Миша Гурфинкель, наконец, не выдержал:
– Это что еще такое? А ну-ка, господин Барджатия, или как вас там на самом деле? Объясните свою лекцию! Или вы слегка решили устроить нам здесь цирк?
– Ухи слышать, голова помнить, – старичок нехотя открыл глаза. – Один господин читать по радио вслух, я слышать. Я хорошая память, очень хорошая, хотя уже старый совсем.
– Чего это он? – непонимающе сунулся Покровский. Миша покачал головой:
– Боже ж мой, а моя бедная бабушка говорила, что все чудеса кончились еще на Синае! Да он же феномен, ребята! Идеальная слуховая память – запоминает все, что слышит, почти автоматически. Когда-то услышал по радио какой-то комментарий, и вот тебе лекция о положении в Кашмире. Сам, наверное, половины не понимает… Ну, Гиннес какой-то, честное слово! А если у него и визуальная память такая же, то нам и в самом деле крупно повезло с проводником.
С этими словами Гурфинкель потряс вновь задремавшего господина Барджатия, поинтересовавшись:
– А видеть? Видеть хорошо запоминать?
– Запоминать хорошо, – согласно закивал старичок. Подумал и добавил:
– Видеть плохо. Совсем нехорошо видеть. Никак!
– Когда вернемся, куплю старикану очки, – пообещал добрая душа Покровский. – Или сниму с кого, если подойдут…
…Дождь начался неожиданно, словно в небе разорвался огромный пузырь с водой. Тяжелые теплые струи ударили по листьям деревьев, по брошенному на обочине кузову малолитражки и, само собой, по головам путешественников. Уехавший своим путем автобус, успевший было изрядно надоесть, сразу же показался почти что домом родным. Все бросились под прикрытие леса, только старичок проводник невозмутимо открыл зонтик, извлеченный из глубин длинного одеяния. И почти тут же ударил гром.
Дорога на глаза превращалась из вполне пристойной и утрамбованной в глиняное липкое безобразие. Перси, выглядевший в своих промокших и обвисших дредах особенно жалким, посетовал:
– Ну вот… Дождь… А если еще война случится? Моя думала, в Индии хорошо и спокойно. Факиры, девушки с точечками на лбу. А если на наша их нападать станет?
– Будем стрелять, – пожал плечами Миша. – А чего еще?
– Стрелять, – повторил Барджатия, показав небольшой пистолет.
– А старикана-то опытная гангстера! – восхитился Мочалка, Гурфинкель же ничуть не удивился:
– Или ты не слышал? Война! Его можно понять – подрабатывать проводником в такой, извините, райской местности… Я бы огнемет с собой таскал! Ладно, не раскисайте, нам-то воевать не придется. То есть я надеюсь…
– Vot pulya proletela – i aga! – неожиданно проревел Бумба.
– Прекрати! – поморщился Миша. – Луи Армстронг нашелся! Нас трое здоровых лбов да еще с оружием, чего бояться? Пусть эта дурочка МакДугал о себе позаботится!
Между тем дождь усилился. По дороге бежал мутный желтый ручей, небо раздирали стрелы молний, в воздухе пахло озоном.
– Это может быть надолго, – заметил Покровский. Старик согласно покивал.
– И что твоя говорила? – недовольно вопросил Перси, выжимая мокрые волосы.
– Это значит, что нужно идти, – вздохнул Миша.
– Наша не идти, наша плыть, – буркнул Перси, но храбро вылез под потоки дождя первым.
Гром ударил совсем рядом. И словно в ответ из-за ближайших деревьев хлестнула пулеметная очередь…
Глава седьмаяСринагарские войны
Проблемы начались сразу по прибытии в Сринагар. И немалые.
Во-первых, у Енски-старшего от недоброкачественного виски случилось послабление желудка. Профессор зеленел, синел, хватался за живот, едва стоял на ногах. Акаш, который с пониманием отнесся к проблеме своего клиента, таскал его сначала по местным привокзальным туалетам, а потом по немногочисленным аптекам. Пользоваться общественными туалетами Енски-старший отказался наотрез сразу же после первого посещения оных. Гор даже не стал заглядывать внутрь, увидел, как отец вошел в покосившееся здание, стоящее неподалеку от платформы, сам, а вышел уже не без помощи Акаша, посиневший и задыхающийся.
Во-вторых, на путешественников набросились орды комаров и прочих кровососущих тварей, у которых явно намечался то ли карнавал с банкетом, то ли сходка профсоюзных лидеров. Звенящие тучи налетали на растерявшихся иностранцев и, упившись крови, удовлетворено отступали, чтоб через несколько минут вернуться вновь. Странное дело, всех остальных кровососы облетали стороной, как явно несъедобных. Местное население смотрело на это безобразие с полнейшей невозмутимостью, тайну которой Гор понял, только когда вездесущий Акаш сбегал к каким-то очередным «своим друзьям» и за весьма немалую сумму приволок то, что назвал средством от комаров.
– От комаров? – недоверчиво поинтересовался Гор, нюхая подозрительный бутылек. Пахло так, что целая дивизия морской пехоты, вдохнув этот аромат, немедленно стала бы небоеспособной.
– Хорошее средство, ай, какой хорошее… Не нюхай его, молодой сагиб, втирай.
Енски-младшему представились клочья кожи и мяса, отпадающие от тела, обнажая белые кости. Но Акаш сам показал пример, смело размазывая по телу пахучую и липкую смесь. Гор, решив, что хуже не будет, последовал его примеру и, о чудо, крылатые пираты сразу же оставили его в покое, переключившись на беззащитного Енски-старшего.
Совместными усилиями Гор и Акаш тут же намазали профессора, которому от острого запаха смеси сделалось совсем дурно.
Пока Енски-старший отлеживался под каким-то кустом, Гор снова начал пытать проводника на предмет состава удивительного средства от насекомых.
– О-о-о, это средство! – начал Акаш, глядя почему-то в небо. – Это великое снадобье добывают с большим трудом, потому и стоит оно не дешево. Конечно, производители держат состав в секрете. Мы можем только догадываться о том, в каких пропорциях смешивались ингредиенты.
Индиец хитро посмотрел на молодого человека.
– Ну и? – Гора было не легко купить на такую высокоумную речь. – Я ж у тебя не пропорции спрашиваю. Я интересуюсь именно ингредиентами. Там что иприт? Зарин? Синильная кислота?
Акаш помялся, а потом неохотно выдавил:
– Ну зачем же сразу иприт, молодой сагиб? Слоновья моча, всего лишь слоновья моча… И некоторые, особые выделения священных коров, настоянные на специальных травах, растущих только в этом регионе. Обезьяний…
– Стой! – Гор вытянул руку перед собой. – Уже понял. Больше не надо. Скажи только, этим мажутся все?
– Конечно! – радостно воскликнул Акаш, добавил тише: – Если у них нет денег на более дорогостоящее импортное средство…
Гор закрыл глаза, подумал.
– Дорогостоящее?
– Да-да! – радостно подхватил проводник. – И если молодой сагиб не пожалеет денег ради спасения отца…
Енски-младший открыл глаза, вновь подумал – и его крепкий кулак легко коснулся скулы индийца.
Акаш брякнулся на землю, словно жаба.
– Встать, скотина! – вежливо попросил Гор. Индиец безуспешно попытался сделать вид, что уже умер, но как только молодой человек слегка приподнял ногу, тут же вскочил.
…Теперь удар пришелся прямо в печень.
– В следующий раз зубы пересчитаю, – тихо, без всякого выражения проговорил Гор. – По одному, но больно.
Акаш встряхнулся и, как ни в чем не бывало, закивал.
– Понял, понял!..
– Ну что там? – простонал Енски-старший откуда-то снизу. – Что там? Мы идем? Или я могу еще немного полежать?
– Нам лучше идти, отец… – вздохнул молодой человек. – Акаш найдет нам очень недорогую гостиницу с кондиционером и чистыми простынями, там вы сможете полежать.
– Конечно! Конечно! – затараторил Акаш. – Гостиницу! Кондиционер! Лежать на земле нельзя, господин! Ай, как нельзя!
Вскоре семейство Енски было погружено в такси, которое с жутковатыми завываниями тронулось с места.
Профессор, откинувшись на заднем сидении, застонал и обратился к сыну:
– Что это так воет?
– Машина, отец. Генераторный ремень, вероятно.
– О-о-о…
«Плох совсем, – подумал Гор. – Где бы это он такую дрянь подцепил? Хотя нет худа без добра, может быть он оставит свои дурацкие планы относительно Бетси. А если ему не станет лучше – сообщу в посольство, пусть высылают вертолет и батальон десантников…»
Эта мысль почему-то сразу улучшила настроение. Странно, Енски-младший всю жизнь считал себя чрезвычайно миролюбивым человеком.
Неприятности на этом, к сожалению, не кончились. Они добрались до маленькой гостиницы, где действительно имелся кондиционер, вероятно единственный в городе. Выскочивший им навстречу хозяин долго цокал языком, видя бедственное положение профессора, качал головой, сокрушался, даже слегка всплакнул – а потом заломил такую цену за ночь, что худо стало даже Акашу.
Они долго орали, что-то на непонятном европейцам языке, Акаш размахивал руками, хозяин гостиницы тоже. Гор с тоской вспомнил, что азиаты не могут не поторговаться – ментальность такая. Он был не против чужих обычаев, но не в такую же минуту! Между тем профессор, выйдя из забытья, попытался вмешаться, заявив, что с деньгами затруднений нет. Но оба, проводник и хозяин гостиницы, рявкнули на Енски-старшего, дабы не мешал – и с еще большей энергией продолжили торг. Акаш показывал на профессора, воздевал руки к небу, взывая к богам, которые готовы уже прибрать к себе столь великого ученого, как Алекс Енски. А потому драть с него такие бешеные деньги за последнюю ночь на этой бренной земле – просто богохульство!
Хозяин плакал над бедственным положением профессора, тем не менее считая, что тот уже все равно отправляется в царство мертвых, где деньги не в почете. Акаш падал на колени, посыпал голову мусором с давно неметенного пола, указывая на Гора и, вероятно, объясняя жестокосердному торгашу, что тот своей жадностью отправляет молодого господина просить милостыню.
Этот спектакль на непонятном европейцам языке продолжался чрезвычайно долго. Енски-старший уже сполз с кресла, держась за живот, постепенно синея, Акаш охрип, но хозяин гостиницы не сдавался. Вопреки этике торга, он отказывался снизить цену. Кажется, на пути Традиции стала Жадность.