Любовь Васильевна:
– Нам тоже повезло. Жили в общежитии. Решали: ждать государственную или идти в кооперативную. А у нас сосед по общежитию: «Лучше мы на эти деньги мебель купим…» И купили на эти деньги диван…
Заговорили о Саше:
– Мне сказали, его воспитывали вы…
– Два года Саше было, они (родители) разошлись. И мы, конечно, сами воспитывали. И потом в кадетский корпус его дед водил-приводил… – летели отрывочные фразы. – Дружил с ребятами в округе… А с отцом близок стал, когда училище закончил… Нас-то он не волновал… Все говорил: «Дедушка, ты что, никакой войны не будет…» Просто я не знаю, как пережить нам это, – голос ее дрожал, она утирала слезы.
Мы вошли во двор.
Бабушка:
– Просто он был таким мальчиком – таких детей, наверно, и нету… Даже иногда что-нибудь приготовлю, он не любит это, но надо бы поесть. Он сядет, поест: «Бабушка. Спасибо. Все было очень вкусно». Никогда не скажет: «Я это не буду. Я это не хочу». «Бабушка, спасибо». Никогда…
Мы зашли в лифт, поднимались.
– Чтобы артачился… Никогда. Никогда у нас с ним не было острых отношений. Не слушается он или что-то. «Бабушка, можно я туда схожу?» – «Да иди, Саша». Вот идем у витрины. «Бабушка, я отойду, можно?» – «Можно, я буду видеть тебя. Иди».
Зашли в квартиру, где нас встретил крупный мужчина:
– Дедушка Саши Владимир Алексеевич… – назвался он и показал на большую комнату: – Туда проходите…
Я устроился на краю дивана, на другом краю сел дедушка и на стуле напротив – бабушка.
Любовь Васильевна, оглядывая комнату:
– Молодежь поженилась – жили здесь. Его мать и отец. Саша здесь родился, здесь и воспитывался. А его мать – наша дочь.
– И сынишка с двух лет с вами…
Дедушка:
– А они заняты собою, – сказал про родителей Саши.
– Как с Сашей-то, вы ведь…
Любовь Васильевна:
– Работали. Я – на заводе бухгалтером, дед работал. А Сашу мы сразу в садик определили. Вот в мае они его бросили. Как раз 1 мая ему два года. А в июне мы его оформили в садик. Потом он увидит в садике кого чужого – молчит. Целый день молчит. Мария Никаноровна, воспитатель, говорит: «Саша, скажи “мама”». И он молчит. А вечером к ней подходит и говорит: «Мария Никаноровна, а можно мне вот эту игрушку взять?» Она: «Я чуть не упала, я его “мама” заставляла говорить, а он: “Можно мне эту игрушку взять?”» Вот, когда чужие люди, он всегда помолчит, а потом освоится…
– Еще бы, у всех – папа и мама, а у него – бабушка и дедушка… Я в комсомоле работал, приезжаем в подшефный детский дом, а малыш подойдет, обнимет ноги: «Можно я вас папой назову?» До слез… И вот вы – с работы домой…
– Да, я – пулей домой. А дед забирал… Но самое главное, Господь нам, наверно, помогал: он ни разу не болел… Тогда спад рождаемости был и в садике в группе десять человек. Всего десять. И он никогда не болел.
– А мои внуки – через неделю…
– И он не болел… Больничный мы с ним не брали, не сидели…
– Вам очень повезло…
– И в садике выпускался. Его спрашивают: «Кем будешь?» Он: «Милиционером».
– Но стал военным…
– А как с «читать», «писать»?..
Бабушка:
– С маленьким я занималась.
Дедушка:
– У нас с ним проблем вообще не было.
Бабушка:
– В школу мы отдали его в шесть лет. В 95‑ю. В нашем дворе. Почему отдали? Потому что Зинаида Федоровна Щур набирала первый класс. Она очень хорошая учительница. И мы знали, что на следующий год таких хороших учителей не будет. Мы отдали его в шесть лет. Потом Зинаида Федоровна говорит: «Но он – самый маленький. Может, заберете?..» Класс большой был. Я говорю: «Зинаида Федоровна, ну, пожалуйста, не выписывайте его. Пусть он ходит».
– И тут повезло…
– Потому что моя дочь пошла в школу и попала к такому учителю… Вот, молодая она. И ничего не получилось из нее. Потому что после нее детей заставляли переучивать. И я ей: «У меня вот такой случай. Пожалуйста…» И она послушалась. И всегда нам помогала. Она сплачивала класс. Уже в третьем классе начали кучки образовываться. Она хотела, чтобы класс монолитный был. И вот на собрании ко мне мальчик подбегает и говорит: «А Саша Крынин у нас со всеми общается». Я запомнила это. То есть находил общий язык со всеми. Он не ругался. Вот у него такой характер. Не ругался ни с кем. Он находил общение.
Дедушка:
– Его Ляпой звали. Кот Леопольд. «Ребята, давайте жить дружно». Всегда все урегулировал.
– Сколько классов его учила Зинаида Федоровна?
Любовь Васильевна:
– Четыре класса с ней окончил.
– Эта начальная школа.
Любовь Васильевна:
– Она очень много дала за эти четыре года.
– А успеваемость какая у внука?
– Хорошая. В четвертом классе сидим, сижу с ним. Он уроки делает. И думаю: он привыкнет, чтобы я сидела с ним. «Бабушка, ты сиди со мной. Вот я буду сам делать, но ты, пожалуйста, сиди со мной». А я звоню, у нас родственница – учительница: «Приучила его сидеть со мной…» Она: «Нет, он маленький. Он на год раньше пошел в школу. Раз он просит тебя, сиди». И вот я сидела… Задали сочинение где-то в четвертом классе. Он: «Вот, бабушка, всем родители пишут сочинения, помогают писать». И я: «Саш, вот ты и напишешь. Я не хочу, чтобы я писала тебе сочинение. Ну, что. Я напишу. Не ты же напишешь». Может, и неохота было ему написать. Ну, короче, он написал сочинение, я даже проверять не стала. Вообще не стала проверять ни ошибки, ни содержание. И потом Зинаида Федоровна всему классу читала, как он написал это сочинение. Он гуманитарий. По русскому на «4», «5» учился.
– А помимо школы?
– Он ходил на танцы. То на баяне начинал, то на трубе. Кружки при школе. А танцы платные…
– А он спрашивал: «Папка, мамка где?»
Бабушка:
– Не спрашивал…
Дедушка:
– А он со мной был. На машине. Постоянно. На рыбалку. Я ему 100 рублей давал: он в 5 утра вставал и ехал со мной развозить йогурты. Где мы только с ним не были…
Бабушка:
– Он даже не спрашивал о них… В деревню ко мне приезжали, там мой брат учителем работал. Приходил к нему. И он уже тогда вопросы: «Дядя Сережа, а почему, когда костер заливаешь водой…» Он начинает ему рассказывать. Он химиком был. А потом Саша у моей мамы, своей прабабушки спрашивает: «Бабушка, а почему дядя Сережа все знает, что я у него не спрошу?» Четыре года ему было. А она говорит: «Но он же школу хорошо закончил. Учился хорошо дядя Сережа. Потом институт закончил. Поэтому он все знает. И ты учись. И ты будешь много знать».
– И вот от Зинаиды Федоровны он уходит…
Любовь Васильевна:
– Да, потом пошел он в пятый класс. 95-я школа. Там после Зинаиды Федоровны все-таки классная…
– Отличалась…
– Резко. Ну, и он начал нас доставать. Как раз кадетские…
Дедушка Владимир Алексеевич:
– Да, я и не знал про этот кадетский корпус. Он сам.
Бабушка:
– «Вот я хочу в кадетский корпус» – и все. Говорим: «Саша, – маленький ведь, – туда больше не принимают». Ну, сказали неправду ему. А он на следующий год возобновляет просьбы. И мы его оформили. А как? Как раз депутат приезжал к нам, он участник афганской войны. Я к нему подходила: «Вот такая у нас проблема». Он: «Приходите ко мне». Я пришла. Он дал мне направление в департамент образования. Я в департамент сходила, и они оттуда меня направили в кадетский корпус. И из корпуса звонили: «Приводите Сашу». Ну, у него оценки хорошие. Мы привели и попали к Александру Николаевичу (воспитатель Греков).
– Это какой получается класс?
– Шестой. Они же там с пятого класса, год без него отучились. Но все равно он сразу влился в коллектив…
– А как ему в корпусе? Дома ведь – расслабуха…
Снова подключился к разговору дедушка.
– Э, не. У нас не расслабуха. Я его забирал каждую субботу, в воскресенье вечером отвозил или в понедельник утром. Когда двоек не было. Когда двойки, в увольнение не отпускали. Приезжаю туда, они выходят, ревут: «Заберите меня». У него, когда ни спрашивал: «Какие, Саша, дела?», он: «Нормально, дедушка». Все хорошо.
Бабушка:
– Никогда не пожаловался.
– А какие-то изменения в нем замечали?
– Когда он еще маленький был. – Бабушка достала альбом и раскрыла. – Вот, Россия.
На листе был нарисован российский флаг.
– Надо же!
– Еще в школу не ходил, а у него – Россия. Гимном интересовался, – перевернула и показала следующий рисунок: – Вот зверюшка…
– Как Николай Дроздов: люблю Россию и люблю природу… Но ведь это дети, приходилось и «рихтовать»…
Бабушка:
– Вы знаете, не потому, что наш внук. Господь нам послал, что мы его воспитывали. И у нас проблем никаких не было.
– Шестой класс, самый… Чего только не творят!..
Бабушка:
– Да. Греков, может, и расскажет.
– Греков сказал: «Соплячки»…
Я понял, что бабушке сказать о внуке что-то нехорошее просто нечего.
– И вот он учится… Ать-два…
Бабушка:
– У троюродного брата сын родился. У него деревянный автомат был. Саша взял автомат этот, утром встает – а у нас в деревне овраги – и побежал часа на два, пока все овраги не оббегает. И только потом прибежит, завтракает… Пули, каску найдет. Все это собирал.
– В Кочетовке ведь бои были страшные. Все усыпано гильзами…
– Да, страшные…
Дед:
– Он родился со склонностью к военному… Сейчас анализируешь: он не давал нам никаких шансов. Он шел сам. Как наметил. Никто ничего ему не говорил. Я ему: «Надо поступать в ВАТУ» (Воронежское авиационно-техническое училище). А он бабушке жаловался: «Что на меня дед наезжает?» Я-то видел. Сам служил в Нижегородской области и регулировщиками стояли. Видел это училище Верховного Совета (куда потом поступил внук) и видел, как они из Москвы – своим ходом, по болотам. Через Черноголовку шли к нам, одни зубы видны. И окопы копали курсанты. Ну, я ему об этом говорить начал, он бабушке жаловался: «На меня дедушка наезжает». А я ему просто говорил. На него вообще никогда не наезжал.
Бабушка: