Выступая за элементарную законность и правопорядок в государстве, Конисский горячо приветствует учреждение выборности судей во всех инстанциях, наступившее после воссоединения Белоруссии с Россией, и допущение к этим выборам местного православного населения. Вместе с тем он осуждает несправедливость, критикует суды за бюрократизм, за нарушение чиновниками законов, за взяточничество и корыстолюбие. Особенно глубоко поражает Конисского поведение высокопоставленных чинов, занимающих важные посты в политической и государственной жизни страны, но погрязших в пороках: «Ах! сколь много найдем таких, как… все милости… обращают в выгоды самим себе; должное обиженным удовлетворение — в сугубую обиду их; налоги, по обстоятельствам необходимо нужные — себе в хищение, а народу в несносные бремена; власть — в наглость; защищение — в разбой, судьи правоту — в лихоимство; слезы бедных претворяют в вино веселия своего…» (8, 1, 80–81).
Разоблачая и критикуя в своих проповедях чиновников и власти, Конисский не обходит стороной и своих коллег — черное и белое духовенство. Он бичует их лень, невежество, взяточничество, корыстолюбие, вымогательство. «Смерть и погребение прихожан кому слезы и горесть приносят, а им (пастырям. — М. К.) притязания до последней коровы и овцы» (9, 312). В его проповедях священники — это «немые псы, не могущие лаять», «любящие дремать и не имеющие смысла» (7, 9).
«Проповеди Георгия просты, и даже несколько грубы, как поучения старцев первоначальных; но их искренность увлекательна. Политические речи его имеют большое достоинство» — так оценил деятельность Конисского-проповедника А. С. Пушкин (32, 90). Великий русский поэт уловил в речах Конисского, произнесенных в большинстве случаев с церковных амвонов, политическую направленность, которая служила государственным интересам Белоруссии и России, интересам угнетенного белорусского народа.
Разумеется, и в киевский период своего творчества, и в период белорусский, критикуя произвол крупных феодалов, разоблачая злоупотребления в судах, осуждая пороки служителей культа, Конисский не был противником ни феодально-крепостнического строя, ни религии в целом. Он требует лишь смягчения феодальной эксплуатации, сглаживания наиболее острых противоречий, утверждения в современном ему государстве и обществе элементарного правопорядка и законности в интересах самих помещиков. Его идеалом является «просвещенный» и «добрый» царь, справедливый судья, нежестокий помещик, послушный крестьянин, покорно исполняющий свои феодальные повинности. Он мечтает о классовом мире, о гармонии классовых интересов. Он не требует существенных, коренных изменений социального строя, а поддерживает устремления той оппозиционно настроенной части господствующего класса, которая считала необходимым совершить в Белоруссии реформы, проведенные Петром I в Российском государстве. В России за такие реформы выступали Ф. Прокопович, А. Кантемир, В. Татищев и др. Конисский был идеологом средних слоев господствующего класса современного ему общества, в частности православного дворянства, в определенной мере притесненного крупными феодалами и потому заинтересованного в ограничении их могущества, в упорядочении государственной власти, в развитии просвещения. Эти интересы совпадали с интересами появлявшегося в то время в России нового класса — класса буржуазии, несшего с собой новую идеологию — идеологию просветительства. В то же время борьба Конисского против унии и католицизма, за воссоединение белорусского народа с братскими русским и украинским народами отражала коренные интересы самых широких слоев трудящихся масс Белоруссии и Украины.
Конисский — страстный поборник просвещения. Биограф XIX в. называет его «одним из лучших представителей старинного образования нашего» (18, 264). Конисский считал, что способность к просвещению и образованию — специфическая черта человека. Отстаивая право на образование всех слоев населения, в том числе и простого народа, Конисский открывает в Могилеве училище (1757) по образцу Киевской академии. Он ставит целью сделать это училище оплотом просвещения для всех православных белорусов, не имеющих доступа к наукам и знаниям в условиях шляхетской Польши. Открывая училище, Конисский произносит пламенную речь, в которой излагает свое просветительское кредо. Раньше, говорит он, глубокие знания получали только за границей, и то лишь «боляре и богатые»; «худородным же и убогим никакого к нему (образованию. — М. К.) приступу не было». Теперь, с открытием училища, «вам, о отрасли презреныя убогих кореней мещанства и даже самого поселянства сие счастие в руки досталось. Теперь, сидя в объятиях отцов ваших и в лоне матернем греяся, при нищете вашей, не теряя золотых лет ваших… не углие, но истинное сокровище можете приобрести» (9, 6). В качестве учебника поэтики для Могилевского училища Конисский издает произведение Прокоповича «О поэтическом искусстве».
Общественный прогресс Конисский связывает с развитием науки, с распространением образования на все слои населения. Он энергично проводит в жизнь свои идеи: открывает школы, семинарию, пишет и издает научные труды и художественные произведения, учебные пособия. Средство для реализации этих идей он видит в просвещенной монархии. Критикуя распущенность феодалов, непомерную эксплуатацию народа, а также духовную культуру феодального общества, невежество, суеверие, Конисский выступает глашатаем идей раннего просветительства.
Умер Георгий Конисский в 1795 г. в Могилеве. На могильной плите в соборе можно прочитать эпитафию, сочиненную им самим незадолго до смерти:
Колыбель — Нежин, Киев мой учитель;
Я в тридцать восемь лет назван: Святитель.
Семьнадцать лет боролся я с волками,
А двадцать два, как Пастырь отдохнул с овцами.
За претерпенные труды и непогоду
Архиепископом и членом стал Синоду.
Георгий именем, я из Конисских дому,
Коню подобен был я почтовому.
Тут трупа моего зарыты кости
В год семисотый девяностый. (9, 27)
В этой эпитафии — вся его жизнь, насыщенная энергией, трудом, борьбой. В ней и его автопортрет — человека деятельного, энергичного, с глубоким чувством юмора, страстно любящего свою родину, свой народ.
Политическая и просветительская деятельность Конисского, его научные труды и речи, направленные на обоснование идеи воссоединения Украины и Белоруссии с Россией, привлекли внимание прогрессивных писателей и мыслителей России. А. С. Пушкин приветствовал выход в свет сочинений Конисского. В написанной им рецензии он чрезвычайно высоко оценил и деятельность, и сочинения мыслителя. «Мы думаем еще, — писал В. Г. Белинский в 40-х годах XIX столетия, — что труды таких людей, как Феофан Прокопович, Конисский… и другие, очень бы стоили нового издания… Все это интересно и всего этого нельзя достать» (14, 345). Гражданские мотивы произведений Конисского, их обличительная социальная направленность получили дальнейшее развитие в произведениях прогрессивных отечественных мыслителей.
Глава II. «Следую истине, а не Аристотелю»
ристотелевская философия определила на века основные проблемы философского знания. Профессора Киево-Могилянской академии, преподаватели философии Московской славяно-греко-латинской академии, в частности братья Софроний и Иоанникий Лихуды и их последователи, в большинстве случаев называют составленные ими курсы «Философия Аристотеля» или «Перипатетическая философия». В известной степени — это дань традиции, в определенном смысле — результат использования традиционной философской терминологии. Однако в гораздо большей мере, чем дань традиции и черта философского профессионализма, обращение к учению Аристотеля в отечественной философии XVII–XVIII вв. обусловлено требованиями общественно-политического развития. Именно аристотелизм в истолковании ученых эпохи Возрождения содержал те идеи, которых требовала жизнь.
В первой половине XVIII в., которому предшествовала эпоха бурного развития естественных наук, интерес к практическому знанию выступает на первое место. Новые времена выдвинули требование обязательной связи мысли и опыта. В отечественной философии тяготение к опытному знанию отразилось в расширении разделов натурфилософии в ущерб метафизике, во введении в натурфилософию разделов прикладных наук — арифметики и геометрии. Под влиянием успехов естествознания наблюдается постепенный отход от канонов аристотелизма и переход на позиции рационализма науки Нового времени.
Философия Декарта, Спинозы, Лейбница проникла в Академию еще в начале XVIII в., но она встречала порой сильное сопротивление со стороны консервативных деятелей. Так, если в 1707 г. Прокопович весьма сочувственно излагает космогонические идеи Декарта, его учение о движении и причинности, то в 1727 г. профессор философии Амвросий Дубневич называет Декарта «фальсификатором всей философии Аристотеля, Фомы (Аквинского), Скота, Альберта Великого и почти всех философов» (12, 275; 302). На пути полного признания учения Декарта профессорами Киево-Могилянской академии в первые десятилетия XVIII в. стоял тот факт, что это учение сводило сущность материи к протяженности и лишало материю других качеств. Однако нельзя было и не заметить, что учение о материи привело Декарта к важным выводам. Из него вытекает, что материя мира (пространство) безгранична, однородна, избегает пустоты и делима до бесконечности. Два первых вывода упразднили средневековые представления о конечности мира и иерархии его физических элементов, два последних нанесли удар по возрожденной во времена Декарта античной теории атомов, представлявшей мир состоящим из неделимых частиц и пустоты, их разделяющей.
Конисский понимает особенности учения Декарта и его отличие от других систем. «Современник Гассенди Картезий, — утверждает он, — почти согласен с Гассенди, считая началами вещей природы частицы различного вида, однако очень расходится с ним, когда утверждает, что локальная протяженность в длину, ширину и глубину имеется у каждой вещи и в самой материи, или теле, а также считает, что не может быть пустого пространства; к тому же хотя не видит границ деления в протяженной субстанции, однако не осмеливается приписать ей бесконечную делимость, как перипатетики, поскольку она, согласно Гассенди и эпикурейцам, будто переходит в атомы, по утверждает, что в маленьких частицах может делиться до неопределенности. Наконец, он хочет, чтобы всякая материя была инертной, чтобы не имела способности к самодвижению, а Гассенди и эпикурейцы считают, что атомы активны и всегда пребывают в постоянном полете и способны к самодвижению» (5, 152).