На разбор завалов потратили остаток дня. Туртан подошел, склонившись, к Синаххерибу и произнес:
— Повелитель, вам нужно взглянуть на это, — и протянул вырезанную из убитого стрелу.
Царь осмотрел ее и его брови поднялись в изумлении.
— Откуда в этой дыре эламская стрела?
— Государь, все стрелы, что мы нашли сегодня, такие. И еще, один из убитых горцев был одет в прекрасный чешуйчатый доспех, и он тоже сделан в Эламе. Я знаю их работу. При этом сапоги и штаны убитого мидянина я постеснялся бы дать последнему из своих рабов. Я не понимаю, откуда у этого голодранца столько денег, чтобы купить оружие подобного качества. Мидянскими стрелами мы обычно растапливаем костры, они кривые, как ноги их баб. А тут такая роскошь, удивительно.
— А пошли-ка за Абаракку. Пусть растрясет свою жирную задницу по этим горам. И все материалы допросов пусть везет с собой. Мы чего-то не понимаем, и с этим нужно разобраться.
Двумя неделями позже.
Проклятое княжество уносило жизни лучших воинов Великого Царя, как бурная река уносит маленького козленка, упавшего в воду. Каждый день армия теряла солдат. То прилетит камень, который разобьет голову копьеносцу, то узкую тропку загородят два десятка бойцов в полном доспехе с тяжелыми щитами, и, выбрав позицию повыше, перебьют несколько десятков воинов, завалив путь грудой тел. Войско было отягощено ранеными, которых становилось все больше, и уже сам повелитель оставил носилки и пошел своими ногами, пробираясь через скалы. Воины не роптали, когда видели, как владыка мира рвет вместе с ними сапоги на острых камнях и пьет воду из бурдюка, подобно простому смертному. Оставался день пути, когда ассирийцы увидели перед собой стену, перегораживающую вход в долину, где и располагалось царство Дайаэ, и ворот в той стене не было. Свежая кладка из собранных кое-как на глину и известь валунов, высотой в три человеческих роста, была непреодолима без осадных башен и тарана. Но ни того, ни другого тут не было, как не было и подходящих деревьев, чтобы их изготовить.
В обозе были лестницы, и штурм за штурмом защитники отбивали, завалив телами подступы к твердыне. Наконец, царь приказал из камней и земли строить высокую насыпь, которая придвигалась к непокорной крепости все ближе и ближе, делая конец защитников неизбежным. Двадцать долгих дней под обстрелом воины царского отряда складывали валуны и забивали промежутки между ними землей, пока рукотворная гора не стала выше, чем стена. На вершине насыпи стали щитоносцы и лучники, которые стреляли сверху по мидянам, не давая высунуть голову. Наконец, последние защитники были выбиты ливнем стрел, а стена взята приступом. Воины, в снаряжение которых входила кирка, разобрали каменную кладку, и путь в долину был открыт. Огненным смерчем промчались ассирийские воины по равнине, истребляя непокорный народ. Никто никого не брал в плен, и никто в плен не сдавался. Женщины бросались со скал, обнимая детей, а оставшиеся мужчины собрались в крепости Укка, чтобы встретить смерть. И только князь Манийаэ сбежал, оставив оборонять город того самого седого сотника, имя которого в Анналы Синаххериба так и не попало. Все поселки и деревни в небольшом княжестве были сожжены, весь скот угнан, а все жители до единого, включая грудных младенцев, истреблены. Те несчастные, что спрятались в ущельях и скалах, с ужасом смотрели на дым, поднимающийся там, где еще недавно были их дома.
Укка была маленьким городком, словно приклеенным к скалам, где крыша одного дома служила двором для другого. Дома граничили с отвесным обрывом, а дорога, которая вела к ним, была такой ширины, что едва могли пройти две повозки. Крепостных стен тут не было, да и зачем они в твердыне, которую сами боги сделали неприступной. До этого дня.
Вот тут-то и решил старый сотник принять достойную смерть вместе с остатками своего племени. Безусые мальчишки, сжимающие копья побелевшим пальцами, встали рядом с отцами, одетыми в роскошные, не по местным доходам, доспехи. Бронь осталась в целости почти вся, потому что ее старались не бросать, снимая с убитых товарищей, которым она уже была ни к чему. Суровые мужики, поднявшие здоровенные щиты, стояли под тучей стрел, теряя бездоспешных сыновей. Три сотни стояли в колонну по пять, перекрыв узкий проход. Бросили жребий, и счастливцы, которым было суждено первым встретить врага, вышли вперед. Биться решили до тех пор, пока не умрут все.
Ассирийцы строем пошли вперед, застряв в узкой горловине дороги. Первый ряд воинов погиб почти сразу. И тут, и там. Ассирийцы сделали шаг вперед, переступив через павших товарищей, мидяне — шаг назад, чтобы не спотыкаться об убитых. Те, кто погиб, замещались товарищами сзади, которые в этой давке не могли опустить копья, чтобы не ранить товарищей перед собой. Если копья ломались, что было нередким, то в ход шли акинаки, по размерам не сильно уступающие мечам. А обращались со своими кинжалами горцы просто виртуозно. Старый сотник покусывал седой ус, стоя в конце строя. Он уже добил всех раненых в городе и выбросил в пропасть все, то представляло хоть какую-то ценность. А прямо сейчас за его спиной мальчишки с ножами на поясе поджигали родные дома. Он и эти дети стояли последними в их войске. Сначала умрут их отцы, потом старшие братья, а потом и они, с не по росту большими кинжалами, встанут на пути ассирийского войска. Они, и он, еще крепкий старик. Битва шла уже полдня. Отборные воины царского отряда разменивали свои жизни один к одному, что был немыслимо. Узкая дорога к горящему городу была завалена телами, по которым шагали ассирийцы, прижимая оставшихся мидян к пылающим домам. Наконец, остался последний ряд бойцов. Старый сотник и четверо мальчишек, самому старшему из которых недавно исполнилось четырнадцать.
Туртан поднял руку и скомандовал:
— Остановить бой. Великий царь дарует вам жизнь! Покоритесь!
— Воины! — хрипло скомандовал сотник, — шаг вперед, держать строй, бить на выдохе!
Он умер последним, поднятый на копья, глядя, как окровавленные мальчишки с искаженными яростью лицами лежали, раскидав руки, перед порогом горящего дома.
В пятом моем походе жители города Тумурри, города Шарум, города Эзама, города Кибшу, города Хальгидда, города Куа, города Кана, чьи жилища, подобно гнезду орла, первой среди птиц, устроены были на вершине горы Нипур *, горы неприступной, не склонились под мое ярмо. Я разбил боевой лагерь у подножия горы Нипур и с отборными воинами моей гвардии и беспощадными воинами моими я, словно тур могучий, во главе их встал. Ущелья, водопады, крутые обрывы гор на носилках я преодолел, места, трудные для носилок, я прошел пешком, подобно горному козлу, по высоким вершинам и хребтам их. Там, где уставали колени мои, я садился на горные камни и пил воду из бурдюка ради утоления жажды. Я преследовал их на вершинах гор и нанес им поражение. Города их я захватил, забрал полон, разрушил, сокрушил, предал огню. Я повернул перед моего ярма и выступил в поход против Манийи, царя города Укки, непокорного мидянина. Дороги не проверенные, тропы крутые, что на горах неприступных, до меня не проходил никто из прежних царей. У подножий горы Анара и горы Уппа, гор могучих я разбил лагерь и сам я на носилках вместе с воинами моими превосходными в узкие их проходы с трудом вошел, вскарабкался на неприступные горные скалы. А он, Манийя, пыль от ног воинов моих узрел, и Укку, его царский город, он покинул, вдаль убежал. Укку я осадил, взял, захватил полон, все, что было, добро и имущество, сокровища дворца из него я вынес, причислил к полону и забрал 33 города на краю области. Коней, крупный и мелкий скот из них я забрал, а города сжег, разрушил, огню предал.
Во так описал неизвестный писец эти события в Анналах Синаххериба, ибо Великий царь любил порядок во всем.
На следующий день в своем шатре царь принимал Абаракку, что, как мы помним, было званием главного вельможи его двора.
— Так что ты можешь сказать об этой странной истории? Откуда нищие горцы взяли доспехи, шлемы, мечи и стрелы? Тут на пять талантов, не меньше. Да все это княжество стоит меньше, и никогда тут не было столько серебра.
— Повелитель, местный князек за нанесенную обиду забрал себе товар одного вавилонского купца. Видимо, оружие и доспехи тот вез на продажу.
— Куда он их вез? Ты видел, что это за место? Провести сюда караван нелегкая задача. Тем более, продать нищим козопасам доспехи на такую сумму. Ты понимаешь, что твоя глупость стоила мне без малого четырех тысяч отборных бойцов? — царь едва сдерживал гнев. — Вы нашли этого купца? Вы пытали его? Вы выяснили, куда он вез свой товар, и, главное, откуда он его вез?
— Повелитель! — склонился испуганный сановник, — Мы не смогли его допросить.
— Почему?
— Дело в том, что он и его семья в прошлом году уехали из Вавилона..
— Дай угадаю, куда! В Аншан? — сорвался на крик спокойный обычно царь.
— Да, великий, — склонился Абаракку в поклоне, понимая, что это конец.
— Стража, палача сюда, вывести эту тварь и содрать кожу. Медленно, начиная с кончиков пальцев ног. И смотрите, чтобы он не сдох раньше времени. Это не мидянский князек виноват в наших потерях, это вот этот кусок ослиного дерьма! Да если бы я знал это все с самого начала, я не потащился бы в эти горы, где потерял воинов больше, чем при осаде Иерусалима. Ты понимаешь меня, отродье шакала? — орал в лицо одуревшему от ужаса вельможе Великий царь. — Увести! Виновный найден! И это его шкура украсит место у ворот Ниневии.
Царский отряд шел домой, в Ниневию. Потеряв четверть воинов убитыми, и еще две тысячи ранеными, он уже не был той всесокрушающей силой, что раньше. Людям требовался отдых, оружию и доспехам — починка и замена. Рядовой, в общем-то, карательный рейд превратился в форменный кошмар, который они еще долго не забудут. В царствование Великого царя Синнахериба, царя четырех стран света, каждый ассириец считался воином, а потому бесконечные походы истощали силы народа. Даже обрабатывать землю становилось некому, так много молодых мужчин уходило на войну. Но безумное количество добычи, дань от покоренных народов и толпы рабов пока спасали хрупкую экономику страны, живущей от грабежа до грабежа. Каждый царь, вступивший на престол, очень быстро понимал, что как только бесконечные завоевательные походы прекратятся, то воспрянувшие соседи, вырастившие новое поколение воинов, накинутся на Ассирию, как стая гиен на льва, и разорвет ее в клочья. Поэтому та дикая жестокость, с которой подавлялось любое сопротивление, была вызвана необходимостью поселить в сердцах подданных липкий, всепоглощающий страх от одного только имени очередного повелителя. Чудовищные казни, массовая резня, переселение огромных масс людей по всей Империи должны были превратить подвластное население в рабочий скот, исправно платящий налоги и забывший свои истинные корни. А удел ассирийцев — быть воинами и господами над бессловесным быдлом.