Я бросил окурок в урну, полную воды, выпрямился и потянулся – до хруста в костях: надо ж было уснуть, свернувшись в кресле! Специально захочешь – не получится, а нечаянно – так и запросто…
– Ну, Фёдор Егорович вам определил уже. Жить будете в люксе, на счёт еды сейчас поедем к Егорычу, столоваться у него будете. А документацию хоть сейчас в конторе посмотреть можете.
– Ладно. Виктор! – крикнул я. – Где ты там? Поехали!..
– Куда? – проворчал напарник, выходя на крыльцо. Недовольное лицо, лохматый, в мятой одежде. Вспомнив, как он пристраивался заснуть то на кровати, то в кресле, но неумолчный ботаник тормошил его, требуя продолжить спор. Мне-то что, я просто поудобнее устроился в кресле, закрыл глаза и, прикрыв подушкой ухо, заснул, а вот Витька, похоже, «просветился» по полной программе!
– На Кудыкину гору – мышей ловить, да тебя кормить, – с ехидцей в голосе ответил тот.
– И зачем?
– Завтракать, друг мой любознательный. Видишь ли, некоторые люди с утра кушать хотят.
– А я уже перекусил! – радостно сообщил ботаник. – Заглянул к администраторше, а она меня напоила вкуснейшим чаем и угостила бутербродами!
– Рад за тебя, – проворчал Виктор, с ненавистью глянув на знатока в области применения тензорных исчислений.
Чертыхаясь, он завёл «хаммер» и, сокрушенно поцокав языком, вышел при свете дня рассмотреть царапины на когда-то сверкавшем лаком кузове и оценить ущерб.
– Да тут два шага, пешком дойдём, – сказал ботаник, махнув рукой вдоль улицы.
Виктор не стал настаивать, и мы потащились по грязной, раскисшей дороге, стараясь наступать на остатки асфальта и траву.
– Вот дерьмо! Яшк, прикинь, в коровью лепёшку влез! – Виктор достал из кармана спортивной курки пачку влажных салфеток и принялся стирать навоз с кроссовки. – Позавчера только приобрёл. Найковские, десятку стоят…
Я едва не рассмеялся, столько обиды было в голосе напарника. Словно ребёнок, у которого в первый же день отвалилось колесо от новой машинки.
– Сапоги бы надел, резиновые. Я вон в галошах – и не парюсь, – ответил я ему, подумав, что правильно сделал, что с утречка заглянул к администраторше – доброй женщине, прямо-таки с материнским участием одолжившей мне пару «деревенских вездеходов», – это она так выразилась, а я порадовался, что у тётушки размер ноги оказался удачный – сорок первый, как и у меня. Кстати, меня администраторша тоже пыталась накормить бутербродами, но я отказался, не хотел портить аппетит перед завтраком.
Пока Витька причитал над кроссовками, ботаник нудно перечислял ему преимущества зерновой патоки перед сахарной ввиду отсутствия в первой крахмалов и тяжёлых сахаров. Я, хоть и сочувствовал напарнику, но не вслушивался и, тем более, не встревал в беседу, просто шёл по деревенской улице, с удовольствием вдыхая свежий, без выхлопных газов и городской пыли, воздух. В деревне утро – это ритуал! Мычат коровы, гогочут гуси, слышатся крики детей, соседки через улицу переговариваются друг с другом. Шумно и суетно, вопреки сказкам о сонной деревенской жизни. Дома добротные, нет развалюх, но оно и понятно – после рассказов о пробном коммунизме… А интересно было бы посмотреть, как там всё-таки жили люди?…
Из грёз меня вывел огромный кавказец, ткнувшийся в мою руку мокрым носом. Я и не заметил, как он выскочил на дорогу. Замер, недоумевая, когда Виктор успел влезть на крышу низкой сараюшки? Поискал глазами Петро – ботаник стоял недалеко от сарайки и бессовестно ржал, глядя, как эта похожая на медведя, здоровенная зверюга собирается меня сожрать! Ну и кто он после этого? Но пёс, похоже, совсем невоспитанный: встал на задние лапы, передние положил мне на плечи и, несмотря на моё сопротивление, облизал лицо шершавым языком. Вот кто его так разбаловал? Что спокойно можно вытерпеть от какой-нибудь мелкой болонки, совершенно неприемлемо для большой, солидной собаки!
– Яков Иванович, ты не бойся его, Флокс, Флоксик! Иди сюда, конфетку дам, – кавказец кинулся к ботанику, радостно завилял хвостом и, повизгивая, попытался засунуть морду в карман. – Он не в породу пошёл, злости ни капли, – рассказывал ботаник, доставая конфеты. – А мы мимо его конуры без конфет не ходим – с цепи срывается, так все уж привыкли. Председатель бы пристрелил такого пса – толку с него ноль, как комнатная собачка, да хозяйка не даёт. Это она его Флоксом назвала и нянчится с ним. – Флоксик, получив конфету, улёгся тут же, у сарая. Виктор, видно, уже ругавший себя за столь явное проявление страха, попытался слезть, но пёс грозно зарычал, чем вызвал ещё один приступ хохота у комсомольца семидесятых.
– Не вижу ничего смешного, – зло прошипел мой напарник.
– Да не, Вить, не над тобой смеюсь, просто эта скотинка лохматая очень конфеты любит. Попрошайничает у всех, кого подловит… Флокс с цепи часто срывается, как сейчас вот… А конфеты… ха… не могу… не ест сразу. Сейчас тут часа два будет лежать и рычать на всех, кто пройдёт мимо. Наши-то уже привыкли, обходят стороной либо ещё конфет бросают, а вот на приезжих действует сильно, впечатляются, вот как ты сейчас – кто на крышу впечатляется, кто на дерево… – я, слушая рассказ, тоже усмехался, стараясь не присоединиться к Петро и не заржать вместе с ним во весь голос – Витька бы этого не вынес. Учитывая его мстительную натуру, лучше не рисковать.
– И что мне теперь делать? – послышалось с крыши.
– Да ничего, с той стороны слезай, там только через конёк осторожно, кое-где шифер старый, провалиться можешь.
Когда зашли во двор, Виктор уже стоял возле сарая, отряхивая джинсы и недовольно приглаживая оторванный карман. На крыльце он придержал меня за локоть, останавливая, и прошипел в ухо: «Чтобы на работе об этом ни слова». Я в ответ только пожал плечами.
В большом двухэтажном доме директора совхоза нас ждал богатый ужин. По деревенским меркам, конечно, но всё же… Стол, покрытый белоснежной скатертью, просто ломился от яств. Пахло аппетитно. Блинчики, рядом мисочка с мёдом, в кастрюльке на подставке каша, кажется, пшённая, масло, тая, растекалось по ней жёлтыми лужицами и ручейками. Банка с молоком, запотевшая, видно, только из холодильника. Рядом – не поверил своим глазам – самовар! Хоть и электрический, но всё же вид самоварной бабы, под которой томился, настаиваясь, маленький чайничек, просто умилил. Ну и, конечно, квас тоже был на столе – в графине, большом, квадратном, с золотыми стрелками по граням. В плетёной тарелке хлеб трёх сортов, булочки, и тут же, рядом, миска с горой овощей – редиска, зелень, помидоры. «Теплицы», – хмыкнул председатель, заметив моё удивление.
– Да вы садитесь, садитесь, – проворковала председателева супруга – дородная, высокая женщина с простым, приветливым лицом. – Я сейчас сало нарежу, колбаски, рулетика мясного. Или вам чего-то особого приготовить? У меня уже яишница с салом поспевает!
– Таня, угомонись, – председатель приглашающе отодвинул стул. – Садись сама. Как же без хозяйки-то за столом?.. А я прошу простить, часа два как позавтракал. Пойду бумаги приготовлю. После завтрака с документами разберёмся.
Уже допивали кофе, когда на кухню вошёл озабоченный Фёдор Егорыч.
– К телефону тебя, Яков. Начальство требует.
– Как так? Тут же зона радиомолчания. Какой телефон?
– Избаловались вы с сотовой связью, – хмыкнул председатель. – Обыкновенный. Проводной. С райцентром нашим связь по кабелю, через Обь. Вот по нему и дозваниваемся. Если, конечно, какая землечерпалка не оборвёт. Но сейчас связь есть, и ваш Пал Палыч срочно требует тебя к телефону.
Кабинет, как гордо называл эту комнату председатель, скорее был похож на комнату отдыха – большой диван, столик перед ним, на столике пульт от телевизора. Сам телевизор на стене напротив, под ним DVD-проигрыватель, стопка дисков рядом. А с боку, у окна, на письменном столе скромная стопка бумаг и телефон – аппарат довольно обыкновенный, устаревшей модели, телефонная трубка снята, лежала рядом. Я поднёс её к уху и сморщился – начальник на том конце провода рвал и метал.
– Яков! – Голос Пал Палыча был скрипуч, тяжёл. – Что ж ты дела не доделал? Быстро назад. Тут срочно надо подписать бумаги по мелькомбинату. Проверка намечается.
В этот же день я был в городе – на пневматике подбросили до трассы, там на попутном автобусе добирался, но уже через три дня вернулся, чтобы отправить Виктора домой…
В Барнауле я должен был находиться ещё как минимум недели две. Серьёзная проверка обрушилась на наш филиал мощным цунами. Лица проверяющих, сменявших друг друга, мелькали, словно при ускоренной съёмке. Сначала налоговая инспекция, потом РУБОП, ОБЭП, зачем-то Следственный комитет. Причём ничего конкретно не предъявляли, вели непонятные разговоры, делали бессмысленные выемки документов, и всё это сопровождалось странными намёками: типа сами сознайтесь или вам же хуже будет. При этом никаких конкретных претензий к концерну не было. Понятно, что всё это неспроста, и, видимо, кому-то очень не хочется, чтобы мы лезли в совхоз «Заветы Октября». Пал Палыч разбил телефон, дозваниваясь в головной офис. Но оттуда ничего конкретного не поступило. Мол, терпите, не поддавайтесь на провокации, Ник Ник в курсе и решает на самом верху. Что же такого в простом на первый взгляд деле? Отработанная схема: земля, лес – ничего особенного. И тут я вспомнил – Объект! Но размышления прервал звонок председателя.
– Яков, приезжай скорее! С твоим другом очень плохо.
И тут меня тряхнуло – сон! Сон в руку! Я вспомнил, что снилось ночью. Утром встал с ужасным беспокойством. Душу рвало так, будто пережил что-то страшное, что не хочу, не могу вспоминать, но и забыть полностью не получается. Пытался вспомнить, что же снилось, и не мог. Ничего, кроме звуков – скребущих, режущих. Долго стоял под душем, смывая разбитость, и только потом, после третьей чашки крепкого кофе, удалось немного прийти в себя. Но в офисе со всеми этими проверяющими закрутился, переключился на текущие дела, нырнул в море актов, справок, счетов, договоров и так в них закопался, что думал – не выплыву. Если бы не этот звонок. Мне словно под дых вдарили железным кулаком – одномоментно и ярк