При отсутствии необходимости экономить энергию вполне можно было нарезать сейчас эту металлическую тварь дольками!
Но Штурман ограничился лишь одним выстрелом-импульсом длительностью в одну десятую секунды — туда, где у механического богомола находился главный процессор.
Глаза богомола несколько раз тускло блеснули, теряя интенсивность свечения по мере того, как из светодиодов уходил остаточный заряд, и наконец погасли.
Юл осторожно приблизился. И, не спуская с поверженного «гоблина» нацеленного армгана, энергично отфутболил в никуда увесистую конечность с оплавленным срезом — ни дать ни взять распоясавшаяся звезда какой-нибудь «Барселоны»…
…С крепостных стен опустился луч прожектора и задумчиво пополз по зарослям автонов.
Штурману ничего не оставалось, кроме как броситься на землю ничком. Никаких укрытий поблизости не было, его прикрывал только титановый бугорок отпрыгавшегося механоида-богомола.
Штурман боковым зрением видел, как под световым перстом прожектора металлокустарники колышутся, точно ветер вздымает на поверхности железного моря ржавые волны.
Богомол лежал, не шевелясь, лишь в его нутре что-то тихо пощелкивало. Невидимые реле отсчитывали последние мгновения затухающей механической жизни.
Поделать Штурман не мог совершенно ничего. Оставалось только молиться и надеяться, что луч прожектора пройдет мимо.
«Почему же все-таки „гоблины“?» — некстати вспомнил он давний разговор со Стариком.
«Потому что загребистые. Потому что опасные», — кратко ответил тот.
А потом добавил: «Правильнее, конечно, называть их сателлитами-охранниками. Но уж больно словечко это хлесткое — „гоблин“. Сказал — и понятно, что перед тобой гадина. И никаких, так сказать, моральных обязательств!»
— Да уж, никаких «моральных обязательств», — проворчал Штурман. — А то, бывало, как нахлынут сантименты…
«Кстати, — продолжал размышлять он, озирая поверженного „гоблина“, — что за притча с этим яйцекладом? А вдруг механоид действительно откладывает яйца? Вроде н-капсул автонов? Или сабля яйцеклада ему нужна чисто для равновесия? Или это что-то вроде антенны?»
Механоид, кажется, только и ждал этих вопросов.
Яйцеклад вдруг удлинился вдвое.
Затем ловко обернулся вокруг шарнира у основания.
И, со свистом рассекая воздух, обрушился… на брюхо «гоблина»! Тварь делала себе харакири!
Чрево инсектоморфа тут же с треском распоролось, словно то были не титановые пластины, прикрытые дополнительным стальным бронелистом, а гнилое шинельное сукно! И оттуда прямо в лицо сталкеру яростно метнулись колючие шипастые плети!
Штурмана спасло только чудо: именно в этот миг он повернул голову, глядя на луч прожектора, продолжавший меланхолично обшаривать поле автонов. Самая длинная плеть свистнула в сантиметре от щеки сталкера и в бессильной ярости хлестнула по его плечу, тщетно пытаясь пробить броню.
Штурман сразу же ушел в сторону перекатом.
Из развороченного богомольего нутра остервенело лезли все новые и новые колючие плети.
Армган тут был не столько бессилен, сколько бессмыслен. Зачем палить в ожившую проволочную изгородь, которая взамен расплавленных щупальцев-плетей тут же порождает новые? Трава всегда гуще растет на свежих гарях, да и тратить заряды на безмозглую стихию было в высшей степени неразумным.
К счастью, ресурс металлических плетей был ограничен объемами торса поверженного богомола.
В скором времени рост автонов прекратился, и проволочные щупальца этого безумного насекомого опали наземь, нервно подрагивая и угрожающе шевеля раздвоенными концами.
Штурман судорожно втянул ноздрями холодный ночной воздух. Затем ловко пригвоздил к земле ближайший колючий ус при помощи своего УШН — универсального штурмового ножа. И, орудуя вторым ножом — тоже боевым, но попроще, — оторвал одно сочленение и прижал к сенсору анализатора.
Виртуальный экран в окулярах защитных очков вызывать было опасно. Богомол запросто мог выкинуть еще какое-нибудь коленце.
Поэтому Штурман, не сводя глаз с титанового туловища, отстегнул клапан рукава и активировал прикосновением сенсорный экранчик наручного коммуникатора, укрепленного на запястье левой руки. Помня о возможности такого экстремального случая, когда рассеивать внимание нельзя ни в коем случае, он заранее перевел анализатор в наглядный графический режим плоских диаграмм.
Столбик диаграммы был близок к графику последнего произведенного анализа — породы металлорастений у восточной стены Тройки, которые сейчас так живо интересовали Штурмана.
— Что и требовалось доказать, — заключил он.
Итак, как все это следовало интерпретировать?
Инсектоморф объедал побеги металлорастений. Но вместо того, чтобы переваривать их, как делало бы обычное живое существо — перепрограммировал их. Или, по крайней мере, пытался перепрограммировать.
Соответственно, в его брюхе жила колония постепенно растущих и мутирующих металлорастений.
Дальнейшая их судьба зависела от ряда факторов. Возможно, достигнув определенных кондиций, они были бы высажены богомолом обратно в грунт. И, продолжая мутировать в заданном направлении, со временем превратились бы в новых богомольчиков.
А, возможно, стальным побегам во чреве инсектоморфа предстояло сделать новый шаг в машинной эволюции. Будучи в один прекрасный день рожденными, они превратились бы, допустим, в ползучих гадов. В змей, вооруженных острыми хватательными конечностями богомола.
Все эти варианты были вполне вероятны. И все — совершенно не интересовали Штурмана.
Его заботило другое: насколько побеги металлорастений успели во чреве инсектоморфа трансформироваться, мутировать? Можно ли их считать эталонными образцами автонов, растущих на восточной стороне крепости?
Ведь то, что анализатор в полевых условиях подтвердил их родство, еще не означает, что их физико-химические свойства в действительности идентичны.
Штурман озабоченно оглядел разъятую полость богомола, из которой диковинной шипастой ботвой торчали опасные плети. И аккуратно пережег лучом армгана основания щупальцев, как до того — ноги их носителя.
— Я бы на твоем месте все-таки взял нормальные автоны, из грунта, — внезапно раздался прямо над ухом Штурмана деловитый и такой знакомый голос Старика.
Бесплотная серая тень в белой хламиде и плаще с капюшоном возвышалась за спиной Штурмана, всего в нескольких шагах. Тень была пафосной и величественной, как всегда. И ее совершенно не смущал луч прожектора, который подползал к ней справа.
…За все время их знакомства со Стариком сталкер Юл Клевцов так и не успел привыкнуть к экзотической манере приятеля исчезать и появляться в самый неожиданный момент. Разумеется, такие маневры делали скучную жизнь Старика чуточку веселее… Но Штурману от этого легче не становилось. Ведь это у него, у него седели волосы на груди!
— Гляжу, с «гоблином» ты успел познакомился? Что ж, похвально… И ни одной прорехи в броне? Ты становишься осмотрительным, мой мальчик. Где будешь брать образцы? Уже определился?
— Мне бы очень хотелось ограничиться вот этим синим кустом, — ответил Штурман, кивнув на одинокий автон с изломанными ветвями. — Все равно автоны тут везде одинакового состава.
— Разумно, — покивала тень. — Разумно. Но… не получится.
— Конкретней, пожалуйста, — Штурман чувствовал растущее раздражение.
Хорошо Старику, который является лишь ментопроекцией! Его не засекут со стен Тройки, не прошьют очередью из импульсного пулемета! А для него, Штурмана, любая секунда, проведенная близ титановой тушки богомола, может стать последней.
Старик охотно пояснил:
— По моим данным, тут в радиусе двухсот метров найдется еще добрый десяток гоблинских гнезд. И, вполне возможно, они тоже придут поинтересоваться, кто здесь объявился среди ночи.
— Чертов темнила! — в сердцах прошипел Штурман. — А ты не мог сказать мне сразу, еще в палатке, что инсектоморфы тут кишмя кишат?! Чует мое сердце, уже пора уносить ноги, пока поблизости не объявилась какая-нибудь тварь похлеще этого сверчка!
— Спокойствие, друг мой. Я предлагаю тебе скрыться в зарослях автонов. Там, у самой стены, растет колония цезиевых росянок. Туда «гоблины» точно не сунутся! Росянки их жрут так, что мама не горюй! Там же сможешь собрать и самые первоклассные образцы автонов, из которых состоит восточная сторона крепости.
— Ты слово какое-то волшебное знаешь, что ли? — полюбопытствовал Юл. — Эти твои росянки укокошат меня на раз! Умеешь их заговаривать? Заклинать?
— Это сталтехи с ними разговаривать умеют, — вздохнула проекция. — А я нет. Я умею с ними только снюхиваться.
— Снюхиваться?
— Да. Всего только и надо, что два предмета. Первый — это маленький датчик, анализирующий испарения с поверхности окружающих металлических объектов. Обычно молекулы этих испарений имеют в своем составе атомы металлов. Так что датчик должен быть целым карманным институтом стали и сплавов. Слыхал про такие?
— Слыхал, — сухо ответил Штурман. — Но мне интереснее про второй предмет.
— Второй — синтезатор. Он заряжен разными химическими элементами и получает информацию от датчика. А на выходе дает такие же точно испарения, как окружающие тебя автоны. Попросту говоря, ты начинаешь для них пахнуть так же. И они принимают тебя за своего.
— Я думал, это все враки. Про синтезаторы.
— Враки, скажешь тоже, — приосанилась проекция. — Вы, молодежь, скорее поверите в каких-нибудь наноцурипопиков, которые отчего-то там спонтанно нанообразуются, чем в простейший молекулярный синтезатор, — сварливо пробормотала тень. — Ну пусть и не простейший, — поправился Старик, который в подобных вещах любил точность.
— А нельзя было заранее осчастливить меня всей этой информацией? По дружбе? — обиделся Штурман. — Главное, где я возьму здесь и сейчас синтезатор?! Да и анализатор тоже.
— Ступай уже работать, лентос, — махнула на него полупрозрачной рукой ментопроекция, все явственнее истончаясь. — Только сначала пошарь в своем правом кармане, у бедра. Наружном кармане, естественно.