Объем работы «Цукунфт» (подполье) был огромным. «Цукунфт Комитет» был основан в первых числах октября 1939 года, а с середины ноября 1939 года уже начались встречи первой «пятерки». Партия еврейской молодежи (hа-цаир) находилась в самых трудных условиях. Молодежь фашисты преследовали с особой жестокостью. За ней непрерывно охотились и отправляли на принудительные работы. Невозможно было спокойно пройти по улице, не говоря уже о постоянной работе. Приходилось вникать в их проблемы, и Цукунфт основывал кооперативные предприятия, где могли работать молодые. В 1940 году были открыты две парикмахерские, кооперативный портняжный цех и кооператив сапожников. Их помещения были не только рабочими местами, но и конспиративными квартирами для встреч членов организации. Тут же был создан первый «Цукунфтштурм» (милиция). С ростом объема работ, комитеты Цукунфт и Скиф были объединены (Хенох Русс, Абрамек Бортенштейн, Лейб Шпихлер, Абрам Файнер, Мириам Зифман, Мойшеле Кауфман, Пивка Розенштейн, Фейгеле Пелтель, Велв Розовский, Янкель Гружка, Цойме Пав, Марек Эдельман).
В 1941 году молодежный отдел вошел в состав Еврейской Социальной Организации Взаимопомощи, и Цукунфт стал одним из важных компонентов этой организации. Все больше молодежи присоединялось к ней. Наши лекторы выступали перед многочисленными молодежными группами, которые создавались при каждом домовом комитете. Существовал хор с большой концертной программой (концерты проходили в библиотеке иудаики). Создавались объединения школьников. Социалистическая Организация Школьной Молодежи (SOMS) набрала за короткое время несколько сотен членов. Были созданы многоплановые политические, образовательные и культурные объединения.
Тогда же, начал крупномасштабную работу среди детей школьного и дошкольного возраста и Скиф (детская организация Бунда), не имевший до того никаких источников финансирования, кроме собранных еще до войны членских взносов. В каждом доме был устроен так называемый «уголок», где дети были заняты в течение нескольких часов ежедневно. Драматический кружок под руководством Полы Лифшиц, собирался два раза в неделю. В течение сезона 1941 года представления самодеятельных актеров посетили 12 000 детей (пьесы «Куклы» и «Зернохранилище» ставились 80 раз). Для детей 12-15-летнего возраста были созданы специальные классы. Члены Совета преподавателей обучали там по полному курсу средней школы.
Мы издавали шесть периодических изданий:. «Дер Векер» (будильник) (еженедельно), «Бюллетень» (ежемесячно), «Цайт Фрагн» («Проблемы Времени» — теоретический политический журнал), «За вашу и нашу свободу» (ежемесячно), «Югнт Штайм» («Голос Молодежи» — ежемесячно), «Новая Молодежь» (ежемесячно). Было чрезвычайно сложно поддерживать эти издания. Единственный старый Skif mimeograph (печатный станок) работал обычно по ночам. Ни о какой электроэнергии не могло быть и речи. Работать приходилось безостановочно при слабом свете карбидной лампы. В 2 часа ночи печатники (Розовский, Зейферман, Блюмка Клог, Марек) жаловались на сильную боль в глазах и невозможность продолжать работу. Но дорога была каждая минута. В 7 утра тираж, независимо от числа страниц, должен был быть готов к распространению. Каждый работал на грани своих возможностей. Наши печатники по две-три ночи в неделю проводили без сна, причем отоспаться невозможно было и днем, чтобы не возбуждать подозрений. Администратор отдела печати, Марек, отвечал также и за распространение тиража. В эту работу включились Зоська Гольдблат, Анка Волкович, Стефа Морик, Мириям Цифман, Маринка Сегалевич, Клува Кристал-Низенбаум, Хайка Бецхатовская, Галина Лифшиц и другие. За бессонной ночью обычно следовал трудный день, никогда нельзя было быть уверенным, что пресса своевременно и точно дойдет до адресатов.
Однажды Маринку во время распространения 40 копий «Бюллетеня» остановил на улице «темно-голубой» (польский полицейский). Это случилось прямо на границе гетто, на Францисканской улице. Пришлось притвориться «обычной» контрабандисткой, озабоченной заработком, и предложить взятку в 500 злотых. Необычно щедрое предложение показалось полицаю подозрительным, и он попросил показать «товар». Произошло неизбежное. Вместо чулок из-под юбки девушки выпали листы бумаги и разлетелись по улице. Обстановка осложнилась и Маринка уже видела себя в застенках гестапо. Внезапно недалеко от них возникла перебранка, в ход пошли кулаки. Такие беспорядки у границы гетто допустить было нельзя. Полицейские растерялись, не зная, за что хвататься. Воспользовавшись моментом, Маринка сунула полицейскому 500 злотых, собрала газеты и исчезла… Перебранку нарочно затеял «Маленький Костик» (С. Костинский), заметивший затруднительное положение Маринки.
Следует отметить, что импровизированный опрос, который мы сумели провести, показал, что каждый экземпляр наших публикаций читали в среднем по 20 человек.
Наши периодические издания также распространялись и за границами гетто по всей стране. Эта часть работы находилась в ведении уполномоченных ЦК партии Дж. Цейменского и И. Фалька. Кроме того, Мендельсон (Менделе) был делегирован комитетом Цукунфт для организации работы молодежных групп вне Варшавы.
Тем временем террор в гетто продолжал усиливаться, а изоляция от внешнего мира становилась всё более непроницаемой. Людей арестовывали за проникновение на «арийскую сторону» и были созданы «специальные суды» 12 февраля 1941 года в еврейской тюрьме на улице Гесия были расстреляны семнадцать человек, приговоренных к смерти за нарушение границы. В 4 часа утра пронзительные крики уведомили примыкавшие к тюрьме окрестности, что «правосудие» свершилось и эти семнадцать несчастных, включая четырех детей и трех женщин, должным образом наказаны за уход из гетто в поисках куска хлеба или нескольких грошей. Еще долго слышны были крики из других камер тюрьмы, где ожидали своего часа еще 700 арестантов за подобное же «преступление».
В тот же день вся еврейская община была уведомлена об этом официальным письмом, подписанными немецким комиссаром гетто, доктором Ауерсвалдом.
Гетто с полной определенностью ощутило дыхание смерти.
В тот же день, во время короткой встречи Исполкома партии (Абраша Блум, Лузер Клог, Берек Шнайдмил, Марек Оржех), было предложено издать и разослать по почте короткую листовку: «Позор Убийцам».
Гетто было ошеломлено ужасом случившегося и ожиданием крупномасштабных акций со стороны немцев. Жителей в очередной раз предостерегали от вооруженного сопротивления, в очередной раз предупреждали о коллективной ответственности за любые проявления протеста.
События начали развиваться в стремительном темпе. Улицы гетто стали кровавой скотобойней. Немцы стреляли в прохожих без какой-либо провокации с их стороны. Люди боялись выходить из дома, но немецкие пули настигали их через окна. Были дни, когда их жертвами становились 10–15 случайных прохожих. Один из наиболее известных садистов, шуцполицай Франкенштейн, убил за месяц 300 человек, более половины из них были дети.
Немецкая и еврейская полиция устраивали на улицах облавы. Схваченные депортировались в различные трудовые лагеря. Немцы извлекали из этого двойную пользу: получали необходимую рабочую силу и демонстрировали, что депортируемые отправляются на военные производства в германских лагерях. Они даже проявляли «великодушие», разрешая записываться на депортацию всем семейством.
Из лагерей, тем временем, различными путями приходили сообщения о массовых казнях.
Множество таких писем доходило до гетто, но в массовое уничтожение евреев люди все-таки не верили. Депортации проходили по всей стране, предположительно, в Бессарабию. На это не обращали особого внимания. Гетто упрямо верило слухам, что информация поступает от одних и тех же людей. Таким же образом отвергались, как недостоверные, сообщения об уничтожении целого эшелона немецких евреев привезенных в прошлом году в Люблин. Рассказы о расстрелах в Люблинском лесу были слишком ужасны, чтоб счесть их правдоподобными.
Гетто не верило.
Мы, в свою очередь, делали всё возможное, чтобы получить оружие с «арийской стороны». Мы расширили боевую организацию, в которую входила главным образом бундовская молодежь (Шмуль Костринский, Юрек Блонс, Янек Билак, Лейб Розенштейн, Ици Шпилберг, Куба Зильберберг, Маня Эленбоген и многие другие). Трудно описать все препятствия, которые возникали на нашем пути. Это была беспрерывная цепь разочарований и неудач. Невозможность заполучить оружие, отсутствие какого-либо понимания наших усилий со стороны польских товарищей — на фоне этой реальности наша группа работала и росла.
Казалось, что еще немного, и мы добьемся своей цели: оружие начнет поступать в гетто. Но вместо этого приходило известие о ликвидации гетто в Люблине. Еще через несколько месяцев серьезная «ошибка» Целека и многих других в Питкове и Люблине привела к тому, что связь с группами вне гетто была почти потеряна. Гетто Варшавы, почти отрезанное от внешнего мира, последние страшные сообщения встречало скептически. Находилось много причин отрицать малейшую возможность подобных масштабов насилия, люди отказывались смириться с мыслью, что подобные убийства могли произойти в столице Польши, где проживало 300 000 евреев. Обсуждали друг с другом подобные слухи и пытались убеждать себя и других, что «даже немцы не будут убивать сотни тысяч людей без всякой причины, тем более что в этом нет никакой необходимости». Нормальный человек с нормальной логикой просто не способен додуматься до того, что различие в цвете глаз или волос, или различия в расовом происхождении могло стать достаточной причиной для убийства.
Однако, сразу после того, как поступили эти сообщения, ночью 17 апреля 1942 года, произошли трагические события, предвещавшие то, что на самом деле нас ожидало. Более пятидесяти сотрудников были этой ночью схвачены по домам, и немецкие офицеры расстреляли их на улицах гетто. Из наших товарищей мы тогда потеряли Гольдберга и его жену, Нафтали Лерух и его отца, Скляр, и др. Соня Новоградская, Луцер Клог и Беренбаум стали жертвами немецкой охоты на людей. На следующее утро всё гетто, ошеломленное, напуганное до истерики, пыталось понять, в чем причина этого зверства. Большинство пришло к заключению, к которому их подводили: виновны