политические лидеры. Всякую нелегальную деятельность следует прекратить, чтобы не умножать и без того огромное число жертв.
19 апреля в специальном выпуске «Дер Векер» мы пытались разъяснять, что последний расстрел — очередной этап в системной политике истребления евреев, всех евреев, а не только евреев гетто. Они расстреляли наиболее активных членов общины, чтобы предотвратить любые попытки сопротивления, как было в Вильно, Белостоке, Люблине и других городах. Наше заявление было проигнорировано, как и все предыдущие. Лишь некоторые группы молодежи, в том числе hа-шомер и hа-халуц согласились с нашей позицией.
К этому моменту была завершена реорганизация нашей работы. Подпольную деятельность было решено вести маленькими группами, ориентируясь на подготовку общего сопротивления. Направлял и координировал работу Исполком партии: Абраша Блум, Берек Шнайдмил и Марек Оржех. Бойцы «пятерок» проходили в группах основы военного обучения. Были подготовлены специальные распоряжения, разработан детальный план действий на случай немецкой попытки занять гетто. Доставка оружия, обещанного PS (польскими социалистами) должна была осуществиться в ближайшее время. Предполагалось получить 100 пистолетов, несколько дюжин винтовок и гранат.
Тем временем наша численность снижалась в результате непрекращающихся расстрелов. С 18 апреля до 22 июля 1942 года фашисты уничтожали по 10–15 жителей гетто в ночь. Никто из наших товарищей не жил дома в эти дни. Но предсказать поведение немцев и их намерения было невозможно. Они брали заложников из всех социальных групп — контрабандистов, торговцев, рабочих, специалистов и т. д. Их целью было запугать всех до такой степени, чтобы исключить какие-либо стихийные или организованные действия. Страхом смерти они надеялись парализовать в зародыше народное сопротивление и вынудить к слепому и пассивному повиновению. Это было ясно лишь небольшой горстке. Гетто в целом неспособно было осознать истинные причины столь мерзкого поведения нацистов.
Сегодня трудно постичь жизнь в гетто в те дни, предшествовавшие началу массового истребления его жителей. Теперь садистские и зверские методы обращения немцев с мирным населением известны всему миру. Вот лишь несколько примеров, обычных для того времени.
Трое детей сидят перед больницей «Берсон и Бауман». Жандарм, проходя, расстреливает всех троих.
Беременная женщина спотыкается, переходя улицу, и падает. Наблюдающий немец тут же стреляет в лежащую женщину.
Многих контрабандистов, пересекающих границу гетто, уничтожали следующим образом: немцы, переодетые в гражданскую одежду, с еврейскими нарукавными повязками и со спрятанным оружием, дожидаются момента, когда контрабандисты пробираются через ограждение. В тот же миг извлекается автомат и вся группа уничтожается.
Каждое утро маленький «оппель» останавливается на улице Орла. Каждое утро из машины выводят скованного человека и расстреливают у входа в дом. Это евреи, пойманные на «арийской стороне» без документов.
В середине мая 1942 года расстреливают 110 заключенных так называемой, Центральной Тюрьмы («Гесиовка»), арестованных за незаконный переход границы гетто. Один из наших товарищей (Грилак) видел, как заключенных вывозили из тюрьмы на специальных грузовиках. Почти все они шли спокойно, и вдруг одна женщина в нескольких шагах от грузовика прокричала: «Я умру, но ваша смерть будет намного хуже!» Естественно, об этом не упоминалось в специальном сообщении немецкой администрации о казни 110 «преступников».
Примерно в то же время произошел очередной «прокол» в нашей работе. Немцы обнаружили квартиру, где действовал наш печатный станок. Они не нашли там ни одного из наших людей, так как разведка сообщила об ожидаемом в течение 24-х часов обыске. У нас было достаточно времени, чтобы перенести наши газеты, мимиограф и пишущие машинки в другое, безопасное место.
Теперь настроение в гетто менялось ежедневно. Поворотным моментом стало 18 апреля. До того дня, как бы трудно ни жилось, обитатели гетто надеялись жить дальше, распределить жалкие доходы, чтоб хватило до конца месяца, сделать заготовки, протянуть еще зиму. 18 апреля почва из-под ног была выбита. Каждая ночь заполнялась звуками выстрелов и топотом солдатских сапог. Немцы демонстрировали, что каждый живет в карточном домике, готовом рухнуть в любой момент. Всем стало ясно, что гетто подлежит ликвидации, но никто не предполагал уничтожения его жителей.
22 июля 1942 года в 10 утра у здания Юденрата появились немецкие машины. Перед Юденратом была поставлена задача: все неработающие евреи высылаются на Восток. Поле этого немцы отбыли, и началось секретное заседание. Никто из членов Юденрата не хотел рассматривать главный вопрос — должен ли Юденрат брать на себя обязательство выполнять это постановление.
Уже на следующее утро большие белые объявления, подписанные Юденратом (текст объявления диктовал обершарфюрер Хёфле) разъясняли жителям гетто, что все, за исключением работающих на немцев (здесь следовали тщательно подготовленные списки рабочих мест, которых новый порядок не касался), служащие Юденрата и ZSS (еврейская взаимопомощь) должны будут оставить Варшаву. Еврейская полиция была назначена ответственной за поддержание порядка при высылке, она переходила в подчинение штаба депортации. Таким образом немцы вынудили Юденрат послать на смерть более 300 000 жителей гетто.
В первый день депортации были вывезены 2 000 заключенных центральной тюрьмы, в т. ч. несколько сотен схваченных на улицах нищих и бездомных.
Днем прошла встреча нашей «пятерки» с инструкторами. Было решено, что ввиду отсутствия оружия и невозможности оказать сопротивление, надо постараться спасти от высылки как можно больше людей. Мы надеялись, что контакты, налаженные некоторыми благотворительными организациями с членами еврейской полиции, отвечавшей за депортацию, могут оказаться полезными. Однако, еще до окончания встречи, не успев выработать план действий, мы узнали, что немцы и украинские националисты окружили квартал между Мурановской и Ниской улицами. Они действовали по четкому плану, в котором учитывались даже «технические детали». Уже схвачены более 2 000 человек, то есть, недостающее количество для выполнения дневной нормы — 6 000 человек в день. По поступившей информации брали всех без исключения, даже тех, кто имел удостоверения о занятости на немецких предприятиях (именно в это время погиб Л. Розенштейн). Таким образом, наши планы оказались нереальными.
На следующий день, 23 июля, состоялась встреча Комитета, на которой были представлены все партии. Наша группа, поддержанная только hа-халуц и hа-шомер, настаивала на активном сопротивлении. Но общественное мнение было против нас. Большинство все еще считало подобные действия провокационными и полагало, что, депортировав запланированное количество, остальное гетто оставят в покое. Они уже руководствовались исключительно инстинктом самосохранения и готовы были пожертвовать другими ради спасения собственной шкуры. Кроме того, никто все еще не верил, что депортация означает неизбежную смерть. Фашисты, как видим, преуспели в раскалывании еврейской общины на две группы — тех, кто уже обречен, и тех, кто еще надеется остаться в живых. В дальнейшем немцы будут, шаг за шагом, использовать этот метод разобщения и стравливания, заставляя одних евреев из чистого шкурничества посылать на смерть других.
В течение первых дней «акции» Совет партии заседал непрерывно (Оржех, Абраша Блум, Берек Шнайдмиль, Соня Новогродская, Бернард Гольдштейн, Клог, Пав, Грилак, Мермельштейн, Терц, Войланд, Русс, Марек Эдельман, и товарищи от польских социалистов). Мы ожидали, что в любой момент может придти оружие. Наши молодежные группы были в полной готовности. Три дня, пока мы надеялись его получить, все группы ожидали приказа в местах сбора. Все волновались, предчувствуя схватки с задействованной в «акции» еврейской полицией.
На второй день «депортации» председатель Юденрата, Адам Черняков, от безысходности покончил жизнь самоубийством. Он, несомненно, знал, что «депортация на Восток» фактически означала смерть сотен и тысяч людей в газовых камерах, и отказался брать на себя ответственность. Однако мы считали тогда, что он не имел права так поступать. Мы думали, что, он — единственный человек в гетто, обладавший властными полномочиями — обязан был сказать общине всю правду, а также распустить еврейские административные органы, в первую очередь, еврейскую полицию, юридически подчиненную ему.
В тот же день вышла листовка «Начеку», в которой мы призывали жителей не идти на депортацию добровольно, оказывать сопротивление. «Помощи ждать неоткуда, — писал в листовке Оржех, — значит, нет смысла покорно ожидать и прятаться. Мы должны сопротивляться всеми средствами, какие имеем!» Эта листовка, изданная трехкратным тиражом, распространялась по всему гетто на четвертый и пятый день депортации.
Все, что мы могли сделать, это понять сами и с фактами в руках объяснить другим, что ожидает транспорты, уходящие из гетто. Залман Фридрих (Зигмунд) решил проследить путь одного из транспортов «на арийской стороне». Его поездка «на Восток», продолжалась три дня. Выйдя из гетто, он установил контакт со служащим железнодорожного терминала Варшавы Данциг (Гданьск), работавшего на ветке Варшава-Малкиния. Они вместе проехали по следу эшелона к Соколову (за один перегон от Треблинки), где Зигмунд разговаривал с местными железнодорожниками. Заплатив им за информацию, он выяснил, что каждый день товарный состав, везущий людей из Варшавы, следовал в направлении Треблинки и неизменно возвращался пустой. Никаких транспортов с продовольствием в этом направлении они не замечали. Гражданским лицам приближаться к железнодорожной станции Треблинка было запрещено.
Следовательно, люди, привезенные в Треблинку, уничтожались где-то поблизости. Кроме того, на следующее утро Зигмунд встретил двух беглецов из концлагеря. Это были два совершенно голых еврея, которых он встретил на рынке в Соколове и узнал от них все детали ужасной бойни. Одним из них был наш товарищ Валлах, который изложил свои свидетельские показания в письменном виде.