Услышав звук открывающейся двери, он, не разгибаясь, вскинул голову и по-черепашьи вытянул шею. Лицо у него было цвета перхоти.
Узнав Эбиса, психиатр радушно привстал, чуть оторвав зад от стула. Локти его при этом продолжали покоиться на столе.
— О, коллега! Как я рад! — чрезмерно радостно воскликнул духовный лекарь высоким голосом, который именуется фальцетом, а также козлетоном.
Его лучащееся приветливостью лицо как бы для компенсации скудных физических данных было украшено разбойничьими рыжими усами и острой козлиной бородкой.
Дмитрию он показался похожим на мушкетёра, у которого было трудное голодное детство.
— Вот наш новый коллега, Дмитрий Маркович, — бодрым голосом представил приятеля Эбис. — Просватали мы его выездным терапевтом на скорую.
— Очень, очень и очень приятно, — сладко пропел Петел, раскачивая руку Дмитрия.
Глаза психиатра с неприятной пытливостью всматривались в лицо новичка.
Рукопожатие затягивалось. Только с третьей попытки руке Дмитрия удалось выскользнуть из потной ладони психиатра. Опустевшая рука Петела сделала широкую физкультурную отмашку.
— Вот видите, — с грустью прокомментировал он движение руки. — Снова без медсестры работаю. Не успеваю документацию вести. Приходится работать как быстрее. Я ведь и неврологический приём веду. Забрали у меня сестричку Навию.
— Её ведь к статистику перевели?
— Да, к статистику. Я, конечно, не ропщу. Статистика в нашем деле тоже очень важная отрасль. С ней у нас только Навия справится. Но когда Навия работала у меня, то и документация была в порядке, да и нервы её вязание как-то успокаивало.
Дмитрий изумился.
— Вязала? На работе?
Петел грустно кивнул.
— Да, да. Ей вязать вменили в обязанность специальным приказом главного врача. Она вязала смирительные рубашки. Какие узоры бывало придумывала! Умелица! Вязала она специальной мёртвой петлёй…
Психиатр печально поник головой, уткнувшись рыжей порослью в галстук.
Последовала минута молчания.
Наконец Петел поднял голову. Через толстые линзы его очков, как сквозь ледок проруби, угадывалась влага.
— Как говорится в песне, — несколько развязно произнёс Эбис: — «Не грусти, пожалуйста, лучше мне пожалуйся!».
Психиатр вздрогнул. Такое резкое движение Дмитрий наблюдал только однажды, когда на практических занятиях по нормальной физиологии они пропускали электрический ток через нервно-мышечный препарат ноги лягушки.
— Что вы, что вы, что вы! Я никогда не жалуюсь!!! Тем более на руководителя! Тем более на такого, как наш замечательный главный врач товарищ Честноков Иван Иванович! Вы ведь уже были у него? Убедились, что это человек абсолютно исключительный? Говорите же!
Дмитрий опешил от такого неожиданного напора.
— Да… Конечно… Что-то подобное я заметил… — промямлил он.
— Вы обратили внимание на его тонкий ум?
— Да, да… Он чрезвычайно тонок…
— А лицо?! В нём, несомненно, есть что-то выдающееся! Не правда ли?
Самое выдающееся, что заметил Дмитрий в лице главного, это был нос. Но он счёл нетактичным в первые минуты знакомства делать столь смелое заявление.
Психиатр, растроганный окончательно, сорвал с себя очки и вытер влажные стёклышки, а затем глаза полой халата.
— Вы, собственно, ко мне по какому делу? — вопросил он, стараясь уйти от щекотливой темы.
— Давай, Димка, — подтолкнул приятеля Эбис, и глаза его сверкнули от сдерживаемого смеха.
— Я… Мне… — нерешительно начал Дмитрий
Маркович, избегая смотреть в глаза психиатра и с преувеличенным вниманием рассматривая ящички картотеки с названиями сел района: «Желаевщина. Дыколисся. Чистогадовка. Страхополье».
— Я… Когда я пришёл к главному врачу, то в его приёмной увидел… увидел в спине секретарши нечто необычное… — Дмитрий Маркович бросил испытующий взгляд на Петела.
Психиатр смотрел на него таким ясным и всепонимающим взглядом, какого не бывает ни у одного нормального человека. Но отступать было поздно, и Дмитрий Маркович, запинаясь, произнёс:
— И вот мне показалось, что у секретарши в спине торчит заводной ключ. Небольшой такой. Изящный. Украшенный перламутром. Это мне показалось необыкновенно странным…
— И неудобным. Особенно для женщины! — с гнусным смешком подхватил Эбис.
Психиатр и Эбис немного посмеялись. Растерявшийся Дмитрий Маркович начал злиться.
— Послушайте, не кажется ли вам?..
Петел поспешно проглотил смешок и, рассыпавшись в извинениях, попросил Дмитрия продолжать-
— Но не только у неё я видел такие ключики. И у других сотрудников видел. Даже у товарища своего — Эбиса. И у… Будьте так добры, повернитесь ко мне боком. У вас я тоже наблюдаю подобный феномен.
Дмитрий Маркович умолк. Петел ждал продолжения рассказа. Не дождался и вопросил:
— Это всё?
Дмитрий Маркович с хмурым видом кивнул.
— Так что вы хотите с меня?
— Вы не знаете, зачем люди приходят к психиатрам?
— Знаю. Но не понимаю, что привело именно вас в данном случае?
Дмитрий Маркович потерял всякое терпение и, не скрывая сарказма, выпалил:
— Вы полагаете, что когда пациент видит, что у всех людей в спине торчит ключик, как у заводной игрушки, то это нормально?
Психиатр помрачнел и забарабанил пальцами по столу.
— Повторяю: не понимаю, что вы с меня хотите?! У вас что, эти ключи в глазах двоились? Или чёртики их проворачивали? Знаете, махонькие такие, как бывает при делириум тременс?
— Нет, ключи как ключи. Но мне эти ключи и кажутся странными.
— Вы скудова приехали?
— Из Белополя. Но у нас такого нет.
— А у нас есть! И это — реальность. Болен тот, кто её воспринимает иначе. Проще всего принять точку зрения, что ключи на самом деле существуют Потому что мне кажется то же самое, что и вам. И ему тоже. А совпадения галлюцинаций не бывает. Есть, правда, ещё две возможности, за которые лучше не думать, чтобы не свихнуться. Первая: вам только кажется, что мне и Эбису видятся те же ключики. Вторая: не исключено, что это лично мне кажется, что вы и Эбис тоже видите ключики. Но обе возможности неверны, потому что они мне не нравятся. Поэтому я вам совершенно авторитетно заявляю: вы здоровы! И Эбис здоров! И я здоров!
Когда психиатр высказывал последнее утверждение, в глазах его зажглись ну совершенно безумные огоньки. Из воронки рта, поросшей рыжим волосом, полились диковинные речи:
— Да! Я — нормален! Вы — нормален! Мы — нормальны! Если бы вы возражали против личности нашего многовысокоуважаемого главного врача — замечательного руководителя, гражданина и семьянина— товарища Честнокова, которого мы все слишком уважаем и благодаря которому в работе психиатрической службы обнаружился значительный сдвиг, то я бы засомневался в вашем психическом здоровье. А так — всё нормально! Идеально нормально! А ключи… — психиатр пренебрежительно махнул веснушчатой лапкой. — Вон сантехники, электрик и дворовый работник — те работают на спирту. И это никого не удивляет.
Последовали благодарности, рукопожатия. Психиатр сидел вполоборота к посетителям, и Дмитрий видел ключ в его спине — такой же погнутый, щербатый, никчёмный, как и его хозяин.
7
При виде Честнокова Сахара Каракумовна вскочила. И, как солдат при виде генерала выполняет ряд действий, предписанных уставом: выпячивает грудь, отдаёт честь и ест высокое начальство оловянными глазами, так и Сахара Каракумовна совершила ряд действий, диктуемых неписаным учрежденческим уставом: пустила из глаз электрическое сияние, лицом выразила сдержанное ликование, а стан соблазнительно изогнула.
Последнее она сделала вовсе не для того, чтобы дополнительно охмурить руководство, а для того, чтобы напомнить, что она, его верная секретарша, во всеоружии.
Честноков произвёл тщательный осмотр вверенного ему биологического оружия, осмотром остался доволен; хмыкнул, облизнулся и затворился в своём кабинете.
Сахара Каракумовна знала, что в ближайшие двадцать минут беспокоить шефа не рекомендуется. Однажды, забывшись, она явилась к шефу по очень срочному делу сразу же после его входа в кабинет.
И попала в самый неподходящий момент. Зрелище, представшее перед ней, было малоэстетичным.
Шеф долго не мог ей простить невольной оплошности. Неделю он здоровался с ней сквозь зубы. И так как это произошло накануне отпуска, то она чуть не «пролетела» с путёвкой на юг. Хорошо ещё, что Честноков человек привычки, а в Крыму без Сахары Каракумовны он не отдыхал никогда.
За три дня до отпуска шеф пригласил любимую секретаршу в кабинет, долго покашливал, затем произнёс обычную, давно ожидаемую Сахарой шутку:
— Знойная женщина должна отдыхать только на юге.
И протянул ей путёвку в Мисхор, заполненную накануне.
Памятуя те события, Сахара Каракумовна терпеливо пережидала утренний ритуал шефа. Она со вздохами косилась в зеркальце и занималась обычным трудовым макияжем.
В это время главный врач стоял подле своего высокого кресла и, молитвенно сложив руки у груди, неслышно взывал к кому-то незримому, локализующемуся в районе потолка. Без помощи этого невидимого главный не мог взобраться в кресло, возвышающееся на высоких и скользких ножках.
Когда действо закончилось, главный вдавил клавишу селектора и сказал:
— Пригласи ко мне моих замов по лечебному процессу и по сети, а также бухгалтеров Израиля Львовича Иванова и Израиля Львовича Иванченко. Только предупреди их, чтобы они по своему обыкновению не слишком долго распространялись о дружбе великого русского и украинского народов. У меня очень мало времени. А из области намекают, что мы непозволительно долго тянем со строительством инфекционного отделения.
Он задумался, потёр переносицу.
— Слушай, Сахарочка, сладкая ты моя. Зайди сейчас ко мне. Есть неселекторный разговор.
Сахара Каракумовна тут же явилась, прижимая к высокой груди папку, на которой золотом была выведена приводящая в трепет фраза: «На подпись».