Моника не испытывает такого желания. Крепко прижавшись к Балтусу, она сидит с окаменевшей спиной. Всякий, кто увидел бы их сейчас, наверняка подумал бы — парочка. Не иначе. Когда они едут по улицам Шверина, Моника сидит все так же прямо, как истукан.
Она подсказывает Балтусу направление — налево, направо, снова налево, прямо, снова налево, второй перекресток налево, второй дом за углом. Перед этим домом на две семьи Балтус и останавливается.
Моника спрыгивает с сиденья, кладет гитару на согретое ею место, отстегивает сумку от багажника и протягивает Балтусу руку.
— Спасибо большое, что подвез, и приятного тебе отдыха на Балтийском море, — говорит она и собирается шагнуть на дорожку, ведущую к садовой калитке.
Балтус делает вид, будто страшно изумлен.
— Как прикажете вас понимать? Ни сладко-благодарственного поцелуя, ни приглашения на чашку кофе, я уже не говорю о вполне заслуженном ужине! Я ведь вовсе не намерен загонять свою мотолошадь!
— На кофе у нас, к сожалению, карантин, вот только если чай? — предлагает Моника.
Вместо ответа Балтус ставит мотоцикл, берет гитару и прочие вещи и следует за Моникой через калитку во двор.
На входной двери три фамилии.
На большой медной табличке, до блеска отполированной, витиеватым шрифтом: Берта Мария фон Бреденфельде. На слегка покоробившемся картоне: Моника Трепте + С. Сантов.
Чуть погодя Балтус несколько скованно сидит в комнате, расположенной под самой крышей. У порога он сложил рюкзак, шлем, гитару, кожаную куртку.
Моника гремит в крошечном кухонном углу прихожей чашками, блюдцами, тарелками.
Балтус помаленьку оглядывает комнату.
Так: две кушетки поперек комнаты, над ними на высоте роста взрослого человека что-то вроде панно, такое впечатление, что нарисовано детской рукой. Перед кушетками маленький столик. У стены полка с книжками о дошкольном воспитании, учебниками и книгами по медицине.
«Ага, — думает Балтус, — скорей всего она воспитательница детского сада, а он медик. Ну да, ведь на табличке стояло — С. Сантов. Похоже, я не так уж благоразумно поступил, приняв ее предложение».
Он продолжает осматривать комнату, теперь уже с намерением побольше узнать о ее хозяевах. Рядом с книжной полкой висит красивое старинное зеркало в овальной позолоченной раме, под ним узенький в античном стиле столик, на нем — канделябр, по бокам канделябра — два старинной работы бокала из тонкого стекла.
«Да, во вкусе ей не откажешь», — решает он.
Платяной шкаф стоит как-то непривычно далеко от стены.
Заинтересовавшись, Балтус встает и заглядывает за шкаф.
Там стоит детская кроватка.
Значит, у них есть и ребенок.
«Ах, Балтус, Балтус, снова попал ты не на свой пароход», — думает он и возвращается к своему стулу.
Он чувствует себя очень неловко. Ему вдруг начинает казаться, что он ужасно навязчивый тип. Знакомится с девушкой, сам напрашивается подвезти, за язык-то его никто не тянул, но этого ему мало — вынудил еще и в дом пригласить. «Эх, сейчас бы улизнуть незаметно», — думает Балтус.
Надо бы что-нибудь сказать, что ли. Но что?
Моника все еще занята в кухонном углу.
Он спрашивает:
— Ты одна здесь живешь?
— Ну а если не одна, тебе бы это не понравилось?
— С какой стати?
— Да уж с какой-нибудь.
— Если хочешь, я вмиг исчезну, а то тебе, наверно, еще и нагореть из-за меня может.
— Ну чай-то тебе придется все-таки выпить, что ж, я зря старалась?
Балтус соображает, что бы такое еще у нее спросить, чтобы побольше о ней узнать.
Тут выручить может только прямая наводка, и он спрашивает:
— А если придет твой друг, что тогда? Да тебе еще, наверно, и за ребенком надо идти. «Ну, парень, это ты, похоже, малость перебрал», — спохватывается он.
Моника со смехом отвечает:
— С чего это ты взял?
Моника входит в комнату с подносом и ставит на стол чашки, блюдца, маленькую вазу с печеньем и чайник.
— А ты рассчитывал на что-то другое или я заблуждаюсь? Учти, все, что здесь видишь, тебя не касается. Напьемся чаю, и я помашу тебе ручкой.
Чай они пьют молча.
Через некоторое время Балтус встает и подходит к окну. За садами сверкает озеро, за озером виден Шверинский замок. Балтуса, как и всякого, перед кем неожиданно открывается это зрелище, охватывает волнение.
— Вот чудеса, это же настоящая сказка. А попасть туда можно? — спрашивает он.
Моника подливает в чашки чаю и говорит:
— Если хочешь пройти курс дошкольного воспитания, можешь заглядывать туда целых два года каждый день.
— Так ты, значит, будущая воспитательница, — говорит Балтус, и слова его звучат так, будто он хочет сказать: об этом я с первого взгляда догадался.
— Мимо, — говорит Моника, — я уже воспитательница, вот уже год. — И ответ ее опять звучит как легкая издевка.
Балтус пытается придумать, как бы заставить Монику отнестись к нему менее иронично.
Если так:
— Х-хе, это даже как-то забавно, — говорит он.
— Что же тут забавного? Что ты хочешь этим сказать?
— Да ничего, просто моя берлинская подруга тоже работает воспитательницей.
Моника заинтересованно спрашивает:
— У тебя есть… она действительно настоящая твоя подруга? Вы что, обручены?
— Да я и сам толком не знаю, — говорит Балтус.
— Ну это уж ты врешь.
Балтус погружается в таинственное молчание, что усиливает действие сказанного. Любопытство Моники пробуждено.
— Но послушай, если ты не знаешь, настоящая она тебе подруга или нет, кто же еще может знать?
Балтус приступает к пространному объяснению:
— Мы знакомы с ней с четырнадцати лет. До восьмого класса сидели за одной партой. Я перешел потом в среднюю школу, она после девятого поступила в техникум на факультет дошкольного воспитания. Настоящая подруга? Нет, этого, пожалуй, сказать нельзя, во всяком случае, не в том смысле, какой вкладываешь в это слово ты. Просто мы дружим. Когда у меня возникают какие-нибудь проблемы, я иду к ней, когда проблемы у нее, она идет ко мне, у нас это…
Балтус прерывает свою речь. На лестнице слышны шаги. Через щель между неплотно прикрытой дверью и косяком просовывается маленькая ступня в сандалии. Медленно-медленно дверь отворяется полностью. На пороге стоит стройная худенькая черноволосая девушка, в одной руке — набитая продуктами сетка, в другой — букет цветов.
Она удивленно смотрит на Балтуса.
Моника объясняет ситуацию; указывая на Балтуса, она говорит девушке:
— Он подвез меня от Нойстрелица. Едет к морю, но специально ради меня сделал крюк. За что и заслужил чашку чая. Или нет?
Обращаясь к Балтусу, говорит:
— Это моя подруга Симона, мы с ней живем здесь.
Балтус встает, протягивает девушке руку. Она опускает на пол сумку. Балтус церемонно кланяется и представляется:
— Балтус Прайсман.
Почему он так и остается стоять и словно завороженный смотрит на эту девушку, Балтус сам не знает. Через несколько секунд до него доходит, что, если он так и будет стоять, это может показаться очень уж странным и он окажется в крайне дурацком положении.
Моника уходит в прихожую за еще одной чашкой.
— Выпей быстренько с нами чаю, потом уж и побежишь за Ниной, — говорит она Симоне. И повернувшись к Балтусу: — А ты чего стоишь, как автобус на приколе, садись, что ли!
Он приходит в себя и занимает прежнее место. У него даже голова начинает работать:
— Если это неблизко, мы могли бы съездить за малышкой и на мотоцикле… — предлагает он.
— Что вы, не беспокойтесь, я сама управлюсь. — Симона обменивается взглядом с Моникой. Та подмигивает ей. — А вообще-то можно, если это вас не затруднит, конечно. Нина ни разу еще не каталась на мотоцикле, — говорит Симона.
8
А почему бы мне, собственно, не остаться в Шверине? Море от меня никуда не убежит.
Нет, теперь самое время нажать на тормоза, не то… Утром меня оставляет с носом Марина, и я лечу как бешеный на север. В полдень загружаюсь в Нойстрелице Моникой, а теперь вот еду с подругой Моники — Симоной, по улицам Шверина, чтобы забрать из детского сада незнакомую мне пока Нину.
Рассказать кому, так ни за что не поверят, скажут, пригрезилось.
Когда эта Симона появилась на пороге, я сразу понял: она из тех, с кем я могу говорить только на «вы». Такая вот странная со мной штука происходит. Есть люди, с которыми я просто не могу разговаривать на «ты», что-то такое мешает, какой-то непреодолимый психологический барьер. Вот к Монике, скажем, я бы никогда не обратился на «вы», мне и в голову бы не пришло. А с Симоной… Но об этом, пожалуй, не нужно сейчас думать. Есть более важная и более насущная проблема: на что и где мне склонить сегодня ночью мою усталую главу? Останусь я в Шверине или…
Да, самое время загадать. Что? Как? Как бы!
Я считаю до двадцати, если за это время нам повстречается с правой стороны дороги человек с бородой, значит, остаюсь.
…двенадцать, тридцать — нет, разве в таком районе могут водиться бороды! — шестнадцать, семнадцать — ну ладно, ничего не поделаешь, поеду после детского сада дальше, чудненькая перспектива, съеду на проселочную дорогу, заночую в дупле — восемнадцать, девятнадцать — нет, такого района и вправду, наверно, на целом свете не сыскать, — хоть все глаза прогляди, а бороды не увидеть, такое возможно, пожалуй, только в Сахаре или на Северном полюсе, да, нет бороды, хоть ты умри, эге, а вот этот дедуня на скамеечке, точно, — с бородой, я б ему сейчас национальную премию вручил за ношение бороды в подходящий момент — все, двадцать. Балтус, детка, когда ж ты бросишь свои мальчишеские игры, сказала бы сейчас Марина. Ну и пусть!
— Я не расслышал, повторите, пожалуйста, погромче… Да, следующий перекресток направо, теперь понял. Белое одноэтажное здание с зеленым палисадником.
Убрал газ, выключил передачу, плавно притормозил, во всем виден мастер.
Интересно, однако, сбудется ли мое предсказание? Что-то выйдет сегодня вечером?