Неустанно продолжим напоминать себе, что для греков кровное преступление – убийство родственника – самое серьезное из всех. Искупление можно получить лишь от оракула или жреца – или от законного царя. Не очиститься от такой вины означало навлечь на себя гнев эриний.
Первое следствие убийства Делиада – немедленная отмена помолвки Беллерофонта с Эфрой. Следом его выслали из Коринфа в Тиринф – соседнее царство Микены, чтобы там он понес наказание и искупил вину. Правитель ПРЕТ был другом семьи и силой своей мистической царской власти был способен смыть с Беллерофонта скверну преступления.
У Прета была жена по имени Сфенебея[117], и уж так ее взбудоражила близость столь притягательного молодого человека, что однажды ночью она постучалась к нему в спальню. Он открыл дверь и увидел ее с лучиной в руке, на лице – завлекательная улыбка. На Сфенебее не было ничего, кроме шелковой ночной сорочки, да и та являла больше, чем скрывала.
– Ты меня разве не впустишь? – проворковала она.
– Я… я… нет! Нет. Это совершенно непристойно.
– Но непристойность – такая потеха, Беллерофонт, – проговорила она, отталкивая его в сторону и направляясь к кровати. – Узковато, но если один поверх другого, то места навалом, правда? – Она улеглась и принялась выписывать пальчиком на покрывале жеманные кружочки.
Беллерофонт маялся.
– Нет! Нет-нет-нет! Государыня, я во дворце гость. Прет не выказывал мне ничего, кроме доброты. Предать его – поступить по-свински.
– Прокатись на мне, как на том своем коньке. Ты же хочешь, а? Я чувствую, что хочешь.
И тут Беллерофонт совершил чудовищную ошибку. Конечно же, он с удовольствием возлег бы со Сфенебеей. Она была невероятно привлекательна, а он молод и полон жизненных соков, однако нарушать законы гостеприимства, да еще и искупая при этом убийство родственника, вообще немыслимо. Так и надо было сказать. Но, считая, что лучше выкрутиться из положения иначе, Беллерофонт произнес:
– Нет. На самом-то деле не хочу. Меня к тебе нисколько не влечет, и я буду признателен, если ты уйдешь.
Зашипев, Сфенебея встала и вышла вон, пылая щеками. Так ее не оскорбляли никогда. Уж она-то покажет этому гаденышу-скромнику. Ой да. Всю ночь ворочалась она в муках стыда и уязвленной гордости.
Прет имел привычку кошмарно храпеть, и царская чета уже давно обустроила себе раздельный сон, однако Сфенебея нередко навещала супруга по утрам, чтобы обсудить планы на день. В то утро она явилась, прихватив чашу козьего молока с медом.
– Ах, благослови тебя боги, моя милая, – сказал Прет, садясь в постели и благодарно отхлебывая из чаши. – Сдается мне, приятное утро… Думал, не поехать ли на охоту с юным Беллерофонтом. Он… Небеси! До чего же красные у тебя глаза!
Ну еще б не красные, если тщательно втирать в них сырой лук целую четверть часа.
– Пустяки, ничего… – Сфенебея шмыгнула носом.
– Дорогая, скажи мне, в чем дело.
– О, да просто… Нет, не могу. Я же знаю, как он тебе мил.
– Кто мил? Кто?
– Беллерофонт.
– Он чем-то тебя расстроил?
Тут-то все и посыпалось. Прошлой ночью он замолотил кулаком ей в дверь, вперся и попытался взять силой. Едва-едва смогла она отпихнуть от себя этого зверя и вытолкать его из спальни. Как же перепугалась она. Какой это все стыд, как мерзко ее замарали[118].
Прет спрыгнул с кровати и забегал по спальне. Ну и положеньице. После убийства родственника вторым по тяжести в греческом мире было нарушение ксении – законов гостеприимства, или же дружелюбия к гостю, особенно священное для самого Царя богов, Зевса Ксения, защитника гостей. Разумеется, отвратительная попытка юного Беллерофонта уестествить Сфенебею сама по себе есть преступление против ксении, но это не давало Прету права нарушать закон встречно. Нет, надо найти другой способ отомстить за честь семьи.
Еще несколько кругов по спальне – и ответ нашелся.
– Ну конечно! – вскричал он. – Дорогая, отправим Беллерофонта с запечатанным письмом к твоему отцу. Как раз то, что надо в таком случае.
– А что ты скажешь в письме? – Глаза Сфенебеи заблестели злорадством.
– Скажу правду, – ответил Прет. – Ну-ка давай же я сяду и напишу.
В то утро Беллерофонт пробудился от неспокойного сна. Не мог решить, следует ли ему сообщить об отвратительном поведении Сфенебеи ее супругу или лучше тактично промолчать и тем сберечь их брак от беды, какую непременно навлечет подобное откровение. Поразмышляв, он выбрал второе, а затем прибыл слуга и сообщил, что царь с радостью ждет Беллерофонта у себя.
– Ах, Беллерофонт, заходи, заходи, мой мальчик…
Позднее царь поздравил себя с тем, как тепло и радушно он держался. Внутри же весь кипел от ярости за гнусное оскорбление, какое нанесло им это чудище разврата, посмевшее взирать на Прета круглыми невинными глазами.
– Как же приятно было принимать тебя в гостях. А тот несчастный случай, когда погиб твой брат… Хочу сообщить тебе, что ты почти совсем очистился от этого. Все прочие проступки, за которые ты, возможно, чувствуешь уколы совести, – не мое дело, разумеется. – Тут он вперил в Беллерофонта пронзительный взгляд и не удивился, заметив, как щеки у молодого человека вспыхнули.
Беллерофонт тоже маялся. Возможно, не сообщить Прету о неверности жены – грех. Может, сейчас самое время сказать… Он откашлялся.
– Тебе следует знать…
– Тш, тш. Довольно слов. Я послал за тобой, чтобы сообщить, что у меня есть депеша, которую необходимо доставить моему тестю в Ликию. И дело в том, что это довольно срочно. Семейное дело. Нужно уладить.
– В Ликии?
– Да, мой тесть ИОБАТ[119] – царь Ликии. Путь неблизкий, но ты со своим летающим конем покроешь это расстояние одним махом. Кроме того, искупительное покаяние ты завершил, так ведь? Молодым людям благородного происхождения полагается посетить Ионию и Малую Азию, верно? Вот письмо. Оно же представляет тебя Иобату и молит его окружить тебя гостеприимством, которого ты заслуживаешь.
Последняя фраза особенно понравилась царю. В точности об этом и говорилось в письме к Иобату.
– Государь, это более чем милостиво…
Беллерофонт ощутил громадное облегчение. Все к лучшему. Под одной крышей со Сфенебелой теперь неловко было б провести даже и одну ночь. Можно уехать в Пирену колесницей, запрячь Пегаса и оказаться в Ликии уже завтра.
Беллерофонт уехал, Прет со Сфенебеей помахали ему с порога.
– Гнусный извращенец, – бормотал Прет. – Скатертью дорога.
Какая жалость, думала про себя Сфенебея. Стройное, золотистое тело – и чýдное, милое лицо в придачу. И чудная, крепкая, круглая гузка к тому же. Персик. Ну, ничего не поделаешь…
В Ликии
Беллерофонт верхом на Пегасе приземлился на укромном лугу чуть поодаль от Ксанфа, где находился ликийский царский дворец.
– Будь здесь, пока я не вернусь за тобой, – прошептал он, привязывая коня к дереву. – Прости за привязь, но веревка длинная. Рядом ручей, если захочешь пить, и травы полно, пасись.
Ни тот ни другой не любили давку, суматоху и истерику, что возникали, стоило Пегасу появиться на людях. Если, познакомившись с Иобатом, Беллерофонт поймет, что ему можно доверять, он их и с Пегасом познакомит, но обширный опыт наблюдений за мальчишками, которым казалось забавным пулять по коню из пращей или даже из луков, и ворами, пытавшимися поймать Пегаса в сети или капканы, научил Беллерофонта быть осторожным.
Беллерофонт отправился пешком в Ксанф, назвался у дворцовых ворот, и его проводили в личные покои царя.
– Беллерофонт, значит? – проговорил Иобат, принимая письмо. – Мой зять Прет ранее писал мне о тебе. Говорил, ты славный малый. То печальное происшествие с твоим братом – очевидно, несчастный случай. С любым могло стрястись. Добро пожаловать, молодой человек. Тебе здесь очень рады.
Иобат отложил нераспечатанное письмо на стол. Призвал слугу, велел принести вина и устроить приветственный пир в честь коринфского царевича.
– Ты делаешь честь моему дому, – сказал Иобат, поднимая чашу за гостя.
– Государь, это необычайно любезно.
– Тот знаменитый летающий конь не с тобой же, насколько я понимаю? – Тут Беллерофонт рассмеялся. – Нет. Сам я никогда в эту байку не верил. Какую же чепуху народ глотает и не давится, а? Так скажи мне, – продолжил Иобат, толкая Беллерофонта в бок локтем, – на смертных-то лошадках по твердой почве кататься любишь, верно?
Девять дней и ночей Иобат с Беллерофонтом гоняли верхом, охотились, пили и пировали. Царь обращался с молодым человеком, как с сыном, которого у него никогда не было. Благословило его небо двумя дочерями – помимо опасной Сфенебеи, удачно выданной замуж за Прета Микенского, имелась еще и незамужняя младшенькая, ФИЛОНОЯ, по-прежнему жившая во дворце. Девушка стремительно влюбилась в красавца гостя. Из-за пережитого со Сфенебеей Беллерофонт вел себя с Филоноей очень скованно, что Иобат счел признаком порядочности и благородства.
Лишь на десятый день Иобат, маясь похмельем, решил разобрать завалы на рабочем столе. Обнаружилось письмо от Прета, и Иобат его распечатал. Прочитал единственную строку, размещенную посередине листка, с отвисшей челюстью.
Податель сего письма пытался изнасиловать мою жену – твою дочь. Убей его[120].
Некоторое время Иобат глядел, выпучив глаза, на эти слова. Теперь он оказался точно в таком же тупике, что и Прет до этого. Беллерофонт – гость, он прожил под царским кровом девять ночей. Об убийстве гостя Иобат и помыслить не мог. Что делать? Что же делать? Ох, ну почему он не вскрыл это клятое письмо сразу?
Примерно через час Беллерофонт вошел, потирая лицо, в покои к царю.
– Батюшки мои, – произнес он. – Ты и впрямь совершенно невероятный хозяин. Представить себе не могу, сколько мы вчера выпили. Но прости меня великодушно, выглядишь ты рассеянно.