке вообще. Делаются попытки создания русской философской терминологии с целью приближения философии к широким кругам, с желанием сделать доступными и употребимыми классические философские понятия. В частности, А. Кантемир в комментариях к русскому переводу книги Фонтенеля «Разговоры о множестве миров» (37) дает свое толкование философским понятиям в духе программного в то время механистического материализма и переводит философские термины на русский язык.
Утилитаризм отечественной науки первой половины XVIII в., в большой мере обусловленный требованиями общественно-экономического развития, приводит к тому, что актуальные проблемы философии разрабатываются на конкретном естественнонаучном материале. М. В. Ломоносов в своих работах делает блестящие попытки решить проблему единства и взаимосвязи материалистической философии и естествознания. Прогрессивные ученые во главе с Ломоносовым борются против мистики в конкретных областях знания, прибегая к помощи данных науки, собственного опыта и исследований; вооруженные научными знаниями, они выступают против теологического мировоззрения. Борьба эта в первой половине XVIII в. ведется в форме разоблачения положений Священного писания на основании их несоответствия данным науки. Особенно много материала для опровержения измышлений религии давала в то время астрономия, в частности гелиоцентрическая система мира Коперника. Вторжение науки в «святая святых» религии, Священное писание, — поистине революционный шаг — ученые объясняют тем, что писание-де прибегает к аллегориям и его необходимо внятно и правильно истолковать: «Священное писание не должно везде разуметь грамматическим, но нередко и риторическим разумом» (21, 372).
Знакомство с любым из дошедших до наших времен курсов философии XVII и XVIII вв. свидетельствует, что профессора философии и Московской славяно-греко-латинской и Киево-Могилянской академий не ограничивались истолкованием Писания. Каждый курс — это система взглядов на мир, от его первооснования до строения Вселенной, с рассмотрением структуры отдельных вещей в природе, с глубокими экскурсами в историю каждого вопроса. В большой мере профессора используют античное литературное и философское наследие, византийскую патристику, идеи гуманизма, Реформации, науку Нового времени, создавая при этом своеобразную систему философских взглядов, отвечающую требованиям развития духовной жизни современного им общества. Можно сказать, что здесь шел процесс, когда, говоря словами К. Маркса, «философия сначала вырабатывается в пределах религиозной формы сознания и этим, с одной стороны, уничтожает религию как таковую, а с другой стороны, по своему положительному содержанию сама движется еще только в этой идеализированной, переведенной на язык мыслей религиозной сфере» (3, 23).
Философское наследие отечественных учебных заведений первой половины XVIII в., в частности крупнейших из них — Московской и Киевской академий, убеждает в том, что каждый философский курс — продукт своей эпохи, вобравший в себя традиции и интересы ряда поколений. Профессора философии, составляя свои философские курсы, умело сочетали достижения предшественников и насущные требования своего времени. Из истории Киево-Могилянской академии мы знаем, что она, возникнув как результат существенной потребности общественно-политической жизни, всегда оставалась на острие идейной борьбы своего времени (см. 38). Призванная к жизни задачами идеологической борьбы, Академия для успешной полемики с иезуитской наукой, посягающей на молодые умы, должна была постоянно держать руку на пульсе новейших научных достижений, чтобы привлечь жаждущее знаний юношество к борьбе против враждебной идеологии. Среди всех отечественных учебных заведений того времени Киево-Могилянской академии принадлежит в этом деле главная роль.
Учебные заведения Вильно и Полоцка, основанные иезуитами с целью полонизации и окатоличивания этого края, вплоть до середины XVIII в. оставались в плену католической догматической науки как опоры феодально-католической реакции. В этих учебных заведениях иезуитская философская наука базировалась на критике светского по своему характеру гуманистического мировоззрения, философско-религиозных, политических и организационных идей реформационного движения, и лишь в 40—60-х годах XVIII в. сюда стали проникать паука Нового времени и идеи западноевропейской философии, положившие начало развитию естествознания и рационализма. Ученые, не принявшие идеологию феодально-католической реакции, эмигрировали за пределы Белоруссии и Литвы, преимущественно в Москву и Киев, где вместе с русскими и украинскими прогрессивными деятелями развивали отечественную науку.
Славяно-греко-латинская академия в Москве, основанная под эгидой перепуганного расколом московского высшего духовенства, с первых лет своего существования отмежевывается от западноевропейской науки, в особенности философии. Воспитанники Падуанского университета греки Иоанникий и Софроний Лихуды преподают здесь в 1689 г. философский курс, видимо привезенный из Падуи, однако в угоду хозяевам Академии переориентированный на восточную патристику и византийско-греческую ортодоксальную науку. Оппозицию такой ориентации возглавляет Сильвестр Медведев — человек для своего времени весьма образованный и пылкий сторонник тесных контактов с западноевропейской наукой. Обвиненный в отступлении от ортодоксии, С. Медведев в 1691 г. был казнен, а в московской Академии еще на полстолетия воцаряется направление, заложенное Лихудами. Это подтверждает, в частности, философский курс неизвестного автора, преподававшийся в Академии в 1750–1751 гг.[2] Автор курса не дает имен философов того времени, называя их всех «современниками» однако полемизирует с ними, старается опровергнуть их положения идеями из трудов Аристотеля, Августина, Боэция, отчасти Фомы Аквинского. Можно предположить, что автор этого курса был знаком с западноевропейской философией своего времени, и смело утверждать, что он учитывал интересы идеологической борьбы. Курс отличается общей антитомистской направленностью, полемикой с томистами по ряду важных философских вопросов, а именно: об объекте натурфилософии, о самостоятельном бытии материи и ее активности. Острой критике подвергаются положения представителей так называемой второй схоластики (Суарес). Однако философские курсы московской Академии в первой половине XVIII в. были еще весьма отдалены от развития отечественной науки, можно сказать, даже совсем изолированы от нее. Центр прогрессивной русской науки в это время находится в Петербурге, где уже в 30-е годы Академия наук удивляет Российское государство уровнем знаний, а М. В. Ломоносов своими исследованиями намного опережает ряд открытий западноевропейских ученых.
Прогресс русской общественно-политической и философской мысли первой половины XVIII в. был обусловлен развитием естественнонаучного знания. Однако это положение не умаляет значимости профессиональных философских курсов, авторы которых стремились идти в ногу с прогрессом науки, приблизить академическую философию к потребностям повседневной жизни.
В книге рассматривается система философских взглядов одного из создателей таких академических философских курсов — Георгия Конисского, профессора Киево-Могилянской академии.
Глава I. Жизнь, деятельность, идеалы
ригорий (Георгий) Конисский родился 20 ноября 1717 г. в городе Нежине на Украине. Нежин был в то время важным торговым пунктом, центром Нежинского казацкого полка. Род Конисских издавна принадлежал к казацкой старшине, а его представители занимали в полковом управлении руководящие должности. Отец Григория, Осип Иванович Конисский, был «знатным товарищем полковым». Сохранился любопытный документ — универсал нежинского полковника Жураковского от 14 марта 1715 г. о назначении Осипа Конисского «выезжим» на одну из ярмарок. «Выезжими» назывались чиновники, посылаемые для сбора с торгующих ярмарочных пошлин для полковой казны. Поручения эти сулили большую материальную выгоду, поэтому ими очень дорожили. О принадлежности Осипа Конисского к высшему казацкому сословию свидетельствует и его назначение в 1727 г. нежинским бургомистром (должность, занимаемая лишь состоятельными мещанами (см. 19, 509–510)).
Однако принадлежность к знатному казачеству не обеспечивала этому роду, как и всему сословию, дворянских и шляхетских привилегий. Когда возник вопрос о предоставлении Г. Конисскому — тогда уже Белорусскому епископу — права заседать в Польском сенате, посол России в Польше князь Репнин заявил, что Конисский не может получить это право из-за своего плебейского происхождения (см. 15, 619–620). Род Конисских в XVIII в. — это представители «новых людей», которые в результате реформ Петра I получили перспективу продвижения по служебной лестнице, в связи с чем им предоставлялась возможность увеличивать свои земельные владения. «Новые люди», вошедшие в среду дворянства, поддерживали абсолютизм и пребывали в постоянном соперничестве с представителями родовитой знати, стремившейся вернуть свои былые привилегии. Георгий Конисский — типичный представитель сословия «новых людей», и это определило его деятельность и идеалы.