Господи, избавь нас.
От дождя из стронция,
Господи, избавь нас.
От осадков из цезия,
Господи, избавь нас.
От проклятия Радиации,
Господи, избавь нас.
От зачатия монстров,
Господи, избавь нас.
От проклятия Мутации,
Господи, избавь нас.
A morte perpetua, Domine, libera nos[7].
Peccatores, te rogamus, audi nos[8].
Смилуйся над нами,
молим тебя, услышь нас.
Прости нас,
молим тебя, услышь нас.
Помоги нам искренне раскаяться,
te rogamus, audi nos.
Шепча на каждом выдохе обрывки стихов из литании святых, брат Фрэнсис осторожно спустился в лестничный колодец древнего Убежища Радиации, вооруженный лишь святой водой и самодельным факелом, который он зажег от углей вчерашнего костра. Фрэнсис прождал целый час, но из аббатства никто не пришел.
Прервать бдения – даже ненадолго, – если ты не болен и не выполняешь приказ вернуться в аббатство – значило ipso facto[9] отказаться от призвания стать монахом Альбертийского ордена Лейбовица. Брат Фрэнсис предпочел бы умереть. Поэтому он стоял перед выбором: либо осмотреть страшную яму до заката, либо провести ночь в своей норе, не зная, таится ли в убежище то, что может проснуться и подкрасться к нему в темноте. Волки и так уже причиняли достаточно хлопот, а ведь они – просто существа из плоти и крови. Существ менее телесных он предпочитал встретить при свете дня; впрочем, теперь, на закате, в подземную нишу свет почти не попадал.
Обломки, которые свалились в убежище, образовали холм, вершина которого располагалась у верхнего пролета лестницы, и между ними и потолком оставалась лишь узкая щель. Брат Фрэнсис протиснулся в нее ногами вперед и обнаружил, что из-за крутизны склона вынужден спускаться в таком положении и дальше. Так, встречая Неизвестность не лицом к лицу, он нащупывал выступы, куда поставить ногу, и постепенно спускался. Иногда, если факел начинал гаснуть, брат Фрэнсис останавливался и наклонял его, давая огню разгореться. Во время таких пауз он пытался оценить, какая опасность грозит ему внизу, но мало что мог разглядеть. В конце концов она попал в подземную комнату; не менее трети ее засыпали обломки, упавшие в лестничный колодец. Камни покрыли весь пол, раздавили часть мебели и, вероятно, завалили остальную. Наполовину скрытые за камнями, виднелись помятые, накренившиеся металлические шкафчики. В противоположной части комнаты была металлическая дверь, открывавшаяся в его сторону. Ее засыпало лавиной. На двери еще виднелась надпись, сделанная облезающей краской:
ВНУТРЕННИЙ ЛЮК
ЗАКРЫТАЯ СРЕДА
Очевидно, что комната, в которую он спускался, была всего лишь прихожей. Но то, что находилось за ВНУТРЕННИМ ЛЮКОМ, было завалено несколькими тоннами камней. Воистину, эта среда теперь ЗАКРЫТА – если не найдется другой вход.
Добравшись до подножия склона и убедив себя в том, что в прихожей не видно ничего угрожающего, послушник осторожно осмотрел металлическую дверь вблизи, светя себе факелом. Под выведенными по трафарету буквами «ВНУТРЕННИЙ ЛЮК» располагался проржавевший знак поменьше:
ВНИМАНИЕ: Данный люк должен быть загерметизирован только после того, как внутрь вошел весь личный состав, или после выполнения всех процедур техники безопасности, описанных в техническом руководстве CD-Bu-83A. После герметизации система сервоприводов откроет люк не раньше, чем будет соблюдено одно из следующих условий: (1) если внешний уровень излучения достигнет безопасного уровня; (2) если откажет система очистки воздуха и воды; (3) если закончатся запасы продовольствия; (4) если выйдет из строя внутренняя система энергоснабжения. См. CD-Bu-83A.
Предупреждение слегка сбило с толку брата Фрэнсиса, однако он решил, что прислушается к нему и вообще не станет трогать дверь. Бездумно прикасаться к чудесным изобретениям древних не следовало – и многие «откапыватели прошлого» подтверждали этот тезис, прежде чем испустить дух.
Брат Фрэнсис подметил, что обломки, пролежавшие в прихожей несколько веков, темнее и грубее тех, которые обжигало солнце пустыни и ласкал песчаный ветер. С одного взгляда на них можно было понять, что Внутренний Люк заблокировал не сегодняшний обвал, а другой, более древний, чем само аббатство. Если в Закрытой Среде Убежища находилась Радиация, то демон, очевидно, не открывал Внутренний Люк со времен Огненного Потопа, который предшествовал Упрощению. И если он столько веков просидел за металлической дверью, сказал себе Фрэнсис, то весьма маловероятно, что он вырвется на свободу до Страстной субботы.
Факел догорал. Послушник нашел отломанную ножку стула, поджег ее от факела, а затем принялся собирать обломки мебели для костра, одновременно обдумывая надпись на древнем знаке: РАДИАЦИЯ ВЫЖИВАНИЕ УБЕЖИЩЕ.
Брат Фрэнсис первым бы признал, что его знание английского языка эпохи до Огненного Потопа далеко от совершенства. Его всегда приводило в замешательство то, что в этом языке одни существительные иногда меняют значение других. В латыни, как и в большинстве простых диалектов региона, конструкция наподобие servus puer означала примерно то же, что и puer servus, и даже в английском выражение «мальчик-раб» означало «раб-мальчик». Однако на этом сходство и заканчивалось. В конце концов Фрэнсис выучил, что house cat не то же самое, что cat house и что дательный падеж цели или обладания, вроде mihi amicus, каким-то образом передается конструкцией вроде dog food или sentry box даже без ударения. Но тройной аппозитив наподобие fallout survival shelter?.. Брат Фрэнсис покачал головой. В Предупреждении на Внутреннем Люке говорилось о пище, воде и воздухе, – а ведь демоны Ада в них, разумеется, не нуждались. Иногда послушнику казалось, что древний английский – куда более сложный предмет, чем ангелология среднего уровня или богословская алгебра святого Лесли.
Брат Фрэнсис сложил костер, чтобы тот освещал самые темные уголки прихожей, а затем начал осматривать то, что не было завалено камнями. Поколения мародеров превратили развалины наверху в археологическую двусмысленность, однако если подземелья и коснулась чья-то рука, то это была рука обезличенной катастрофы. Казалось, здесь до сих пор сохранился дух прежней эпохи. В одном из углов среди камней лежал ухмылявшийся череп с золотым зубом – очевидное доказательство того, что сюда еще никто не проник. Когда пламя разгоралось, золотой зуб поблескивал.
В пустыне брат Фрэнсис неоднократно находил у какой-нибудь пересохшей речки человеческие кости – обглоданные дочиста и побелевшие на солнце. Особенно слабонервным он не был, поэтому не испугался, увидев череп. Но блеск золотого зуба постоянно привлекал его внимание, пока Фрэнсис пытался открыть дверцы (запертые на замок или заевшие) ржавых шкафчиков и тянул за ящики покореженного металлического стола. Этот стол мог оказаться бесценной находкой – если в нем хранились документы или книги, пережившие ярость костров эпохи Упрощения. Пока он дергал за ящики, костер догорел, и выяснилось, что череп испускает свое собственное неяркое свечение. Хотя подобный феномен не был большой редкостью, во мрачной крипте он сильно встревожил Фрэнсиса. Послушник собрал еще дров для костра и продолжил возиться с ящиками стола, пытаясь не обращать внимания на поблескивающую ухмылку черепа. Все еще немного опасаясь притаившихся во тьме Радиаций, он тем не менее оправился от первоначального испуга и понял: убежище, особенно стол и шкафчики, под завязку набиты Реликвиями той эпохи, которую мир сознательно постарался забыть.
Сейчас Провидение оказалось на стороне Фрэнсиса. Найти фрагмент прошлого, не уничтоженного огнем и не тронутого мародерами, считалось большой удачей. Однако всегда существовал риск. Нередко бывало так, что монахи-археологи, занимавшиеся поиском сокровищ древности, триумфально выходили из-под земли со странным цилиндрическим артефактом в руках, а затем – очищая его или выясняя его функции – нажимали не ту кнопку или поворачивали не ту ручку и тем самым завершали изыскания, не принося никакой пользы духовенству. Восемьдесят лет назад достопочтенный Боэдулл с восхищением писал своему господину аббату о том, что его небольшая экспедиция обнаружила «местоположение межконтинентальной пусковой площадки с несколькими удивительными подземными резервуарами». Никто в аббатстве не знал, что преподобный Боэдулл подразумевал под «межконтинентальной пусковой площадкой», однако аббат, правивший в то время, настрого – под страхом отлучения от церкви – запретил монахам-собирателям древностей приближаться к подобным «площадкам». Ведь это письмо аббату стало последним предметом, связанным с достопочтенным Боэдуллом, его отрядом, его «пусковой площадкой», а также деревушкой, которая выросла на ее месте. Какие-то пастухи изменили русло ручья так, чтобы он тек в сторону кратера, и теперь местный ландшафт украшало примечательное озеро. В засушливую пору пастухи сгоняли сюда овец. Лет десять назад некий путник сообщил о том, что в озере полно рыбы, однако местные пастухи считали, что там обитают души погибших жителей деревни и археологов, и потому отказывались рыбачить, опасаясь Бо-долла, огромного сома, притаившегося на глубине.
«…Запрещается начинать любые раскопки, основной целью которых не является дополнение Реликвий», – говорилось в приказе господина аббата. Это означало, что брату Фрэнсису следует искать книги и бумаги, а не трогать интересную технику.
Напрягая все силы, брат Фрэнсис тянул ящики стола, краем глаза замечая, как поблескивает зуб с золотой коронкой. Ящики не поддавались. Напоследок он еще раз пнул стол ногой и раздраженно бросил взгляд на череп.