веку с тяжелой формой лучевой болезни надлежит обратиться в пункт помощи «Зеленая…»
Аббат внезапно выключил приемник с такой силой, что сорвал ручку со шпенька. Он резко встал, подошел к окну и выглянул во двор, где вокруг наспех сколоченных деревянных столов толпились беженцы из зараженных районов. Аббатство – и старое, и новое – заполонили люди всех возрастов и общественного положения. Пришлось временно изменить границы «уединенных» частей аббатства, чтобы беженцы получили доступ ко всему, за исключением монашеских келий. Знак со старых ворот сняли, поскольку сейчас здесь были женщины и дети, нуждавшиеся в пище, одежде и крыше над головой.
Два послушника вынесли из временной кухни дымящийся котел, поставили его на стол и стали разливать суп.
Гость аббата откашлялся и нетерпеливо заерзал в своем кресле. Аббат повернулся к нему.
– Это называют «надлежащими правовыми процедурами»! – со злостью проговорил он. – Надлежащие процедуры массового, одобренного государством самоубийства. С благословения всего общества.
– Все лучше, чем обрекать их на ужасную, медленную смерть, – ответил гость.
– Вот как? Кому лучше? Уборщикам улиц? Лучше, чтобы живые трупы добрались до центра утилизации, пока еще могут ходить? Чтобы публика меньше на них глазела? Чтобы зрелище было не таким ужасным? Один-два миллиона трупов на улицах могут стать причиной бунта против виновных. Вы и правительство это подразумеваете под словом «лучше»?
– Насчет правительства сказать ничего не могу, – ответил гость с холодной ноткой в голосе, – а для меня «лучше» означает «более милосердно». Спорить с вами о религиозной морали я не намерен. Считаете, что Бог отправит вашу душу в ад, если вы решите умереть не ужасной, а безболезненной смертью? Разубеждать не буду. Но вы в меньшинстве.
– Прошу прощения, – сказал аббат Зерки, – я не собирался спорить с вами о религиозной морали. Я лишь обращал ваше внимание на этот спектакль с массовой эвтаназией, – чем не фактор мотивации? Существование Закона о радиационной катастрофе – и подобных законов в других странах – самое очевидное доказательство того, что правительства прекрасно понимали, к каким последствиям приведет новая война. Но вместо того, чтобы попытаться предотвратить преступление, они решили заранее подготовиться к его последствиям. Неужели этот факт ни о чем вам не говорит, доктор?
– Конечно, говорит. Лично я пацифист, однако в данный момент наш мир таков, и нам в нем жить. И если стороны не сумели договориться о способе предотвращения войны, тогда лучше хоть как-то подготовиться к последствиям, чем не готовиться вообще.
– И да, и нет. Да – если вы ожидаете, что преступление совершит кто-то другой. Нет – если преступление готовитесь совершить вы сами. И особенно нет, если методы смягчения последствий сами по себе преступны.
Гость пожал плечами.
– Такие, как эвтаназия? Уж простите, святой отец, но именно законы общества объявляют что-то преступлением, а что-то – не преступлением. Я понимаю, что вы со мной не согласны. Да, законы могут быть плохими, непродуманными – это правда. Однако в данном случае закон хороший. Если бы я верил, что у меня есть такая вещь, как душа, и что на небе есть разгневанный Бог, то, возможно, согласился бы с вами.
Аббат Зерки кисло улыбнулся:
– У вас нет души, доктор. Вы сами душа. У вас есть тело – временно.
Гость вежливо рассмеялся:
– Семантическая путаница.
– Верно. Вот только кто из нас запутался?
– Не будем спорить, святой отец. Я не из Сил милосердия. Я работаю в Группе оценки ущерба. Мы никого не убиваем.
Аббат Зерки посмотрел на своего гостя – невысокого мускулистого человека с симпатичным круглым лицом и загорелой, покрытой веснушками лысиной. На нем был костюм из зеленой саржи, на коленях лежала кепка с нашивкой «Зеленой звезды».
Действительно, зачем ссориться? Этот человек – медик, а не палач. «Зеленая звезда» помогала людям, и некоторые ее дела вызывали восхищение. Иногда «Звезда» даже совершала подвиги. То, что порой она творила зло, по мнению Зерки, не было основанием считать ее добрые дела запятнанными. Общество в основном одобряло действия «Звезды», а ее сотрудники были добросовестными людьми. Доктор пытался быть дружелюбным, а его просьба казалась довольно простой. Он ничего не требовал и ни на чем не настаивал. И все же что-то мешало аббату дать согласие.
– Работа, которой вы хотите здесь заниматься… она потребует много времени?
Доктор покачал головой:
– Думаю, два дня, не больше. У нас две мобильных лаборатории. Мы можем загнать их в ваш двор, подцепить трейлеры друг к другу и сразу приступить к работе. Сначала займемся наиболее очевидными случаями лучевой болезни и ранеными. Наша задача – провести клиническое исследование; лечить мы будем только в самых неотложных случаях. Больные получат медицинскую помощь в лагере для беженцев.
– А самые больные получат что-то другое в лагере милосердия?
Гость нахмурился:
– Если захотят. Никто не заставляет их туда идти.
– Но вы выписываете разрешения, которые дают на это право.
– Да, я выдал несколько красных билетов. Вот… – Доктор порылся в кармане куртки и вытащил красную картонку, похожую на транспортную этикетку – с кольцом из проволоки для того, чтобы повесить в петлицу или на ремень. Он бросил картонку на стол. – Чистый бланк критической дозы. Вот, читайте. Здесь написано, что человек болен, очень болен. А вот зеленый билет. Он говорит человеку, что тот здоров, беспокоиться не о чем. Внимательно посмотрите на красный! Предполагаемая доза в единицах радиации. Анализ крови. Анализ мочи. Одна сторона у билета такая же, как и у зеленого. Другая сторона у зеленого билета пустая, но посмотрите на оборотную сторону красного. Мелким шрифтом – прямая цитата из закона 10-WR-3E. Человек должен ознакомиться с текстом, узнать свои права. То, как он поступит, – его личное дело. Если вы предпочитаете, чтобы мы припарковали мобильные лаборатории на шоссе, то мы можем…
– Вы просто зачитываете этот текст человеку, и все?
Доктор помолчал.
– Если он не понимает, что там написано, мы должны ему объяснить. – Он снова сделал паузу, копя в себе злость. – Боже мой! Святой отец, если больной безнадежен, что вы ему скажете? Прочитаете пару абзацев из закона, укажете на дверь и скажете: «Следующий»? Конечно, вы скажете что-то еще – если в вас вообще остались человеческие чувства!
– Это понятно, но я хочу узнать кое-что другое. Советуете ли вы, как врач, безнадежным больным идти в лагерь милосердия?
– Я… – Врач умолк и закрыл глаза. – Да, конечно, – сказал он наконец. – Если бы вы видели то же, что и я, вы бы тоже так поступили. Конечно, советую.
– Здесь вы этого делать не будете.
– Тогда мы… – Врач с видимым усилием подавил гнев, встал, начал было надевать кепку, затем швырнул ее на кресло и подошел к окну. Он мрачно выглянул во двор, посмотрел на шоссе. – Вон там, у дороги, парк. Можем расположиться там. Но до него две мили. Большинству придется идти пешком. – Он бросил взгляд на аббата Зерки, а затем снова на двор. – Посмотрите на них. Больные, раненые, сломленные, напуганные. Дети. Усталые, хромые, несчастные. Вы хотите, чтобы их, словно стадо, повели по шоссе, под солнцем…
– Нет, такого я не хочу, – ответил аббат. – Послушайте, вы только что сказали, что некий написанный человеком закон заставляет вас зачитывать и объяснять такое смертельно облученному. По сути, я не возражал; раз закон требует, отдайте кесарю кесарево. Но неужели вы не понимаете, что я подчиняюсь другому закону? Что он запрещает мне позволять вам и всем остальным, находящимся на земле аббатства, толкать людей на то, что церковь считает злом?
– О, прекрасно понимаю.
– Хорошо. Дайте мне всего одно обещание, и можете располагаться во дворе.
– Какое обещание?
– Что вы никому не будете советовать идти в «лагерь милосердия». Ограничьтесь диагнозом. Скажите смертельно больным то, что от вас требует закон, утешайте их, как хотите, но не говорите им, чтобы они покончили с собой.
Врач помедлил.
– Полагаю, будет правильно обещать это в отношении пациентов, которые принадлежат к вашей вере.
Аббат опустил взгляд.
– Извините, этого недостаточно, – произнес он наконец.
– Почему? Другие не связаны вашими принципами. Если человек не принадлежит к вашей религии, то почему вы отказываетесь разрешить… – Он сердито умолк на полуслове.
– Вы хотите, чтобы я объяснил?
– Да.
– Потому что если человек не знает о том, что что-то плохо, и действует по неведению, на нем нет вины – в том случае, если обычная логика не доказывает ему то, что он поступает неправильно. Однако хотя неведение может извинить человека, оно не извиняет поступок, дурной сам по себе. И если я допущу, чтобы человек сотворил зло по неведению, то вина падет на меня. На самом деле все просто – до боли просто.
– Представьте, святой отец, они сидят напротив вас и смотрят вам в глаза. Кто-то кричит, кто-то плачет. И все спрашивают: «Доктор, что делать?» Что мне им ответить? Ничего? Сказать: «Умирайте»?.. А что бы ответили вы?
– «Молитесь».
– Ну да, конечно. Слушайте, я знаю только одно зло – боль. И только с ним я могу сражаться.
– Да поможет вам Бог.
– Антибиотики помогают больше.
Аббат Зерки придумал резкий ответ, но промолчал и толкнул по столу лист бумаги и ручку:
– Пишите: «Пребывая в стенах аббатства, обязуюсь не рекомендовать пациентам эвтаназию». Поставьте подпись. И можете работать во дворе.
– А если я откажусь?
– Тогда, наверное, больным придется плестись две мили по дороге.
– Из всех безжалостных…
– Напротив. Я предложил вам возможность работать так, как от вас требует закон, которому вы подчиняетесь, при этом не нарушая закон, который признаю я. Пойдут они по дороге или нет – решать вам.
Врач уставился на чистый лист бумаги:
– Что вам это?