Наташка шмыгала носом и размазывала тушь на лице тыльной стороной перчаток. Гера застыл неподвижно, слегка подавшись вперед. Они перечитывали и перечитывали строки, написанные без малого век назад сильным человеком, осознававшим, что больше он никогда не увидит и не обнимет своих любимых…
Выполнив все необходимые процедуры и умывшись в комнате отдыха, они вышли на Дворцовую набережную. Свежий ветерок с Невы никак не мог успокоить вспыхнувшие эмоции. Оба, не сговариваясь, с каким-то осуждением смотрели на противоположный берег. Там, за серой полоской крепостной стены сверкал на солнце шпиль Петропавловской крепости с едва различимым силуэтом парящего ангела. Словно уловив мысли спутницы, Гера тихо произнес:
— Историю нельзя уничтожать или переписывать в угоду сиюминутным порывам. Хотя, иногда хочется… Ни одного памятника нельзя сносить, они хранители истины. Пусть даже эта история не всегда нам приятна, но другой нет, а придумывать, значит лгать себе и потомкам. Врать в граните…
— Он так любил их… — не выдержала Наташка и уткнулась лицом в плечо Геры. — За что так с ними!?
— Не только с ними, — он нежно обнял вздрагивающие плечи девушки, — всю страну перевернули… Великую державу… А сколько русских душ загубили… И все им мало…
Гера остановился, чтобы успокоиться. Глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Спутница тоже. Засмущавшись своего откровенного порыва перед парнем, которого вчера только узнала, девушка отстранилась и смахнула слезы с ресниц.
— Никогда не была в этом здании. Только в Эрмитаже, а тут еще Малый и большой Эрмитаж.
— Позади еще здание Нового Эрмитажа, — грустно улыбнулся Гера. — Россия, как матрешка, начнешь копать, а дальше все интереснее и непонятнее… Здесь пристань. Хочешь прокатиться?
— Нет пройдемся лучше. Тут где-то неподалеку набережная Мойки.
— Направо набережная Зимней канавки, Миллионная, Зимний мост и Мойка.
— Ты часто бываешь в Питере?
— Впервые, — смущенно улыбнулся он. — Интернет позволяет побывать в интересных местах виртуально.
Они свернули к Миллионной улице, и моча прошли до Певческого моста. Широкий, мощенный плоской брусчаткой с розовым оттенком и чудесными литыми ограждениями мост, отчего-то был частично превращен в парковку, только кафешка под длинным красным тентом на несколько столиков привлекала внимание.
— Смотри, Александрийская колонна! Это же Дворцовая площадь.
— А позади нас — Мойка, 12, — добавил парень, — Там жил Александр Сергеевич… Что ни шаг, то история… А не протестировать ли нам питерское мороженное?
— Протестировать! — улыбнулась она. — Мы сядем в этом кафе, и ты мне все расскажешь об этом письме.
Они выбрали свободный столик, благо была пятница и туристы еще не заняли все приличные места. Два сорта, мороженного из меню Гера забраковал сразу, а третье они с удовольствием повторили. Солнце поднималось все выше, и даже северная столица радовала теплом.
— Ты, ведь по отцу Черняева, — неожиданно уточнил он, отодвигая розетку для мороженного, — а по матери Журавлева.
Собеседница молча кивнула.
— Твоя бабушка Антонина Сергеевна Рязанова, 1938 года рождения, покинула сей мир девять лет назад… Вижу, что я прав… А известно ли тебе, дружок, что Антонина Сергеевна взяла фамилию, не принадлежащую ни своей матери, ни отцу. Она умышленно изменила в документе фамилию отца Сергея Владимировича Рязанцева на Рязанова. Скорее всего, тебя не посвящали в эти семейные тайны, и скажу почему. Твой прадед Рязанцев был репрессирован в 1937, как враг народа. По доносу.
Судя по округлившимся глазам, девушка этого не знала.
— Донос написал человек, которого Сергей Владимирович считал своим другом и, возможно, делился с ним своими мыслями о происходящем в стране, которые, скорее всего, не совпадали с точкой зрения, господствующей в прессе. Это мое предположение. А вот, письма, которые некий Вадим писал Анне Аркадьевне, мне разрешили прочесть. В них он умолял эту умницу и красавицу выйти за него замуж… Погоди. Мы сейчас кое-что проверим. Посмотри на эти фотографии, и скажи, узнаешь ли ты кого-нибудь.
С этими словами Гера быстро постучал по клавиатуре и повернул к Наташе экран своего ноутбука. Там была дюжина портретов семейных пар, сделанных, судя по одежде, приблизительно в тридцатых годах прошлого века. Девушка внимательно разглядывала изображения, повернув экран так, чтобы солнце ей не мешало. Приглядевшись получше, уверенно указала на фото.
— Похожа на бабу Тоню, но точно не скажу. Просто судя по тем фотографиям, которые я видела раньше. А этого мужчину рядом с ней я совсем не знаю.
— Кликни на картинку.
— Тут написано — Аня и Сережа, Ленинград, 1935.
— Это твои прадед и прабабка. Антонина Сергеевна была очень похожа на свою мать, Анну Аркадьевну, носившую известную дворянскую фамилию Игнатьевых. Она решила изменить фамилию Сергея Владимировича с Рязанцева на Рязанова, и вычеркнуть его из родословной, дабы уберечь потомство от возможных репрессий.
— Ты так говоришь, словно знал обоих, — удивилась Наташа.
— Анну Аркадьевну Игнатьеву отправили в ссылку в поселении Коновалово, неподалеку от Балаганска, где я вырос. К тому времени твой прадед Сергей Владимирович был расстрелян, а их дочь — Тоня, твоя бабка, была в детской колонии под Ставрополем. Анна Аркадьевна в своем Коновалово организовала детишек в школьный класс, одной из учениц которого была моя бабка Серафима. Скорее всего, от тоски и одиночества она возилась с детворой, как с родными, особенно — с Серафимой. Та передала мне все, что помнила про Анну Аркадьевну. В том числе и ее предсмертное письмо.
— И ты молчал?
— Я не был уверен, — признался Гера. — За два года в Москве я накопал и проверил десятка три возможных родственников Антонины Сергеевны Рязановой 1938 года рождения. При том, что они скрывали родство с Сергеем Владимировичем Рязанцевым и Анной Аркадьевной Игнатьевой, меняли фамилии и переезжали из города в город.
— Почему так уверен, что не ошибся?
— Последняя проверка до встречи с тобой была в июне, аккурат после того, как наша сборная у испанцев выиграла. Только та дочка Журавлевой ни капли не похожа на Антонину, и запах совсем другой.
— Запах? — едва не подпрыгнула Черняева из Беляево.
— Представь себе такую лакмусовую бумажку, — развел руками Гера. — У меня нюх от бабки Серафимы. Пока мать выясняла отношения с отцом, я у нее рос. В Коновалово. Поселок в три улицы — Ленина, Мира и Степная. Бабка травница была, все на нюх да на зубок пробовала, меня, малолетку, обучала. Оказалось, это мой родной язык. В прямом и переносном смысле.
— И как же ты по запаху искал?
— Ну, сначала информацию собирал и просеивал. С подходящими кандидатами организовывал «случайные» встречи, чтобы лицо и руки разглядеть, и только в личную встречу принюхивался. Это несложно и ошибка нулевая. Бабка Серафима мне однажды дала пучок трав понюхать и сказала — «вот так та девочка будет пахнуть».
— А если бы это был мальчик?
— Бабка Серафима сказала девочка, значит — девочка.
— Шаманство какое-то, — показала головой Наташка. — И ты в это веришь?
— А что тут верить! Ты же узнала Анну Аркадьевну. Причем сразу и без вопросов. Уверен, когда мы эту фотографию покажем твоей маме, она ее тоже узнает. Только просьба, пока повременить. У нас еще дела.
— Слушай, перестань играть со мной, — вспылила девушка. — Или говори все, или…
— Проваливать? — хмыкнул «понаехавший» из Балаганска. — В принципе, мне осталось вычислить последний ключик, а кандидаты еще есть.
— И?
— Там видно будет, а пока давай я тебе один дом покажу. Я его сам только на картинках видел, хочется потрогать. Прогуляемся по Невскому до дома Зингера. Краси-ивый! Потом на метро прокачу. Ей-ей, не вру.
Дом Игнатьевых на улице Марата выглядел как-то стандартно, без излишеств. Шестиэтажный в шестнадцать окон на этаже. Для карет в центре полукруглая арка. Двуцветная облицовка — салатный и розовый. Только на третьем этаже балкон в четыре окна, какой-то богатой лепнины или скульптур не было. Сейчас на первом этаже, как и везде располагались магазины.
— Думаю, тебе будет интересно, — Гера с любопытством рассматривал здание и рассказывал. — Хозяйкой этого дома считается графиня Софья Сергеевна Игнатьева, урожденная княжна Мещерская, фрейлина императрицы Марии Александровны, жены Александра II. Вышла замуж за сына генерала Павла Николаевича Игнатьева — Алексея. Его брат Николай Павлович общался в обществе будущих декабристов, но в последний вечер перед решающим событием на Сенатской площади имел длительный разговор с маменькой. После оного не выступил на стороне заговорщиков.
— Декабристов? — переспросила Наташка.
— В декабристах числилось несколько тайных обществ — Северное, Южное, Союз спасения, Союз благоденствия, Орден русских рыцарей… Будет интересно, почитай и вдумайся в их документы. Интересно, на чьей стороне выступила бы ты. Коммунисты позже идеализировали этот заговор, хотя он напоминает мне бредни современных либералов.
— Ну, я знаю об этом только из учебника истории.
Немного помолчав, Гера жестом предложил войти внутрь дома. Широкая лестница была украшена кариатидами, и гулкое эхо их шагов, словно отголоски истории пробежали вверх по пролету и вернулись.
— Был еще сын Николая Павловича — Павел Николаевич Игнатьев, он прославился на дипломатической работе. На мой взгляд его успех в присоединении к России, тех земель, которые мы сейчас называют Хабаровским краем, дорогого стоит.
— Что-то я запуталась в этих Николай Петровичах и Петрах Николаевичах.
— Это давняя русская традиция передавать имя деда внуку. Вспомни Рюриковичей — Иваны да Василии или Романовых — Александры да Николаи.
— У меня есть знакомые, которые и сейчас эту традицию сохраняют.
— Конечно, — кивнул Гера. — Так вот, был еще Владимир Николаевич Игнатьев, морской офицер, младший брат Павла Николаевича, ставшего министром Народного просвещения России перед революцией. Владимир погиб в 1905 в Цусимском сражении, а в 1904 году у него родился сын — Сергей Владимирович Игнатьев. Твой прадед. Его ленинградское фото с Анной Аркадьевной в 1935 году ты сама признала.